Убеждение

Убеждение — элемент (качество) мировоззрения, придающий личности или социальной группе уверенность в своих взглядах на мир, знаниях и оценках реальной действительности.

Убеждения направляют поведение и волевые действия. Высшая (абсолютная) степень убеждённости, у многих олицетворяет вера (уверенность).

В отличие от внушения, убеждение основано на осмысленном принятии человеком каких-либо сведений или идей, на их анализе и оценке. При этом заключение может быть сделано как самостоятельно, так и вслед за убеждающим, но в любом случае оно не воспринимается в готовом виде. Как правило, убеждение требует больших затрат времени и использования разнообразных сведений и ораторских приёмов, тогда как внушение может происходить практически мгновенно. Метод убеждения считается основным в научной полемике и в процессах воспитания.

Процесс убеждения представляет собой дискуссию между людьми, которая преследует цель достижения единства понимания и переживания. Убеждение - это обязательно диалогический процесс.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Мы не будем здесь однозначно квалифицировать эти состояния: они могут быть как состояниями спонтанного творчества, где мощный настрой всеобщих интуиций, интеллектуального подъема представлен не в личностной Эго-форме. Они представлены как Альтер-Эго, где оно есть не форма "другого Я", а присутствие "неиного", принципиально другой реальности, имеющей, вместе с тем, так же форму "Я" ("Я,Я Господь Ис. 43.11). Но они могут и быть сознательными, намеренными подстраиваниями под традицию "снов", "откровений". Впрочем вероятнее первая версия, ибо только она обеспечивает ту несимулируемую силу убеждения, которая подпитывает потенциал внушения, а следовательно и убедительности, основывающейся на совпадении идеи и образа жизни.

Владимир Красиков, Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира

Мировоззрение человека в целом вырабатывается с помощью четырех основных элементов, образующих законченную структуру. Это, прежде всего, «познание», благодаря которому человек получает знания, а без них не может быть мировоззрения. При этом знания должны носить научный и системный характер. Далее, «взгляд, или точка зрения», которые позволяют давать оценку полученным знаниям. Уверенность в правильности такой оценки придают «убеждения». И наконец, «мечта и представление об идеале» заставляют отстаивать свои убеждения и бороться за достижение цели.

Николай Спешнев, Китайцы. Особенности национальной психологии, 2011

В отличие от многих других авторов, Джеймс Борг знакомит читателей с приемами психологического влияния, оставаясь на гуманистических позициях. Он не призывает манипулировать людьми в корыстных целях. Именно поэтому в названии его книги присутствует слово «убеждение» – влияние на ум и чувства человека, обращенное к его сознанию, критическому осмыслению ситуации. Рассматриваемые в книге Джеймса Борга психологические закономерности позволяют добиваться убеждения более эффективно.

Джеймс Борг, Сила убеждения. Искусство оказывать влияние на людей, 2010

Карл Ясперс считал, что идеальный терапевт должен совмещать глубокою экзистенциальную веру и здоровый научный скепсис (Jaspers, 1963, p. 808). Я бы также отметил, что, несмотря на существование трансцендентного измерения, позволяющего нам верить, традиционные богословские схемы взаимодействия с этим измерением создаются людьми. Это значит, что с их помощью мы можем познать это измерение лишь до определенной степени. Действуя в рамках научной психологии, терапевт не может решить, реальны или надуманы те или иные религиозные убеждения. Терапевту важен смысл религиозной веры для конкретного человека и то, как вера и убеждения влияют на его жизнь. Мы можем исследовать роль религии в жизни человека, рассматривая ее как еще один аспект функционирования личности в мире. Очень важно помочь человеку сформулировать в процессе терапии свои религиозные убеждения, поскольку эти убеждения составляют его личную мифологию; они могут и помогать, и разрушать. Такие личности, как Мартин Лютер Кинг или Махатма Ганди, способны были начать мощнейшие социальные преобразования при помощи лишь своих религиозных убеждений.

