Анализ (философия)

Ана́лиз (др.-греч. ἀνάλυσις «разложение, расчленение») — в философии, в противоположность синтезу, анализом называют логический приём определения понятия, когда данное понятие раскладывают по признакам на составные части, чтобы таким образом сделать его познание ясным в полном его объёме.

Аналитическим понятием называется такое, которое получается посредством анализа другого понятия, заключающего в себе первое. Точно так же и пояснение какого-либо понятия путём разложения его на составные части называется аналитическим толкованием, заключением. Подобным же образом можно расчленять также суждения или умозаключения. Аналитическое суждение предполагает известное качество присущим самому понятию предмета, другими словами, сказуемое заключается в самом понятии подлежащего, тогда как при синтетическом суждении предмету приписывается качество, которое в самом понятии предмета может и не заключаться, иначе говоря, не связано неизбежно с понятием предмета. Так, например, предложение «Всякое тело имеет протяжение» представляет аналитическое суждение; предложение же «это тело упруго» синтетическое. Это различение способа суждения приобрело особенное значение благодаря Канту («Критика чистого разума»), хотя на него указывали и раньше Давид Тел в XIII в. и ещё в древности Стильпон из Мегары.

При доказательствах, опирающихся на ряд умозаключений, в особенности при развитии или постановке какой-либо научной теории, выражение анализ имеет несколько иной смысл: оно означает, что доказательства идут регрессивно, от условного к обусловливающему, между тем как при синтетическом способе доказательства имеют обратный ход (regressus a principiatis ad principe и progressus a princip i is ad principiata); такой метод в научных исследованиях называют аналитическим в отличие от синтетического. Оба они дополняют друг друга и взаимно проверяют. Лучшим доказательством несомненной истины какого-либо научного положения будет соответствие результатов, достигнутых исследованиями, произведёнными аналитическим и синтетическим методами. Ср. Анельт,[кто?][прояснить] «Theorie des Induktien» (Лейпциг, 1854).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Есть несколько смыслов, в которых употребляются термины «анализ» и «синтез». Во-первых, это анализ и синтез как характеристики строения доказательства в математике. В этом смысле говорят об аналитическом и синтетическом методах и т. п. Во-вторых, анализ и синтез в смысле кантовского различения «аналитических» и «синтетических» суждений, которое фактически означало отличение способа получения знаний путем чисто логической обработки данного опыта («аналитическое») от способа получения знаний путем обращения к содержанию, путем привлечения к исходному знанию каких-то иных данных опыта («синтетическое»). Но анализ и синтез с самого начала интересуют нас как движение в определенном содержании, отличное от получения знания путем формального вывода. Поэтому различение «аналитических» и «синтетических» суждений здесь неприменимо, ибо с этой точки зрения каждый момент движения мысли был бы синтетичен и, следовательно, в нем нельзя было бы увидеть никаких различий.

С. Ю. Махов, Аналитика безопасности, 2013

Витгенштейн же отвергает и общезначимость, и самоочевидность в качестве критериев логического. Для него логика не может быть наукой, поскольку она служит предпосылкой любой науки. Она не исследует законы какого-либо процесса или явления, поэтому вместо логических законов Витгенштейн говорит о «логических предложениях», ибо слово «закон», по его мнению, здесь лишь вводит в заблуждение. Логические предложения не имеют содержания и ничего не говорят о мире (пусть даже о его наиболее общих фундаментальных чертах). Согласно Витгенштейну, существенным для них является лишь то, что они представляют собой тавтологии. Как известно, тавтологии образуются при определенных способах соединения предложений друг с другом, и главная их особенность состоит в том, что они гарантированно являются истинными – независимо от истинноcтных значений составляющих их предложений. Для Витгенштейна это означает, что тавтологии сами себя «показывают». В тех же случаях, когда их распознание затруднено, можно применить чисто «механическое средство» в виде метода построения таблиц истинности или какого-либо логического доказательства. В любом случае истинность тавтологии устанавливается путем анализа ее структуры. Это означает, что «специфическим признаком логических предложений является то, что их истинность узнается из символа самого по себе» (6.113)и не требует какого бы то ни было обращения к опыту, т. е. они являются аналитическими и априорными истинами.

Л. Б. Макеева, Язык, онтология и реализм, 2011

Важнейшим вопросом остается понятийное многообразие в обозначении изучаемого феномена, которое требует проведения научно-категориального анализа близких по своему значению, но не всегда идентичных по смыслу понятий. Анализ категорий не является самостоятельной задачей настоящего исследования, однако без него невозможно достижение поставленной цели, ведь понятие, по мнению известного отечественного философа В. Ф. Асмуса, выполняет в науке особую функцию; оно выступает как мысль, выражающая результат, итог научного знания и исследования на данном этапе познания. Наиболее простая функция понятия, с точки зрения Асмуса, состоит в том, что с его помощью можно отличить один предмет от другого. Другая логическая функция – способность отражать в мысли итог знаний, их совокупность, является более сложной и ценной. «Понятие как итог познания предмета есть уже не простая мысль об отличительных признаках предмета: понятие-итог есть сложная мысль, суммирующая длинный ряд предшествующих суждений и выводов, характеризующих существенные стороны, признаки предмета. Понятие как итог познания – это сгусток многочисленных уже добытых знаний о предмете, сжатый в одну мысль» (Асмус, 1969, с. 282).

