Неточные совпадения
— Прекрасно-с! И поэтому, по приезде в Петербург, вы возьмите этого молодого человека с собой и отправляйтесь по адресу этого письма к господину, которого я очень хорошо
знаю; отдайте ему письмо, и что он вам скажет: к себе
ли возьмет вашего сына для приготовления, велит
ли отдать кому — советую слушаться беспрекословно и уже денег в этом случае не жалеть, потому что в Петербурге также пьют и едят, а не воздухом питаются!
Между тем старуха тоже беспокоилась о своей горничной и беспрестанно посылала
узнавать: что, лучше
ли ей?
— Э, брат, сумеет
ли! — воскликнул полковник: — ты
знаешь, солдатская еда: хлеб да вода.
Перед экзаменом инспектор-учитель задал им сочинение на тему: «Великий человек». По словесности Вихров тоже был первый, потому что прекрасно
знал риторику и логику и, кроме того, сочинял прекрасно. Счастливая мысль мелькнула в его голове: давно уже желая высказать то, что наболело у него на сердце, он подошел к учителю и спросил его, что можно
ли, вместо заданной им темы, написать на тему: «Случайный человек»?
Совестливые до щепетильности, супруг и супруга — из того, что они с Павла деньги берут, — бог
знает как начали за ним ухаживать и беспрестанно спрашивали его: нравится
ли ему стол их, тепло
ли у него в комнате?
— Я никак этого прежде и не мог сказать, никак! — возразил Павел, пожимая плечами. — Потому что не
знал, как я кончу курс и буду
ли иметь право поступить в университет.
— Когда лучше
узнаю историю, то и обсужу это! — отвечал Павел тоже сухо и ушел; но куда было девать оставшиеся несколько часов до ночи? Павлу пришла в голову мысль сходить в дом к Есперу Иванычу и посмотреть на те места, где он так счастливо и безмятежно провел около года, а вместе с тем
узнать, нет
ли каких известий и от Имплевых.
— Сама Мари, разумеется… Она в этом случае, я не
знаю, какая-то нерешительная, что
ли, стыдливая: какого труда, я думаю, ей стоило самой себе признаться в этом чувстве!.. А по-моему, если полюбила человека — не только уж жениха, а и так называемою преступною любовью — что ж, тут скрываться нечего: не скроешь!..
— Нет-с, можно, если она удовлетворяет всем требованиям моего ума. Ведь, не правда
ли, что я прав? — обратился Салов прямо уже к Павлу. — Вы, конечно,
знаете, что отыскивают все философии?
— Черт
знает что такое! — произнес Павел, не могший хорошенько понять, ложь
ли это, или чистая монета.
— Да, но бог
знает — это понимание не лучше
ли нынешнего городско-развратного взгляда на женщину. Пушкин очень любил и
знал хорошо женщин, и тот, однако, для романа своего выбрал совершенно безупречную женщину!.. Сколько вы ни усиливайте вашего воображения, вам выше Татьяны — в нравственном отношении — русской женщины не выдумать.
Для дня рождения своего, он был одет в чистый колпак и совершенно новенький холстинковый халат; ноги его, тоже обутые в новые красные сафьяновые сапоги, стояли необыкновенно прямо, как стоят они у покойников в гробу, но больше всего кидался в глаза — над всем телом выдавшийся живот; видно было, что бедный больной желудком только и жил теперь, а остальное все было у него парализовано. Павла вряд
ли он даже и
узнал.
— Ну, а эта госпожа не такого сорта, а это несчастная жертва, которой, конечно, камень не отказал бы в участии, и я вас прошу на будущее время, — продолжал Павел несколько уже и строгим голосом, — если вам кто-нибудь что-нибудь скажет про меня, то прежде, чем самой страдать и меня обвинять, расспросите лучше меня. Угодно
ли вам теперь
знать, в чем было вчера дело, или нет?
Павел не
знал, смеется
ли над ним Салов или нет, но, взглянув ему в лицо, увидел, что он говорит совершенно искренно.
— Я не
знаю, Неведомов, — начал он, — хорошо
ли вы делаете, что поступаете в монастырь. Вы человек слишком умный, слишком честный, слишком образованный! Вы, войдя в эту среду, задохнетесь! Ни один из ваших интересов не встретит там ни сочувствия, ни понимания.
— Дворовым я завел, чтобы лучше пищу выдавали; не
знаю, идет
ли теперь это?