Лайонел Корбетт, Священный котел. Психотерапия как духовная практика, 2011

Рассматривая интегративную функцию убеждения, Парсонс подчеркивает: «В контексте взаимодействия возникает и аспект общности убеждений. Убеждения, точно также, как и другие элементы культуры, интернализируются актором как часть личности. Существование общей системы убеждений, разделяемых как эго, так и другим, в некоторых отношениях столь же важно, как и то, что убеждения должны быть адекватными реальности»[95]. Особое внимание он уделяет экзистенциальным убеждениям, которые вызывают к жизни преобладание чистого типа когнитивной ориентации. Экзистенциальные убеждения подразделяются на эмпирические и неэмпирические. «Идеи или убеждения, – отмечает Парсонс, – могут быть названы эмпирическими, если они в качестве главных ориентаций культурной традиции, частью которой они являются, относятся к процессам, которые должны быть определены и предназначены для манипулирования в модели практической реальности, что мы называем эмпирической наукой и что имеет свои эквиваленты в других культурах»[96]. Неэмпирические убеждения образуют особую систему философских знаний данной культуры. «Они включают в себя убеждения относительно сверхъестественных сущностей: богов, духов и пр., а также относительно вполне объяснимых свойств естественных объектов, личностей, коллективов, которые не являются предметом того, что в данной культуре познается в соответствии с правилами эмпирического познания»[97]. Иначе говоря, по стандартам современной науки, это убеждения, которые не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты экспериментальными или логическими методами.

С. А. Шавель, Общественная миссия социологии, 2010

Анализ наблюдаемых в жизни феноменов, по нашему глубокому убеждению, подтверждает взгляды, описанные в приведенных выше философских теориях. Человек рождается в уже сформировавшемся мире и развивается в границах существующих представлений о мире. Общество несовершенно, и потому установки на формирование личности определяются непродуктивными стереотипами. Человек следует им вопреки здравому смыслу, и в этом проявляется абсурдность его бытия. Он имеет намерение совершить благое действие, но не видит возможности для его реализации. Извечный конфликт между намерениями и возможностями предопределяет его отношение к своему бытию. Общество предлагает ему знание о себе и мире, привязывает его сознание и чувства к ригидным формам своего существования. В результате слепой привязанности к догмам человек как субъект социума сосредоточивает свои силы на решении внешних по отношению к себе задач. Но он не может и уйти от себя. Его сущность требует исследования своего внутреннего мира, поиска своего личного предназначения.

В. Н. Никитин, Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд, 2006

Невозможно представить себе никакую систему ценностей, никакую личностную иерархию ценностей, никакое личное мировоззрение, сущность которых не предполагала бы признания ответственности как основополагающей ценности, как формальной ценности, противопоставляемой содержательно различным определениям. Мы, психотерапевты, не вправе влиять на то, каких мировоззренческих убеждений будут придерживаться наши пациенты, какие ценности они выберут. Однако мы просто обязаны донести до пациента, что у него есть хоть какое-нибудь мировоззрение, привить ему чувство ответственности за его ценности. В сколь бы значительной мере такое подведение душевнобольного к его собственной ответственности ни могло бы стать терапевтической точкой опоры, прибегать к нему в данном контексте следует далеко не в первую очередь.

В. Э. Франкл, Логотерапия и экзистенциальный анализ: Статьи и лекции, 1998

Креативность является формой ниспровержения барьеров, разрушением границ и отвержением общепринятых правил. Креативный процесс характеризуется осознанием ограничений в мышлении, отношением к миру. Человек, включенный в процесс творчества, дает уйти прочь всем своим старым убеждениям и представлениям. В этом смысле креативность тесно связана с такой личностной чертой, как смелость. В художественном творчестве и в любой другой деятельности, не являющейся только репродуктивной, смелость создать что-то новое и уникальное может сопровождаться чувством удовлетворения, что делает эту деятельность значимой и необходимой.