Н. Е. Харламенкова, Психологическая сепарация: подходы, проблемы, механизмы, 2015

Бэкон критикует средневековую схоластику, говоря, что нельзя построить науку на таких понятиях, как субстанция, скрытое качество и т. п. Реально существуют лишь отдельные предметы и их отношения. Поэтому в фундамент научного познания должно быть положено изучение отдельных объективно существующих вещей на основе целенаправленного, организованного опыта, на базе чувственных данных. Затем нужно использовать правильный метод анализа и обобщения опытных данных, позволяющий проникнуть в природу исследуемых явлений. Таким методом является индукция. Бэкон свое понимание индуктивного метода демонстрирует на примере отыскания природы, «формы» теплоты. Когда собраны и анализируются конкретные факты присутствия и отсутствия теплоты, ее различные степени у вещей, на основе этого делается обобщающий вывод о том, что «формой» теплоты является движение.

В. П. Огородников, Философия: Шпаргалка, 2011

Смысловая полисемия обнаруживается уже в фундаментальных основаниях «Этики» Спинозы, ведь начало всего сущего он обозначает тремя именами – субстанция, Бог и природа, каждое их которых предлагает свой способ идентификации бытия и выстраивает соответствующую себе умозрительную модель универсума. Понятие субстанции включается в систему метафизики, присутствие Бога в мире составляет предмет теологии, идея природы лежит в основании натурфилософии. Они не совпадают между собой по объекту их интереса. Спиноза, однако, не проводит отчетливого различения ни между тремя названными персонажами его философской драмы, ни между соразмерными им теоретическими дисциплинами. Что касается натуралистического подхода, о котором у нас идет речь, то очевидно, что он не может заместить собой всех иных допустимых и требуемых (в соответствии с указанной номенклатурой) методик теоретического анализа. Поэтому при более внимательном рассмотрении система Спинозы обнаруживает серьезные изъяны в своей конструкции, в частности, участие Бога в метафизической картине мира часто не согласуется с объективной динамикой бытия, а тайна перехода от сущности к существованию бросает вызов «естественному» выражению природы вещей.

Аслан Гаджикурбанов, Этика Спинозы как метафизика морали, 2014

Еще одно основание предлагают некоторые аналитические философы, считающие дуализм не столько метафизическим утверждением, сколько набором семантических и логических ошибок. Они полагают, что различия между умом и мозгом – лишь терминологические. Это есть разные способы обсуждения одного и того же. Существуют только физические события, но для некоторых из них используются менталистические термины. Таким образом, дуализм можно устранить посредством лингвистического анализа. Для этого надо устранить категориальные ошибки, то есть неправильные предположения о том, что всякой лингвистической категории соответствует некоторая сущность (например, что названию «Оксфордский университет» соответствует некоторая отдельная сущность, отличная от совокупности учебных зданий, библиотек, общежитий, лекций и т. д.). Дуалисты говорят не только о мозге, но и о мыслях, переживаниях, чувствах, откуда возникает предположение, что и существует тоже два ряда категорий. Один из защитников этой позиции, Г.Райл, полагает, что вместо этого надо говорить о действиях и предрасположениях к действиям. Позиция Райла бихевиористская в том смысле, что он требует использовать бихевиористский критерий при определении психологических терминов. В использовании же небихевиористских терминов он видит источник появления категориальных ошибок.

Д. Н. Робинсон, Интеллектуальная история психологии, 1986

1. Раскрытие сущности аналитического метода научного исследования как рассмотрения отдельных сторон, свойств, составных частей предмета для суждения о целом. Анализ (разделение действительности на три реальности), в конечном счете, нужен для того, чтобы синтезировать части в целое (мир человека). Как точно подмечает М. С. Гусельцева, «анализ, понимаемый в широком смысле слова, реальность на элементы вовсе не расчленяет, а ее анализирует, устанавливая „игру“ взаимосвязей. Анализ здесь, как ни парадоксально, выступает в смысле синтеза, или собственно аналитики» (Гусельцева, 2009, с. 20). К аналогичным выводам о диалектических связях анализа и синтеза приходят лингвисты, обсуждающие проблемы понимания смысла текста: «Диалектика анализа и синтеза запечатлевает себя в основополагающих принципах интерпретации и выражается, в частности, в герменевтической идее „круга части и целого“. Конечный продукт работы интерпретатора – вербализованное и тем самым реализованное понимание (интерпретация) – также являет собой смысловое целое, продукт, синтезированный на основе проанализированного. Анализ, таким образом, не подчиняет себе синтез, а в конечном итоге подчиняется ему» (Щирова, Гончарова, 2007, с. 280).