— Вы согласитесь, что полковой командир может и сэкономить, может и не сэкономить — это в его воле; а между тем, извольте видеть, что выходит: он будет сдавать полк, он не
знает еще, сколько с него будущий командир потребует, — что же, ему свои, что
ли, деньги в этом случае прикладывать; да иногда их и нет у него…
— А в том, что работу-то берешь, — разве
знаешь, выгодна
ли она тебе будет или нет, — отвечал Макар Григорьев, — цены-то вон на материал каждую неделю меняются, словно козлы по горам скачут, то вверх, то вниз…
— А черт его
знает! — отвечал тот. — И вот тоже дворовая эта шаварда, — продолжал он, показывая головой в ту сторону, куда ушел Иван, — все завидует теперь, что нам, мужикам, жизнь хороша, а им — нет. «Вы, говорит, живете как вольные, а мы — как каторжные». — «Да есть
ли, говорю, у вас разум-то на воле жить: — ежели, говорю, лошадь-то с рожденья своего взнуздана была, так, по-моему, ей взнузданной и околевать приходится».
— Ах, я его
знаю! — сказал Вихров. — Да хорошо
ли он пишет?
«Да правда
ли, говорит, сударь… — называет там его по имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну
ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит, велю к тебе в дом принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось,
знаете, делиться.
— Я этого не
знаю: пьешь
ли ты или нет, а у меня ты должен выпить, — говорил свое Александр Иванович.
— Она померла еще весной. Он об этом
узнал, был у нее даже на похоронах, потом готовился уже постричься в большой образ, но пошел с другим монахом купаться и утонул — нечаянно
ли или с умыслом, неизвестно; но последнее, кажется, вероятнее, потому что не давал даже себя спасать товарищу.
— К кому же мне ехать, я совершенно не
знаю! В редакцию, что
ли?
— Я вот к вам поэтому, полковник, и приехал: не можете
ли вы
узнать, за что я, собственно, обвинен и что, наконец, со мной хотят делать?
— Потом-с, — продолжал Абреев, — я, конечно, подыму все мои маленькие ресурсы, чтобы
узнать, в чем тут дело, но я существо весьма не всемогущее, может быть, мне и не удастся всего для вас сделать, что можно бы, а потому, нет
ли у вас еще кого-нибудь знакомых, которых вы тоже поднимете в поход за себя?
— Прежде всего — вы желали
знать, — начал Абреев, — за что вы обвиняетесь… Обвиняетесь вы, во-первых, за вашу повесть, которая, кажется, называется: «Да не осудите!» — так как в ней вы хотели огласить и распространить учения Запада, низвергнувшие в настоящее время весь государственный порядок Франции; во-вторых, за ваш рассказ, в котором вы идете против существующего и правительством признаваемого крепостного права, — вот все обвинения, на вас взводимые; справедливы
ли они или нет, я не
знаю.
Сам
ли я ничтожество или воспитание мое было фальшивое, не
знаю, но сознаю, что я до сих пор был каким-то чувствователем жизни — и только пока.
Это сторона, так сказать, статистическая, но у раскола есть еще история, об которой из уст ихних вряд
ли что можно будет
узнать, — нужны книги; а потому, кузина, умоляю вас, поезжайте во все книжные лавки и везде спрашивайте — нет
ли книг об расколе; съездите в Публичную библиотеку и, если там что найдете, велите сейчас мне все переписать, как бы это сочинение велико ни было; если есть что-нибудь в иностранной литературе о нашем расколе, попросите Исакова выписать, но только, бога ради, — книг, книг об расколе, иначе я задохнусь без них ».
— Непременно скажу; но только вы наверное
ли знаете, что в последнем акте я должна буду быть в вуале и в цветах? — переспросила она еще раз его.
— Я не
знаю, прилично
ли девушке играть Гертруду: она немножко дурного поведения.
Пастухи-то,
знаете, всем обществом кормятся: понедельно, что
ли, там в каждом доме живут.
— Мы точно что, судырь, — продолжал тот же мужик, покраснев немного, — баяли так, что мы не
знаем. Господин, теперича, исправник и становой спрашивают: «Не видали
ли вы, чтобы Парфенка этот бил жену?» — «Мы, говорим, не видывали; где же нам видеть-то? Дело это семейное, разве кто станет жену бить на улице? Дома на это есть место: дома бьют!»
— Мало
ли что он наболтает; я не то что его, а и никого еще не
знаю, — отвечала она, потупляя глаза.