Ирина Сусанина, Введение в арт-терапию, 2007

На наш взгляд, следует признать положительной указанную тенденцию расширения сферы эстетического, включение в нее отрицательных модификаций и диалектический характер осмысления отношений внутри этой сферы. Тем не менее, отнюдь не все здесь бесспорно. Отграничивая круг эстетических явлений, теоретики справедливо подчеркивали конкретно-чувственный характер эстетического отношения человека, отличающий его от иных типов отношения к миру. Так, М. Каган писал: «Чтобы судить о полезности, справедливости, прогрессивности какого-либо явления, совсем необязательно его видеть или слышать, все подобные оценки могут даваться умозрительно, на основе анализа и теоретических рассуждений. Нет, однако, таких интеллектуальных операций, которые были бы способны заменить человеку живое созерцание как базу эстетического восприятия (23,105; см. также: 14; 27; 46; 48; 57). Однако, отнюдь не все из перечисленных выше категорий (и явлений) соответствуют данному, наиболее специфичному качеству эстетического. Это прежде всего касается категории трагического. Переживание трагедии («гибели идеального в реальном» М. Каган) чаще всего связано с оценкой содержания событий, а их внешняя чувственно воспринимаемая форма не играет существенной роли. Так происходит потому, что переживание трагедии может быть порождено гибелью явления, соответствующего нашему моральному идеалу или политическим убеждениям, и быть вне собственно эстетического отношения. Трагическое входит во все сферы человеческих ценностей. Оно может быть моментом и нравственного, и политического, и религиозного мироотношения человека, а также и эстетического – в тех конкретных (и довольно редких) случаях, когда гибнет именно эстетически значимое явление – прекрасное. На основе такого рода соображений нами было предложено, с одной стороны, «повысить» статус категории «трагическое» до категории теории культуры, а с другой – «понизить» ее до одного из понятий эстетики (39,58–60).

И. В. Малышев, Золотой век советской эстетики, 2007

Если, что очевидно, в основе того и другого философского убеждения лежит душевное своеобразие индивида, то кантовский принцип стремится с самого начала выйти за пределы всех тех учений, в которых находят свое выражение субъективные черты характера. От обоих этих направлений его отличают безличностность и беспристрастность, посредством которых он защищает каждое из них от нападок другого. Однако в этом уже заключено, что при всем отличии от них во многом проявляется согласие с ними. Рассмотрение этого двойственного отношения сразу же ведет к последним мотивам кантовского мышления.

Георг Зиммель, Избранное. Философия культуры, -1

Часто теорию аргументации называют теорией или методологией убеждения. Безусловно, убеждение – предмет изучения теории аргументации. Это мощнейший инструмент управления человеческим сознанием. Хотя такое сложное, многогранное явление, как убеждение, изучается многими науками, центральное положение оно занимает именно в теории аргументации. Путем убеждения можно заставить миллионы людей во имя какой-то идеи делиться последним, совершать революции, создавать новый мир и даже верить в чудеса…

Никита Непряхин, Убеждай и побеждай. Секреты эффективной аргументации, 2010

Согласно исследованиям ряда современных немецких [Brandtstädter, 1998; 1999; Brandtstädter, Wentura, Rothermund, 1999; Greve, Rother-mund, Wentura, 2005] и американских [McCann, Pearlman, 1990; Lerner, Hess, 1999; Капрара, Сервон, 2003; Bauer, 2009] ученых, ключевую роль в процессе саморазвития играют субъективные толкования (интерпретации, репрезентации) личностью образа «Я», своего прошлого и будущего, своих целей и действий, а не сами действия. «Убеждения, связанные с контролем личностного развития, – замечает Дж. Брандштадтер, – оказывают сильное влияние на способы, которыми люди пользуются, пытаясь управлять собственным развитием на разных этапах и в разных сферах своей жизни» [BrandtStädter, 1998, р. 198]. Вследствие этого эмпирическое изучение ISD сосредоточено в основном на «ориентированных-на-рост» целях и оценке собственных действий и образа «Я», определяющих меру личностного вклада в развитие, поскольку саморазвитие подразумевает создание личностью своих собственных моделей развития и собственных взглядов на динамику изменения, а не упование на предлагаемые социумом готовые модели будущего [Lee, 2002].

М. А. Щукина, Психология саморазвития личности, 2015

Сторонники нарративной психологии проводят аналогию между пониманием текста и пониманием человеком самого себя, собственного поведения и событий своей жизни. По мнению Е. Тршебински, нарративный подход может помочь ученым унифицировать Я-концепцию как систему знаний, верований, мнений и убеждений. В его рамках можно интегрировать классические понятия «те» и «self» в единой модели ментального опыта. Такая модель деятельно регулирует процессы самопонимания, принятия решений и деятельности (Trzebinski, 1995). Основной вопрос при этом заключается в том, каким образом человек взаимодействует со своим опытом во время рассказа о нем.