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

В плане разрешения сегодняшних антропологических проблем это едва ли может дать нам хоть что-нибудь. Если для Флоренского и Выготского структурная эпистема была новой, пионерской, то сегодня она, со всею определенностью, уже пройденный и устаревший этап. И не только структуралистская эпистема, но уже и постструктуралистская. Поэтому, квалифицируя сегодня Флоренского и Выготского описанным образом, мы их попросту помещаем в позавчерашний день. Кроме того, если для творчества Флоренского такая трактовка охватывает его главные принципы, характеризует его основу и существо, то для творчества Выготского это, несомненно, уже вовсе не так. Направление Выготского, его творческий метод обозначают разными формулами, но всегда в этих формулах присутствует исторический или генетический момент, заведомо невместимый в структуралистскую эпистему. Анализ Выготского – это всегда и непременно анализ в диахронии, прослеживание генезиса и развития. Самим же Выготским этот диахронический принцип твердо понимался как отличный от структуралистского подхода и его дополняющий, причем такое дополнение мыслилось необходимым. В разборах и обсуждениях структурного принципа в психологии, которых у Выготского немало, рядом с восхвалением этого принципа мы обычно встречаем и весьма существенные уравновешивающие критические замечания. К примеру, Выготский говорит: «Структурный принцип именно потому не специфичен и антиисторичен, что приложим в одинаковой мере и к инстинкту, и к математическому мышлению. Надо идти к психологии высших специфических для человека исторических основ психологического развития»3. Соответственно протоструктуралистское русло заведомо вместит у Выготского лишь некую часть, и ограничиваться им никак нельзя.

Коллектив авторов, Антропологические матрицы XX века. Л. С. Выготский – П. А. Флоренский: несостоявшийся диалог – приглашение к диалогу, -1

Проведенный нами до сих пор анализ сложной структуры научной объективности дал нам достаточно инструментов анализа для того, чтобы заняться проблемой онтологического статуса научных объектов или, если кто-то это предпочитает, онтологической ангажированности науки. Однако прежде чем непосредственно заняться этим вопросом, опишем более точно основную идею общей позиции, принятой в этой книге, обсудив понятие, часто используемое в философии науки, но имеющее особое значение в рамках нашего подхода. Это – понятие универсума дискурса некоторой науки, которое обычно в литературе рассматривается как эквивалент понятия области индивидов данной науки. Такая эквивалентность – не просто случайное сосуществование языковых выражений. На самом деле оно покрывает собой по крайней мере два неявных предположения.

Эвандро Агацци, Научная объективность и ее контексты, 2014

На второй ступени чувственные представления переходят в понятия. Это хорошо видно на примере обучения детей счету в уме. Осуществляется эта процедура сугубо предметно: с помощью палочек или иных наглядных объектов дети осваивают понятие числа как количественного измерения предметов (тех же палочек) и операции с ними – сложения, вычитания и т. д. Использование понятий, т. е. переход к абстрактному мышлению, решительно расширяют поле воображения. В него включаются такие явления, которые трудно или невозможно выразить чувственно, путем перебора внешних признаков (в социологии, например, социализация, идентичность, интернализация и др.), появляется качественный анализ связей и отношений, суждений и логика силлогизмов и др. Применительно к роли социологического воображения сохраняют свое значение следующие слова К. Маркса: «При анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракций»[28]. Сила абстракции – это также и проницательность, изобретательность комбинационной способности воображения, оперирующего всеми доступными интеллектуальными представлениями о социальной реальности – как преемственными, так и вновь создаваемыми.

С. А. Шавель, Перспективы развития социума, 2015

6. Среди проблем, решения которых ожидают от семантики, назовем, прежде всего, проблему производства сем (от греч. sema – знак). Теоретически можно себе представить, что около двух десятков бинарных категорий сем, рассматриваемых как таксономическая основа некоторой комбинаторики, способны произвести несколько миллионов сочетаний семем, количество, на первый взгляд, вполне достаточное, чтобы покрыть семантический универсум, соотносительный (ко-экстенсивный) с тем или иным естественным человеческим языком. Не говоря о практической трудности установления подобной основы семантических универсалий, возникает другая, не менее сложная проблема, касающаяся уточнения правил семантической совместимости и несовместимости, которые управляют построением не только семем, но также и более крупных синтагматических единиц (высказывание, дискурс). Мы видим, что семный (или компонентный) анализ дает удовлетворительные результаты только при проведении ограниченных таксономических описаний (которые можно распространить на структурацию более открытых семантических полей), поэтому следует оставить мысль о возможности создать для семантического анализа матрицы, подобные тем, которые фонология может создавать для своих задач. В конце концов, лингвистическая семантика (генеративная или логическая, в духе О. Дюкро) тем самым сводится только к установлению возможных универсалий. Таким образом, в 60-х гг. пришлось отказаться от иллюзорной веры в возможность разработки необходимых средств для исчерпывающего анализа плана содержания естественных языков. В то время лингвистика, как теперь стало ясно, ставила перед собой неразрешимую задачу: осуществить полное описание всей совокупности культур человечества.

