Неточные совпадения
— Да чего тут, — продолжал он: — поп в приходе у нее… порассорилась, что ли, она с ним…
вышел в Христов день
за обедней на проповедь, да и говорит: «Православные христиане! Где ныне Христос пребывает? Между нищей братией, христиане, в именьи генеральши Абреевой!» Так вся церковь и грохнула.
Тотчас же, как встали из-за стола, Еспер Иваныч надел с широкими полями, соломенную шляпу, взял в руки палку с дорогим набалдашником и, в сопровождении Павла,
вышел на крыльцо.
Солдат ничего уже ему не отвечал, а только пошел. Ванька последовал
за ним, поглядывая искоса на стоявшую вдали собаку.
Выйди за ворота и увидев на голове Вихрова фуражку с красным околышком и болтающийся у него в петлице георгиевский крест, солдат мгновенно вытянулся и приложил даже руки по швам.
— Для чего это какие-то дураки
выйдут, болтают между собою разный вздор, а другие дураки еще деньги им
за то платят?.. — говорил он, в самом деле решительно не могший во всю жизнь свою понять — для чего это люди выдумали театр и в чем тут находят удовольствие себе!
Наконец Николай Силыч и Гаврило Насосыч
вышли из-за передних подзоров и заняли свои места.
— А тем, что какую-то дугу согнутую играл, а не человека!.. Вот пан Прудиус, — продолжал Николай Силыч, показывая на Павла, — тот
за дело схватился,
за психею взялся, и
вышло у него хорошо; видно, что изнутри все шло!
Другой раз Николай Силыч и Павел
вышли за охотой в табельный день в самые обедни; колокола гудели во всех церквах. Николай Силыч только поеживался и делал свою искривленную, насмешливую улыбку.
Впрочем,
вышел новый случай, и Павел не удержался: у директора была дочь, очень милая девушка, но она часто бегала по лестнице — из дому в сад и из саду в дом; на той же лестнице жил молодой надзиратель; любовь их связала так, что их надо было обвенчать; вслед же
за тем надзиратель был сделан сначала учителем словесности, а потом и инспектором.
За нею тоже
вышла и m-me Фатеева и, завернувшись, по обыкновению, в шаль, оперлась на косяк.
Вслед
за ней исповедовался муж ее, который тоже
вышел несколько красный.
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та бросила его, бежала
за границу и оставила триста тысяч векселей
за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно
вышло: государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти женщины, я вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
— А вот
за то, что ты побоялась мужика, мы покажем тебе привидение!.. Прекрасный незнакомец,
выйди! — обратился Еспер Иваныч к драпировке.
— Да нашу Марью Николаевну и вас — вот что!.. — договорилась наконец Анна Гавриловна до истинной причины, так ее вооружившей против Фатеевой. — Муж ее как-то стал попрекать: «Ты бы, говорит, хоть с приятельницы своей, Марьи Николаевны, брала пример — как себя держать», а она ему вдруг говорит: «Что ж, говорит, Мари
выходит за одного замуж, а сама с гимназистом Вихровым перемигивается!»
Все, что он на этот раз встретил у Еспера Иваныча, явилось ему далеко не в прежнем привлекательном виде: эта княгиня, чуть живая, едущая на вечер к генерал-губернатору, Еспер Иваныч, забавляющийся игрушками, Анна Гавриловна, почему-то начавшая вдруг говорить о нравственности, и наконец эта дрянная Мари, думавшая
выйти замуж
за другого и в то же время, как справедливо говорит Фатеева, кокетничавшая с ним.
Когда Павел
вышел из часовни, монах тоже
вышел вслед
за ним в, к удивлению Павла, надел на голову не клобук, не послушническую шапку, а простую поношенную фуражку.
— Ему трудно, может быть, будет отворить фортепьяно, — сказала Фатеева и
вышла вслед
за Павлом.