В. В. Знаков, Психология понимания. Проблемы и перспективы, 2005

В этом же смысле весьма сомнительными выглядят ссылки на «объективность» мышления и «объективный» характер познания, особенно тогда, когда речь идет о познании или преобразовании социальной жизни. Познающий человек – целостное существо. Его мышление неразрывно связано с чувствами, пристрастиями, ценностями и убеждениями, которые всегда субъективны. Они иногда незримо, иногда достаточно рельефно присутствуют во всех без исключения человеческих делах, исканиях и в этом смысле являются такой же объективной реальностью, как и все остальное в этом мире. Более того, в вопросах преобразования социальной действительности последние, зачастую, играют даже большую роль, чем мышление, и это также отвечает истине этого мира, какой-то его чисто по-человечески воспринимаемой последней правде. И как тут не вспомнить глубокие мысли Н. К. Михайловского о «правде-истине» и «правде-справедливости».

А. А. Вальков, Философское постижение идеи нации, 2014

Переживание смысла также имеет отношение к пониманию себя, к осознанию собственной идентичности и непрерывности в ходе жизненного процесса. Психотерапия может не только помогать нам в формировании устойчивой личностной идентичности, но и способствовать осознанию того, что мы, люди, живы «не хлебом единым». Она способна предоставить нам внутреннее и внешнее пространство, в котором может проявиться самое сокровенное – наши усилия в поиске смысла жизни. Жизненно важный вопрос о конечной цели собственного бытия затрагивает нечто бóльшее, чем классический вопрос кризиса середины жизни, и эту тему в своей песне «Не может быть, что все позади…» раскрыл Вольф Бирманн[4]. Симптом той или иной болезни часто возникает как предупреждение при одностороннем развитии личности, а также когда мы на пределе наших сил сталкиваемся с экзистенциальным потрясением, например с потерей любимого человека, со смертью, войной или изгнанием. Задавать себе экзистенциальные вопросы почему, зачем, куда нас могут мотивировать только вынужденные «путешествия» по ту сторону наших твердых убеждений и ценностных систем. Часто именно эти экстремальные, предельные переживания могут мотивировать нас искать смысл и становятся отправной точкой для переживания смысла и пребывания в потоке бытия вопреки бессмысленности насилия и бессмысленности умирания.

Йогр Цобели, Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии, 1995

Закон рассматривает коммуникацию убеждения с позиции человека говорящего. Какими инструментами может пользоваться персона убеждения, чтобы достичь своей цели? Чаще всего для целей убеждения используются логические цепочки. И часто безрезультатно. Потому что…

В. В. Козлов, Убеждение: «минные поля» переговоров, -1

Таким образом, риторика рекомендует подбирать материал так, чтобы активизировать все три модуса убедительности, что поможет в дальнейшем сформулировать правильно позицию и отстоять ее. В тексте необходимо представить логическую последовательность рассуждений, доводы должны основываться на моральных принципах и апеллировать к эмоциям аудитории. При этом модусы убеждения следует привести в гармонию друг с другом и с темой, так как возбуждаемые эмоции должны соответствовать теме. Резкие скачки от рационального убеждения к эмоциональной речи недопустимы – нужны плавные переходы.

М. А. Невская, Риторика, -1

Связывая мир и все протекающие в нем процессы в неразрывное целое и единое с собой, определяя и осознавая свое место, смысл и значимость, человек становится более гармоничным и делает свою жизнь более насыщенной, находя объяснение хаотично происходящим явлениям и ощущая уникальность каждого момента жизни. Для нас не важна объективность приписываемых значений, тем более что любая объективность может быть поставлена под сомнение. Для нас важно, что подобная система убеждений создает комфортную модель мира, уменьшая уровень тревожности и делая личность более интегрированной. Как писал Юнг, "Полнота жизни закономерна и не закономерна, рациональна и иррациональна… Психология, удовлетворяющая один лишь интеллект, никогда не является практичной; ибо целостность души никогда не улавливается одним лишь интеллектом".