С. Т. Махлина, Лекции по семиотике культуры и лингвистике, 2010

Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ фактически практикуют лишь эйдетическую редукцию, редукция трансцендентальная по причине непринятия трансцендентальной феноменологии остается за их пределами. Но даже на этом этапе в пространстве клиники остаются многочисленные вопросы, важнейшим из которых является вопрос о том, насколько возможно достичь в психопатологии нейтрального, очищенного от влияния теории, описания? В своей статье Берриоз выделяет два уровня теории, которые могут включаться в клиническое описание: во-первых, теоретическая структура первого порядка, управляющая способом использования описательных категорий и обеспечивающая правила понимания содержания схваченного в описании, во-вторых, скрытая теоретическая структура – метапространство, определяющее особенности архитектуры науки как специфического фрагмента реальности[176]. Действительно, в клиническом описании возможно, да и то с большими усилиями, преодолеть лишь первый уровень теории; второй уровень всегда сохраняется, это происходит хотя бы потому, что при его исчезновении описание перестанет быть психопатологическим, потеряет свой предмет, цель и пространство описания. Не говоря уже, например, о принципах, контролирующих само восприятие исследователя. Полная редукция и полное вынесение за скобки теоретических допущений в психиатрии невозможно. Дело здесь, несомненно, еще и в том, что сам предмет описания – опыт психически больного человека – не может быть вынесен за рамки теории, поскольку как опыт ненормальности он с необходимостью включен в систему изначальных допущений классической психиатрии.

О. А. Власова, Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы, 2010

Что касается методов, характерных для теоретического исследования, выделим следующие. Формализация – это построение абстрактно – математических моделей, когда рассуждения о предмете переносятся в плоскость оперирования со знаками (формами), тогда производится вывод новых форм по правилам логики и математики. При аксиоматическом методе производится логический вывод на основе каких-либо заранее принятых без доказательства аксиом. Так была построена вся геометрия Евклида и даже «Этика» Спинозы. В развитой науке аксиомы предлагаются как некоторая предполагаемая к исследованию система отношений, отвлеченных от их носителя и исследуемых аппаратом математической логики. Возможности этих методов также не безграничны (как это казалось до середины 30-х годов, когда была открыта знаменитая теорема Геделя). В науках, так или иначе имеющих эмпирическую основу, более эффективным является гипотетико-дедуктивный метод. Сущность его – в создании системы связанных между собой гипотез, из которой дедуктивным образом выводятся эмпирически проверяемые (и тем самым свидетельствующие об истинности общей теории) следствия. Этим путем шло развитие и подтверждение теории относительности, а анализ определенных следствий из нее задал целые направления современной науки.

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

В порядке краткого обзора методов анализа речи в сопоставлении с интент-анализом нельзя не назвать семантический дифференциал Ч. Осгуда. Обращаясь к механизмам возникновения смысла, автор находит способ описания вербальных реакций субъектов в пространстве альтернативных признаков. Эти альтернативы обозначают вариабельность значения, образующую концепт для субъекта или некоторой выборки. Смысл рождается в коммуникации: «Если мы хотим узнать, что нечто значит для человека, то мы просим его рассказать об этом» (Osgood et al., 1957, p. 23). Отдавая должное реконструкционной силе метода, следует отметить, что семантический дифференциал направлен на выявление аффективно-оценочной составляющей смысла (Петренко, 2005), а факторы того, «кто говорит?» и «с какой целью?», оказываются вне поля исследования. Вариант решения этой проблемы осуществлен В. В. Латыновым в технике «ментальных карт» (Латынов, 2000), соединившей черты семантического дифференциала и интент-анализа.

Н. Д. Павлова, Интент-анализ. Основания, процедура, опыт использования, 2017

Вместе с тем в теориях нередко существуют такие термины и предложения, которые получены чисто теоретическим путем, допустим, с помощью логического вывода. Таковым, к примеру, может быть рассуждение о способах преодоления семейных кризисов развития отношений. Простые и сложные теоретические объекты, обозначаемые этими терминами и предложениями, не имеют эмпирического обоснования при наличии теоретического. К таким можно отнести применяемые нами для анализа отношений в семье понятия «содержание взаимодействия», «воздействие», «изменение», «развитие», «смысл», «задача», «цель» и другие.