В это время раздался звонок в дверях, и вслед
за тем послышался незнакомый голос какого-то мужчины, который разговаривал с Иваном. Павел поспешил
выйти, притворив
за собой дверь в ту комнату, где сидела Клеопатра Петровна. В маленькой передней своей он увидел высокого молодого человека, блондина, одетого в щегольской вицмундир, в лаковые сапоги, в визитные черные перчатки и с круглой, глянцевитой шляпой в руке.
— Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой одно большое и важное дело затевается: ко мне сватается жених; я
за него замуж хочу
выйти.
— Разве вот что сделать, — рассуждала между тем Анна Ивановна (ей самой очень хотелось сыграть на театре), — я скажу жениху, что я очень люблю театр. Если он рассердится и запретит мне, тогда зачем мне и замуж
за него
выходить, а если скажет: «Хорошо, сыграйте», — тогда я буду играть.
Вдруг в спальной раздались какие-то удары и вслед
за тем слова горничной: «Клеопатра Петровна, матушка, полноте, полноте!» Но удары продолжались. Павел понять не мог, что это такое. Затем горничная с испуганным лицом
вышла к нему.
— Оно теперь уж ей, я думаю, окончательно не нужно, — возразил с усмешкой Неведомов, — вчера я слышал, что она замуж даже
выходит за какого-то купца.
Тарантас поехал. Павел
вышел за ворота проводить его. День был ясный и совершенно сухой; тарантас вскоре исчез, повернув в переулок. Домой Вихров был не в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и
вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея, сосала ему душу.
— Она вскоре же померла после Еспера Иваныча, — отвечала она, — тело его повезли похоронить в деревню, она уехала
за ним, никуда не
выходила, кроме как на его могилу, а потом и сама жизнь кончила.
Женихов у сей милой девицы пока еще не было, — и не было потому именно, что она была горда и кой
за кого
выйти не хотела.
Хозяин и гости
вышли в зало и уселись
за обед.
Сейчас же улегшись и отвернувшись к стене, чтобы только не видеть своего сотоварища, он решился, когда поулягутся немного в доме, идти и отыскать Клеопатру Петровну; и действительно, через какие-нибудь полчаса он встал и, не стесняясь тем, что доктор явно не спал, надел на себя халат и
вышел из кабинета; но куда было идти, — он решительно не знал, а потому направился, на всякий случай, в коридор, в котором была совершенная темнота, и только было сделал несколько шагов, как
за что-то запнулся, ударился ногой во что-то мягкое, и вслед
за тем раздался крик...
Во всем этом, разумеется, она многого не понимала, но, тем не менее, все это заметно возвысило понятия ее:
выйти, например, замуж
за какого-нибудь господина «анхвицера», как сама она выражалась для шутки, она уже не хотела, а всегда мечтала иметь мужем умного и образованного человека, а тут в лице Вихрова встретила еще и литератора.
Сам Александр Иванович продолжал пить по своей четверть-рюмочке и ничего почти не ел, а вместо того курил в продолжение всего обеда. Когда
вышли из-за стола, он обратился к Вихрову и проговорил...
— И не говори уж лучше! — сказала Мари взволнованным голосом. — Человек только что
вышел на свою дорогу и хочет говорить — вдруг его преследуют
за это; и, наконец, что же ты такое сказал? Я не дальше, как вчера, нарочно внимательно перечла оба твои сочинения, и в них, кроме правды, вопиющей и неотразимой правды — ничего нет!
Из-за какого же черта теперь я стану ругать человека, который, я знаю, на каждом шагу может принесть существенный вред мне по службе, — в таком случае уж лучше не служить,
выйти в отставку!
Пока он занимался этим, Миротворский будто бы случайно
вышел в сени. Вслед же
за ним также
вышел и Иван Кононов, и вскоре потом они оба опять вернулись в моленную.
Все эти насмешки и глумления доходили, разумеется, и до Вихрова, и он в душе страдал от них, но, по наружности, сохранял совершенно спокойный вид и, нечего греха таить, бесконечно утешался мыслью, что он, наконец, будет играть в настоящем театре,
выйдет из настоящим образом устроенных декораций, и суфлер будет сидеть в будке перед ним, а не сбоку станет суфлировать из-за декораций.