— Кто же знает-то — я, что
ли?
— Это как вы
знаете, кто вам объяснил это? — возразила ему становая насмешливо, — на исповеди, что
ли, кто вам открыл про то!.. Так вам самому язык за это вытянут, коли вы рассказываете, что на духу вам говорят; вот они все тут налицо, — прибавила она, махнув головой на раскольников. — Когда вас муж захватывал и обирал по рублю с души? — обратилась она к тем.
— Интересно мне
знать, — заговорил он однажды, ходя взад и вперед по комнате и как бы вовсе не желая ничего этим сказать, — говорила
ли ты когда-нибудь и что-нибудь с этим господином о любви?
Вихров не
знал — сесть
ли ему около нее или нет; однако он сел, но что говорить — решительно не находился.
— Ну, опекуном там, что
ли, очень мне нужно это! — возразила ему с досадой m-me Пиколова и продолжала: — Только вы
знаете, какие нынче года были: мужики, которые побогатей были, холерой померли; пожар тоже в доме у него случился; рожь вон все сам-друг родилась… Он в опекунской-то совет и не платил… «Из чего, говорит, мне платить-то?.. У меня вон, говорит, какие все несчастия в имении».
— Кто его
знает — зол
ли больно, али трусоват: оставь-ко кого в живых-то, так, пожалуй, и докажет потом, а уж мертвый-то не пикнет никому.
По случаю войны здесь все в ужасной агитации — и ты
знаешь, вероятно, из газет, что нашему бедному Севастополю угрожает сильная беда; войска наши, одно за другим, шлют туда; мужа моего тоже посылают на очень важный пост — и поэтому к нему очень благосклонен министр и даже спрашивал его, не желает
ли он что-нибудь поручить ему или о чем-нибудь попросить его; муж, разумеется, сначала отказался; но я решилась воспользоваться этим — и моему милому Евгению Петровичу вдула в уши, чтобы он попросил за тебя.
— Все со мной разговаривал: «Аленушка, говорит, что это у нас с барином-то случилось?» У нас, батюшка, извините на том, слухи были, что аки бы начальство на вас за что-то разгневалось, и он все добивался, за что это на вас начальство рассердилось. «Напиши, говорит, дура, в деревню и
узнай о том!» Ну, а я где… умею
ли писать?
— Все это я
знаю; но вот что, Мари, не поехать
ли и нам тоже с ними? — проговорил Вихров; ему очень улыбалась мысль проехать с ней по озеру в темную ночь.
— Да и я тоже, — подхватил Вихров, — и бог
знает, когда любовь сильней властвует человеком: в лета
ли его юности, или в возрасте, клонящемся уже к старости, — вряд
ли не в последнем случае.
— Не
знаю, это так ли-с! — начал говорить Вихров (ему очень уж противна показалась эта битая и избитая фраза молодого правителя канцелярии, которую он, однако, произнес таким вещим голосом, как бы сам только вчера открыл это), — и вряд
ли те воеводы и наместники были так дурны.
— Не знаю-с! — вмешался в их разговор Евгений Петрович, благоговейно поднимая вверх свои глаза, уже наполнившиеся слезами. — Кланяться
ли нам надо или даже ругнуть нас следует, но
знаю только одно, что никто из нас, там бывших, ни жив остаться, ни домой вернуться не думал, — а потому никто никакой награды в жизни сей не ожидал, а если и чаял ее, так в будущей!..
— Не
знаю, можно
ли на пассивных страстях строить драмы или нет — это еще спор! Но
знаю только одно, что опера Глинки и по сюжету и по музыке есть высочайшее и народнейшее произведение.
— Учили, что
ли, их очень плохо, но, верьте, он ничего не
знает: все, что говорит, — это больше выслушанное или накануне только вычитанное; а иногда так проврется, что от него пахнет необразованием.
Виссарион ничего не
знает, вдруг к нему является полиция: «Пожалуйте деньги, а то не угодно
ли в тюрьму!..» Тот, разумеется, ужасно этим обиделся, вышвырнул эти деньги, и теперь вот, как мы приехали сюда, ни тот, ни другой брат ее и не принимают.
— Ненавидимы, madame, ненавидимы! — воскликнул Абреев. — Вот вы, Павел Михайлыч, — продолжал он, относясь уже к Вихрову, — русский литератор и, как кажется,
знаете русский народ, — скажите, правду
ли я говорю?