Г. С. Абрамова, Психологическое консультирование. Теория и практика, 2018

Анализ справочных изданий по психологии проводился с первого отеч. Психологического словаря Б. Е. Варшавы и Л. С. Выготского (1931). Понятия О. и К. в этом словаре отсутствуют, а «гипотеза взаимодействия» определяется как «идеалистическая гипотеза о взаимном влиянии телесных и душевных процессов друг на друга в отличие от гипотезы психофизич. параллелизма». След. попытка создать психол. словарь после почти сорокалетнего перерыва принадлежит К. К. Платонову (Краткий психологический словарь-хрестоматия, 1971). Термина К. в нем нет, а понятие О. определено как «осознанные связи людей, входящих в любую человеческую общность». При этом К. К. Платонов опирается на определение, данное Б. Д. Парыгиным, к-рое гласит, что понятие О. употребляется в узком смысле для характеристики наиболее непосредственных (лицом к лицу) отношений людей между собой в условиях малой группы. В этом определении впервые появляется филос. категория «отношение», к-рая характеризует взаимозависимость элементов опр. системы. Из определения категории «отношение» следует, что О. не может определяться только через эту категорию – кроме взаимосвязи оно должно характеризоваться еще взаимодействием и взаимообменом.

Коллектив авторов, Психология общения. Энциклопедический словарь, 2011

АНАЛИЗ (греч. αναλυσις – разложение, расчленение) – процедура мысленного, а часто также и реального расчленения предмета (явления, процесса), свойства предмета (предметов) или отношения между предметами на части (признаки, свойства, отношения). Процедурой, обратной А. , явл-я синтез, с к-рым А. часто сочетается в практич. или познават. деятельности. А. входит составной частью во всякое науч. исследование, обычно образуя его первую стадию. А. используется уже на ступени чувственного познания (ощущения, восприятия), в простейших формах он присущ и животным. Существует неск. видов А. как приема науч. мышления. Мысленное расчленение целого на части, выявляющее его строение (структуру), предполагает не только фиксацию частей целого, но и установление отношений между ними. Др. видом А. явл-я А. общих свойств предметов и отношений между предметами, когда свойство или отношение расчленяются на их составляющие. В результате А. общих свойств и отношений понятия о них сводятся к более общим и простым понятиям. Еще одним видом А. явл-я разделение классов (мн-в) предметов на подклассы. А. такого рода наз. классификацией. Существует и т.н. формально-логич. А. – уточнение логич. формы (строения, структуры) рассуждения, осуществляемое средствами совр. формальной логики.

В. Д. Губин, История и философия науки: основные имена и понятия, 2013

Поставив перед собой задачу сделать обзор основных подходов к проблеме смысла в психологии, мы с самого начала сталкиваемся с затруднением. Суть его в том, что понятие смысла не является достоянием только науки; оно является элементом обыденного языка и обыденного сознания. По этой причине многие авторы используют это понятие не терминологически, давая ему определение в соответствии с научными канонами, а в его житейском словоупотреблении, как например, мы использовали слово «причина» в начале этой фразы. Концепции, берущие понятие смысла как «готовое» и считающие его значение не требующим пояснений, мы не включили в наш обзор, хотя порой и в них понятие смысла занимает весьма важное место (например, в теории К.Роджерса). Мы также, за редкими исключениями, не касались конкретных исследований, в которых понятие смысла выступало как объяснительное, ограничившись изложением и анализом теоретических представлений о смысле как таковом.

Д. А. Леонтьев, Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности, -1

Завершая анализ философской стороны понятия общения, нам представляется особенно важным указать на то, что последовательный подход к интерпретации общения есть подход с точки зрения правильно (не слишком узко) понимаемого историзма. Такой подход, к сожалению, слишком часто подменяется даже в психологии (не говоря уже о таких областях, как лингвистика или семиотика) односторонне-синхронным, по существу феноменологическим анализом и формальной, а нередко даже осуществляемой ad hoc классификацией изучаемых явлений. “Это понимание истории заключается в том, чтобы, исходя именно из материального производства непосредственной жизни, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения…” (ВФ. № 10. С. 100).

А. А. Леонтьев, Психология общения, 1997

В философском анализе знания последнее всегда рассматривается в качестве обоснованного истинного убеждения, а возможные расхождения касаются, прежде всего, природы обоснований его истинности или даже необходимости эпистемического обоснования (для исключения роли «эпистемического везения» в обладании истинными убеждениями). Однако для того чтобы изучать детерминанты и эффекты знания как факты внешнего мира, необходимо в принципе допустить (как, по сути, допускает и Мангейм) возможность «неправильных» причинных цепочек, в частности, ведущих от фактов о «социальном бытии» людей к их текущим убеждениям или недискурсивным репрезентациям и потенциально включающих в себя опосредующие и смешивающие влияния со стороны других, нерелевантных фактов. Для того чтобы ошибочные убеждения, в текущий момент принимаемые субъектом за истинные, сохраняли свою опровержимость, нужно всего лишь отказаться от идеи «метафизических искажений», принципиально не корригируемых никакими эмпирическими фактами. Существенным условием для такого отказа является уточнение определения знания как истинного убеждения. Подкрепленное эмпирическим свидетельством или просто рациональное с точки зрения оснований убеждение может быть, и во многих случаях оказывается, истинным, однако с точки зрения его эмпирического исследования оно может быть контингентно уязвимо для ошибок или становиться ложным без того, чтобы субъект сразу осознал произошедшие в реальном мире изменения. Интуитивное понимание необходимости такого переопределения понятия «знания», вероятно, является общей базой для попыток радикального отказа от истинности как его атрибута, представленных и в проекте социального конструкционизма, и в центральных тезисах «сильной программы», исходно сформулированных Д. Блуром [14; см. также: 12], отрицающих существование свободных от контекста норм рациональности и ведущих к соответствующим версиям релятивизма.