Алексей Недозрелов, Мифомоделирование в психологии и маркетинге, 2012

Европеец XV в. стал в целом более рационально относиться к жизни. Отмечая довольно быстрый рост населения Западной Европы в начале и середине XV в., ученый-медиевист Ю. Л. Бессмертный связывает его с формированием представления о самоценности земной жизни [Бессмертный 1991, с. 193]. Французский историк Ж. Делюмо констатирует целую серию «усовершенствований мыслительного аппарата», которые произошли на протяжении XV–XVI вв. [Делюмо 1970, с. 6] А именно, заметно увеличилось стремление и способность к ясности и определенности («Возьмем религию: никакая эпоха не была столь догматической, как XVI век – исповеди, кредо, догматы веры, наставления распространяются повсюду, доктрины таким образом по контрасту взаимно проясняются») [Делюмо 1970, с. 7–8]; в развитии правосознания рубеж XV–XVI вв. ознаменовался отчетливым стремлением к закреплению норм обычного права в виде писаных законов; во всех сферах деятельности стала проявляться большая способность к абстрагированию; существенно изменились представления о пространстве [Делюмо 1970, с. 1–4] и времени [Делюмо 1970, с. 4–6], они приобрели ярко выраженный ценностный аспект. В частности, в отношении времени появилось убеждение, что оно должно быть более «наполнено любым действием – от эротического веселия до молитвы» [Delumeau 1983, p. 128].

Коллектив авторов, Методологические проблемы социально-гуманитарных наук, 2013

Фундаментом для Юнга (и для его последователей) является убеждение в том, что достижение свободы от проклятия патологии для себя самого или для тех людей, с которыми работаешь в анализе, нераздельно с проживанием полноты жизни, то есть вовлеченности в процесс индивидуации в наибольшей степени. Духовные поиски и нуминозные переживания могут быть важными моментами индивидуации, но их недостаточно для установления, а тем более для завершения индивидуационного процесса, хотя они могут привести к глубоким изменениям установки и личности, как это случилось с Павлом по дороге в Дамаск.[48] Однако в целом нуминозный опыт – это намек, и именно так и определяет его Юнг в нескольких местах: намек на то, что некие большие, не эгоистичные силы существуют в душе и что их нужно учитывать и в конечном итоге делать сознательными. Превращение психики в сознательную имеет высочайшую значимость в опусе индивидуации. Это обширное предприятие может быть описано самым кратким образом как многослойное ввиду сложности психики в целом (то есть Самости). Лечение патологии в юнгианской психотерапии – не частное мероприятие. Специфичные симптомы нельзя изолировать от более общих вопросов сознания и целостности, то есть от глубоких и далеко уходящих тем индивидуации.

Мюррей Стайн, Принцип индивидуации. О развитии человеческого сознания, 1983

Не исчерпывая собой сознания, познающий разум есть тем не менее исполнитель высшей миссии сознания, и потому представляет собой его главную и важнейшую составляющую, его raison d'etre. Философская дескрипция его активности, или же конституция познавательного акта, есть средоточие и ядро всей эпистемы Декарта, так что наш долг – описать основные элементы этой конституции. Все когнитивные установки Декарта направлены к идеалу строгого научного познания; однако систематический органон научного познания еще отнюдь не создан в его трудах: пред нами лишь общие черты и отдельные элементы. Выдвинув и усиленно подчеркнув идею необходимости цельного познавательного метода, философ в то же время оставил собственный метод во многом недоочерченным. Прежде всего, это касается выбора общей ориентации, общего типа когнитивного аппарата: должен ли когнитивный процесс ставить во главу угла опытные или же умозрительные критерии и средства? Как мы знаем сегодня, первый путь ведет к познавательной парадигме эмпирической и экспериментальной науки, второй же – к феноменологической парадигме познания как интенционального акта интеллектуального всматривания; и обе парадигмы обладают весьма различными свойствами и сферами применения. Дискурс же Декарта – на распутье. С одной стороны, мыслитель тяготел к изучению явлений природы, («великой книги Мира», как он выражался), к естественнонаучной проблематике, – что неизбежно склоняло к экспериментальной парадигме, но, с другой стороны, в числе его самых стойких убеждений – глубокое недоверие к чувственному опыту, его данным, и столь же глубокое доверие к внутренним нормам и законам чистого разума.

С. С. Хоружий, Фонарь Диогена, 2010

В своем проницательном недавнем исследовании «Канон и критерий в христианской теологии» Уильям Абрахам пишет: «Само понятие о Церкви как протяженном во времени историческом сообществе, связанного в определенном смысле своей канонической историей, заменено пониманием Церкви как свободной ассоциации верующих индивидуумов, соединенных вместе на основе их собственного независимого суждения относительно правильности доктрины оправдания верой как основанной на Св. Писании»[298]. В религии Локка индивидуум принимает на себя более высокую и обособленную роль, чем, скажем, в религии кембриджских платоников. Как верно замечает Абрахам, локковский этический кодекс при руководстве убеждения, представляет собой решительный отход от раннесредневекового понимания традиции и разума. Локковская настойчивость на обязанности каждого индивидуума тщательно исследовать убеждения является бескомпромиссной. Он пишет:

Чарльз Талиаферро, Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней, 2005

Лев Александрович Тихомиров родился 19 января 1852 года на Кавказе (город Геленджик) в семье врача, принадлежавшего к потомственному священническому роду. Свое детство он характеризовал как время неосознанной христианской религиозности и безотчетной любви к России, подчеркивая молитвенную набожность и восхищение перед Родиной в качестве основ своего детского мироощущения. С ростом познавательной активности ребенка эти основы начали подвергаться постепенному разрушению, поскольку все приобретаемые знания были направлены против них. Разрушению детского мироощущения способствовала и ранняя привычка Л. А. Тихомирова к рассуждению, из-за которой он не мог принять на веру то или иное положение, а считал необходимым его дискурсивную проверку, несмотря на то, что для подобной проверки приобретенные знания были явно недостаточными. В Керченской гимназии любимым автором Л. А. Тихомирова стал Д. И. Писарев. Восторгаясь хлесткостью его полемики, Л. А. Тихомиров постепенно начал запоминать его слова и идеи, что привело к полному уничтожению детского мировосприятия, от которого остались только поэтические грезы. В высших классах гимназии Л. А. Тихомиров уже имел вполне революционные убеждения, выработанные под воздействием внешней среды, в которой он мог почерпнуть только сознательное обоснование революционной идеи как основного фактора и неизбежного этапа развития человечества, совершенно вытеснившей у него детскую религиозность и патриотизм.

С. В. Посадский, Лев Александрович Тихомиров: философско-культурологические искания, 2009

В частности, вторая часть знаменитой трилогии фон Бальтазара, Теодраматика, позволяет достичь большего понимания связи человека с Богом, обладая несомненной новизной по сравнению с богословием Барта. Действительно, Теодраматика строится на основе убеждения, что явление Бога во Христе никоим образом нельзя рассматривать как некую манифестацию, за которой следует свободный ответ человека. Внутренняя драматичность формы Божиего самооткровения побуждает искать единство конечной свободы человека и бесконечной свободы Бога в самом акте теологического откровения[56].

А. Скола, Богословская антропология, 2000

Р. Баумейстер и А. Стейнхилбер считают, что человек нуждается в самораскрытии, т. е. в проявлении себя во внешнем мире. В процессе межличностного общения он представляет свое внутреннее содержание: мысли, характер, ценности, убеждения. Его цель не только произвести впечатление, но и продемонстрировать то, что он из себя представляет.

А. К. Болотова, Психология коммуникаций, 2015

Третьим критерием субъекта следует считать сформированность у человека способности осознавать совершаемые им поступки как свободные нравственные деяния, за которые он несет ответственность перед собой и обществом. Субъектом можно назвать только внутренне свободного человека, принимающего решения о способах своего взаимодействия с другими людьми, прежде всего, на основании сознательных нравственных убеждений. Говорить о человеке как субъекте можно только при таком понимании им собственного бытия, при котором он, осознавая объективность и сложность своих проблем, в то же время обладает ответственностью и силой для их решения.

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

Исходно нерелигиозная религиозность укоренена в нас, как и в живом вообще, являясь важнейшей стороной инстинкта самосохранения – веры в широчайшем значении этого слова. Вера, вне своей религиозной либо иной конкретной артикуляции (вера в кого-то или во что-то), – это жажда жить и благоденствовать, длить и длить свое бытие, усиливая его значимость. Это самодопинг живого существа, самоусиление, самоподдерживание жизни, устремленность на переживание перспективности и значительности своего существования. Все, что обеспечивает длимость и значимость, не ставит его под угрозу – заслуживает веры. Вера как состояние подобного переживания есть потому неотъемлемое основание любого сознательного существования. Она – законная и послушная дочь родового инстинкта самосохранения, чудовищного господина всего живого. Это ментально-психологическое обеспечение (форма) инстинкта самосохранения, «аура» жизни. Отсюда особая «сила» религиозности, или захваченность верой, которая находит своего конкретного адресата: человека, которому приписываются особый статус или же совокупность убеждений, называемых абсолютными.