Инженер сейчас же вслед
за тем
вышел из комнаты и велел к себе вызвать сестру.
— Ах, глупости какие, разве я не читаю других романов и повестей, — ни
за что не
выйду! — сказала она и возвратилась в кабинет.
— Поганое дело этакое заставляете делать,
за неволю так
вышло! — раздалось почти у самого его уха.
—
Выходите и убивайте меня, если только сам я дамся вам живой! — прибавил он и, выхватив у стоящего около него мужика заткнутый у него
за поясом топор, остановился молодцевато перед толпой; фуражка с него спала в эту минуту, и курчавые волосы его развевались по ветру.
Вихров раскланялся и
вышел. Священник тоже последовал
за ним.
— Ей вот надо было, — объяснил ему священник, —
выйти замуж
за богатого православного купца: это вот не грех по-ихнему, она и приняла для виду православие; а промеж тем все-таки продолжают ходить в свою раскольничью секту — это я вас записать прошу!
— Тем более я сделаю не по вас, что господин начальник губернии будет
за вас! — проговорил Вихров и снова
вышел на двор. — Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти меня до вашей деревни; я там докончу ваше дело.
Вихров в ту же ночь поехал в Новоперхов, где разбойники содержались в остроге; приехав в этот городишко наутре, он послал городничему отношение, чтобы тот
выслал к нему
за конвоем атамана Гулливого, есаула Сарапку и крестьянку Елизавету Семенову, а сам лег отдохнуть на диван и сейчас же заснул крепчайшим сном, сквозь который он потом явственно начал различать какой-то странный шум.
— В кабаке!
За вином всего в третий раз с Сарапкой пришли, — тут и захватили, а прочую шайку взяли уж по приказу от Сарапки: он им с нищим рукавицу свою послал — и будто бы приказывает, чтобы они
выходили в такое-то место; те и
вышли, а там солдаты были и переловили их.
— Очень! — отвечал Вихров, сидя в прежнем положении и не поднимая головы. — Я был еще мальчиком влюблен в нее; она, разумеется,
вышла за другого.
— Ну, ну! Всегда одно и то же толкуете! — говорил инженер, идя
за Петром Петровичем, который
выходил в сопровождении всех гостей в переднюю. Там он не утерпел, чтобы не пошутить с Груней, у которой едва доставало силенки подать ему его огромную медвежью шубу.
— Разные здешние теперь сплетники говорят, — продолжал тот, — что она — старая дева и рада
за кого-нибудь
выйти замуж; ну, и прекрасно, я и на старой деве этакой сочту женитьбу для себя
за великое счастье.
— Ну, что ж, зато вы
выходите за отличнейшего человека, — сказал ей негромко Вихров.
— А, так вот это кто и что!.. — заревел вдруг Вихров, оставляя Грушу и
выходя на средину комнаты: ему пришло в голову, что Иван нарочно из мести и ревности выстрелил в Грушу. — Ну, так погоди же, постой, я и с тобой рассчитаюсь! — кричал Вихров и взял одно из ружей. — Стой вот тут у притолка, я тебя сейчас самого застрелю; пусть меня сошлют в Сибирь, но кровь
за кровь, злодей ты этакий!
Иван продолжал дико смотреть на него; затем его снова выпустили в сени и там надели на него остальное платье; он
вышел на улицу и сел на тумбу. К нему подошли его хозяева,
за которых он шел в рекруты.
— Видать есть многое, многое! — вскрикивал с каким-то даже визгом Рагуза, так что Вихров не в состоянии был более переносить его голоса. Он встал и
вышел в другую комнату, которая оказалась очень большим залом. Вслед
за ним
вышел и Плавин,
за которым, робко выступая, появился и пианист Кольберт.
И юноша сейчас же
вышел на середину зала, выгнулся всем телом, заложил пальцы рук
за проймы жилета и начал неблагопристойным образом ломаться.
Вслед
за тем юноша, по приказанию хозяина, представил еще пьяного департаментского сторожа и даже купца со Щукина двора; но все это как-то
выходило у него ужасно бездарно, не смешно и, видимо, что все было заимствованное, а не свое.