Коллектив авторов, Обыденное и научное знание об обществе: взаимовлияния и реконфигурации, 2015

В научной литературе синонимами термина «субстрат» обычно выступают «материал», «элементы», «компоненты», «содержание» и др. Соответственно, «субстратным является такое исследование, в котором предмет познания изучается со стороны его субстрата» (Никитин, 1981, c. 8). В своей монографии «Природа обоснования (субстратный анализ)» Е. П. Никитин пишет, что основная задача «субстратного анализа состоит в установлении относительно самостоятельных, целостных повторяющихся единиц субстрата – компонентов» (1981, c. 8), а также их сравнительная характеристика, которая предполагает выяснение вопроса о гомогенности или гетерогенности субстрата. Изучая природу обоснования, автор использует принципы традиционной логики, на которых строятся так называемые условные суждения. В условных суждениях более простые соотносятся между собой с помощью связки «если…, то». Два простых суждения называются: одно – условием (основанием), другое – следствием. Так, рассматривая процедуру «оценка», автор выделяет в ней два компонента – предмет оценки и основание оценки; в операции «интерпретация» также наблюдаются два компонента – интерпретирующие сведения и интерпретируемые символы; в экспериментальной проверке (подтверждении/опровержении) гипотезы обнаруживаются проверяемые теоретические положения и эмпирические данные и т. д.

Н. Е. Харламенкова, Самоутверждение подростка, 2007

Например, логический позитивизм рассматривал науку как систему утверждений, в основе которой лежат «протокольные» предложения, описывающие чувственные переживания и восприятия субъекта. Это следует из работ М. Шлика, Р. Карнапа, Г. Фейгеля, Л. Витгенштейна, Б. Рассела и некоторых других. Задачу философии науки они видели в логическом анализе языка науки с целью устранения из него так называемых псевдоутверждений, к которым они относили, прежде всего, спекуляции метафизического характера. Впрочем, сама эта позиция оказалась в противоречии с развитием науки и подверглась серьезной критике.

С. С. Антюшин, История и философия науки. Учебное пособие для аспирантов юридических специальностей, 2013

Стало быть, бергсоновские образы не эквивалентны метафорам; и этот вывод, на мой взгляд, обладает гносеологической значимостью. «Созерцаемое изнутри, абсолютное является, таким образом, вещью простой; рассматриваемое же извне, т. е. относительно другой вещи, оно становится по отношению к выражающим его знакам золотой монетой, размен которой на мелкую монету может продолжаться бесконечно»[698]. Сравнение – аналитическая операция, а «всякий анализ есть… перевод, развитие в символах, представление, получаемое с последовательных точек зрения, с которых и отмечается соприкосновение нового предмета… с теми, которые считаются уже известными»[699]. Умножая точки зрения, мы приходим к бесконечному повторению операции, и это умножение не гарантирует целостного представления о предмете. «Интуиция же… есть акт простой»[700]. Сравнивая, мы разделяем и разграничиваем, мы рядополагаем сравниваемые предметы, мы помещаем их в пространстве, и длительность – залог абсолютного познания – ускользает. Более того, сравнение выступает неотъемлемым компонентом операции абстрагирования[701]. Вот почему, если мы желаем постичь абсолютное, нам непозволительно прибегать к сравнениям и, в частном случае, к метафорам.

Е. В. Ровенко, Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон, 2015

Постулат шестой. Он – применительно к речевой деятельности – заключается в том, что в основе восприятия речи лежат процессы, по крайней мере частично воспроизводящие процессы ее порождения. В наиболее общей форме такое понимание изложил Дж.Миллер: «Слушатель начинает с предположения о сигнале на входе. На основе этого предположения он порождает внутренний сигнал, сравниваемый с воспринимаемым. Первая попытка, возможно, будет ошибочной; если так, то делается поправка и используется в качестве основы для следующих предположений, которые могут быть точнее. Этот цикл повторяется… до тех пор, пока слушатель не сделает выбора, отвечающего соответствующим требованиям» (Миллер, 1968, с.251). Иначе говоря, этот постулат выступает в форме утверждения об активном характере процессов речевосприятия (в западной психолингвистике говорят о модели «анализ через синтез») (см. об этом подробнее в Главе 6).