В. И. Красиков, Озарение трансценденцией, 2014

Анализируя теории личности, Л. И. Анцыферова указывает, что субъект в них «характеризуется через различные формы внешней и внутренней активности. Он инициирует, творит, создает внутренний мир и поступки человека, контролирует чувства, вырабатывает жизненные стратегии, разрешает трудные ситуации, ставит жизненно важные задачи, вырабатывает способность ладить с людьми, создает условия для развития личности и т. д. Но за пределами исследований остается такое содержательное, ценностно-смысловое измерение, которое характеризует человека как личность. В число особенностей субъекта не входят те, которые заключены в понятиях духовности, гуманности, нравственности, совести, добродетельности и т. п.» (там же, с. 362). Далее она указывает, что существует неравномерность в развитии человека как субъекта и как личности. Один из вариантов рассогласования – это высокий уровень развития субъектности и низкий – личности. Например, люди, преуспевающие в бизнесе, политике и других областях, могут быть личностно недостаточно развиты. «Высокое же развитие человека как личности невозможно без столь же высокого развития его как субъекта» (там же, с. 363): развитая личность должна отстаивать свои идеалы, убеждения, реализовывать себя в деятельности, т. е. соответствовать своему содержанию.

Коллектив авторов, Психологические исследования личности. История, современное состояние, перспективы, 2015

Ожидание от советского человека самокритики напоминает в этих случаях не только о практиках психоанализа (где искренность пациента перед психоаналитиком все же не исключает «переноса» на него негативного опыта), но и о практиках религиозного покаяния. Важное отличие советской самокритики от христианской исповеди состоит в ее публичности: самокритикуемый адресуется к Партии, но предстает перед теми, кто ее в данном случае ситуативно представляет – будь то члены «комиссий по чистке» (в 1930-е годы), следователи НКВД-ГПУ-КГБ или только «товарищи по работе». Но религиозные аналогии оправданы при этом в принципиальном отношении: процедура исповеди и советской самокритики равно подразумевает убеждение в изначальной «греховности» исповедующегося. В советском идеологическом контексте перечень соответствующих грехов исторически варьировал, но неизменно поддерживался, с одной стороны, «диалектическим» истолкованием природы общественного сознания, относительности истины и морали, а с другой – вполне метафизическим представлением о Партии, выступавшей в роли единственной инстанции, застрахованной от каких-либо ошибок143. Характерные для советской идеологической риторики топосы (де)персонализованной Партии близки при этом к теологической апофатике. Партия олицетворяется партийцами (например, в знаменитых строчках Владимира Маяковского: «мы говорим Ленин, подразумеваем – партия, мы говорим партия, подразумеваем – Ленин») и одновременно – субъектно деперсонифицирована, как Господь Бог, о котором нельзя сказать ничего, кроме того, что он Бог и что он есть. Мемуарные свидетельства о «врагах народа», сохранявших в лагерях свою преданность партии, и «Постановление о преодолении культа личности» в этих случаях закономерно дополняют друг друга.

К. А. Богданов, Vox populi. Фольклорные жанры советской культуры, -1

Важные изменения произошли тогда, когда В.А.Ядов опираясь на теорию установки Д.Н.Узнадзе, сформулировал диспозиционную концепцию личности, согласно которой поведение человека регулируется через диспозицию (предрасположенность к тому или иному действию). Ядро в диспозиции составляет внутренняя психологическая готовность к действию, как состояние мобилизованности и ориентированности психики (в развитом виде выступает в форме установки); способность к действию (совокупный опыт в данный момент в виде знаний, умений, убеждений, привычек и т. д.); контактность (готовность к контакту с другими людьми) в конкретном взаимодействии, в педагогическом процессе – это воспитательный контакт. Одним словом, диспозиционная закономерность развития личности раскрывает истинные механизмы влияния на человека, регулирования его поведения и принципиально изменяет представления о воспитательном процессе5.

Н. Т. Рожков, Психоаналитическая педагогика: теория и технологии, 2013

Далее Дункан Уоттс подвергает вивисекции тезисы о предсказуемости общественной реакции на заявления влиятельных персон, об осмысленности продвижения продуктов через рекламу «властителями дум» и многие другие. В общем, это книга о том, как наши самые глубинные убеждения, заложенные образованием и подкрепленные жизненным опытом, мешают нам принимать рациональные и взвешенные решения, строить правильные стратегии и осознавать свой выбор.

Дункан Уоттс, Здравый смысл врет. Почему не надо слушать свой внутренний голос, 2011