А. А. Леонтьев, Основы психолингвистики, 1997

Подчеркнем сразу же основную природу категорий – они существуют только в языковой знаковой системе и обеспечивают языковым знакам такую природу значения, которая способна представить любую человеческую потребность как аналитическую (грамматически структурированную) модель, состоящую из слов. Это положение являестя принципиальным в связи с тем, что существуют различные определения категорий и сущности категоризации. Так, например, Джордж Лакофф и Марк Джонсон – ученые, имена которых связываются с когнитивным направлением в современной лингвистике, утверждают в начале обширной монографии, посвященной критике денотативно-референицального подхода к значению под названием «Philosophy In the Flesh. The Embodied Mind and Its Challenge to Western Thought»: «Every living being categorizes. Even the amoeba categorizes the things it encounters into food and nonfood, what it moves toward or moves away from.» (Lakoff, Johnson, 1999). В этом утверждении есть целый ряд неточностей, которые, к сожалению, характерны для современного нам состояния теории значения и подробный анализ которых поможет нам уточнить сущность категоризации и определить категории исключительно как характеристики языкового человеческого сознания.

И. В. Толочин, Учебник по лексикологии, 2014

Для последующих рассуждений нам, однако, будет полезно прояснить еще одну особенность кантовской философии. Для этого посмотрим на описанное Кантом соотношение способностей познающего субъекта. Объект познания конструируется в пространстве и времени в результате деятельности воображения. Оно действует сообразно априорным правилам, источником которых является рассудок, т. е. способность составлять суждения в рамках присущих ему (рассудку) логических функций. Очень важно, что не воображение представляет рассудку готовый объект, к которому последний должен приспособить свой формализм. Дело обстоит как раз наоборот. Формализм рассудка задает способ деятельности воображения и, тем самым, структуру объекта. Но что такое формализм рассудка? Это не что иное, как логические формы суждений. Именно с выявления этих форм (а не с описания субъективных переживаний, подобно Декарту и Гуссерлю) начинает Кант свой анализ познавательной деятельности. В этом анализе отсутствует какой-либо элемент интроспекции. Логическая форма суждения есть универсально значимый принцип организации знания, не сопряженный с каким-либо персональным ментальным состоянием.

Г. Б. Гутнер, Риск и ответственность субъекта коммуникативного действия, 2008

С другой стороны, фиксируя логические соотношения, существующие между мыслями, адекватными бытию, не приходится игнорировать того, что речь при этом идет о логической характеристике познавательной деятельности в ее результативном выражении. Ошибка логицизма в психологии, параллельная ошибке психологизма в логике, заключается в том, что логические закономерности, выражающие соотношения между мыслями, подставляются на место закономерностей, выражающих соотношения между последовательными этапами процесса мышления. Отвергнута должна быть именно эта подстановка, это смешение разных систем связей, отношений, в которых выступает познавательная деятельность индивида, а не возможность (и необходимость) дать и психологическую и логическую характеристики одной и той же познавательной деятельности человека. То, что обычно обозначают как логический процесс – анализа, синтеза, индукции и т. д., – это на самом деле не особая, логическая деятельность, а познавательная деятельность, взятая в ее логическом выражении. Это частное выражение общего положения о единстве логики и теории познания.

С. Л. Рубинштейн, Бытие и сознание, 1957

Не погружаясь в долгий сравнительно-методологический анализ, укажу на то, что смыслогенетическая позиция в целом примыкает к широко понимаемому неоэволюционизму. Широта понимания в данном случае предполагает свободу от необходимости строгого согласования с какими-либо частными направлениями (например, эволюционной эпистемологией, теорией коэволюции и др.). И хотя повод для «выяснения отношений» с теми или иными теориями будет неоднократно возникать в ходе исследования, выносить эти суждения в виде оторванной от материала абстрактной преамбулы я не считаю нужным.

А. А. Пелипенко, Избранные работы по теории культуры, 2014

[15] Философия – это способность проводить различения, имеющие значения (характер) полагания, утверждения или отрицания смысла. Различие между кошкой и собакой непосредственно наблюдаемо по признакам, которые приписываются существам, называемыми «кошка» и «собака». Для различения же между, например, материальным и формальным требуются такие средства, которые способны установить ненаблюдаемое, невещественное, и с этой точки зрения несуществующее. В самом деле, существуют белые розы, белые лебеди, белый снег, но «белизна» нет. Согласно теории предметов Алексиуса фон Мейнонга (1853–1920), «белизна» – это реальный, но не существующий предмет, выражающий отношения между существованиями (белая стена, молоко и т.д.), их различия и тождества (различие между красным и зеленым, тождество осенних кленовых листьев, выражаемое в числе «пять»). Здесь можно оставить понимание различия между понятиями «реальное» и «существующее» в интуитивном виде, поскольку эти понятия требуют тщательного анализа источников их происхождения и контекста применения. Древние философы-стоики создали понятие «лектон» для обозначения телесного характера смысла вещей. Другими словами, здесь смысл вещей заключен в их «теле». Тело – это смысловая оболочка вещей, или то, что их охватывает в виде «вот этой вещи», например, «ласточки». Охватывание – это не рассудочное отвлечение, абстрагирование от реального содержания явлений, а собирание их в форму, предел, границу, или в смысл.

С. Д. Лобанов, О природе философии, -1

Анализ (разделение действительности на три реальности), в конечном счете, нужен для того, чтобы синтезировать части в целое (мир человека). Как точно подмечает М. С. Гусельцева, «анализ, понимаемый в широком смысле слова, реальность на элементы вовсе не расчленяет, а ее анализирует, устанавливая „игру“ взаимосвязей. Анализ здесь, как ни парадоксально, выступает в смысле синтеза, или собственно аналитики» (Гусельцева, 2009, с. 20). К аналогичным выводам о диалектических связях анализа и синтеза приходят лингвисты, обсуждающие проблемы понимания смысла текста: «Диалектика анализа и синтеза запечатлевает себя в основополагающих принципах интерпретации и выражается, в частности, в герменевтической идее „круга части и целого“. Конечный продукт работы интерпретатора – вербализованное и тем самым реализованное понимание (интерпретация) – также являет собой смысловое целое, продукт, синтезированный на основе проанализированного. Анализ, таким образом, не подчиняет себе синтез, а в конечном итоге подчиняется ему» (Щирова, Гончарова, 2007, с. 280).

Коллектив авторов, Принцип развития в современной психологии, 2016

Первый этап отнесения к ценности в социологическом исследовании осуществляется на предпроектной стадии. Предполагаемый объект изучения пропускается по ценностным шкалам. Поскольку ценности биполярны (добро – зло, истина – ложь, прекрасное – безобразное, справедливость – несправедливость и т. д.) и представляют собой некоторый континуум внутренних переходов (сорасположенностей), то они легко преобразуются в мысленные шкалы (например, от –1 до +1), которые и прилагаются к объекту. Совокупность (синтез) таких оценок определяет аксиологическую значимость объекта исследования, а следовательно, отвечает на вопрос, стоит ли включать данный объект в сферу научного анализа. Содержание оценки есть, по Веберу, «знание» о возможных «отнесениях к ценности», то есть она предполагает способность – хотя бы теоретически – изменять «точку зрения» по отношению к объекту»[186]. Термин «знание» закавычен потому, что это не оценочное суждение «занимающего определенную позицию субъекта», а некоторое «примеривание», но вместе с тем можно было бы уточнить, что это вероятностное знание, поскольку возможные отнесения к ценности рассматриваются в достаточно определенном интервале. Предположим, что на предпроектной стадии рассматривается такой объект, как предпринимательство. Какова его аксиологическая значимость в современных социокультурных, экономических и других условиях Беларуси? При всех расхождениях мнений экспертов оценки в целом укладываются в интервал 0,3–0,6 по шкале от −1 до +1, что может служить основанием выбора темы исследования.

С. А. Шавель, Общественная миссия социологии, 2010

При анализе функционирования метафоры в научной теории принято разводить понятия «метафора» и «модель». Модель порождает множество метафорических терминов, которые используются при формулировании теории. С помощью моделей выражается научное знание, которое может быть либо верифицируемо, либо фальсифицировано. В исследованиях, посвященных проблеме способностей, можно указать как минимум три основополагающие метафоры, явно или скрыто присутствующие в текстах: энергетическая, скоростная и информационная (Дружинин, 1999а).

А. Н. Воронин, Дискурсивные способности. Теория, методы изучения, психодиагностика, 2015

Общие методы могут быть использованы не только при исследовании правовых учений, теорий, концепций, но и в процессе познания иных явлений, причем выступающих объектом познавательной деятельности не обязательно только для юридической науки. «Область применения общих методов по сравнению со специфическими несравненно шире, но всеобщностью они не обладают, ибо они применяются не ко всем объектам научного познания».[109] Это, например, методы сравнения, анализа, синтеза, абстрагирования, системного, структурного и функционального подхода, подведение менее общего понятия под более общее, восхождения от абстрактного к конкретному и т. д.[110]

П. А. Оль, Правопонимание: от плюрализма к двуединству, 2005

Логические элементы не могут входить в состав знания наподобие частиц, вкрапленных в неоднородную с ними среду; иначе в самом знании наличествовали бы логические неопределенности, т. е. полосы незнания. И далее: логические элементы не могут быть ничем иным, кроме логических связей и отношений, и потому допущение их прерывности и разобщенности было бы равносильно их отрицанию и уничтожению их логической сущности. Непрерывность – неотъемлемый признак чистого мышления; это – закон, который обосновывает все вообще возможные закономерные связи в составе научного знания. Непрерывность поэтому служит основной характеристикой того принципа, который Коген провозглашает путеводной звездой своей логики: принципа или суждения3 изначала (Ursprung). Этот принцип в сжатой формуле содержит квинтэссенцию научного идеализма. Он требует, чтобы все многообразие логических определений объекта знаний проистекало из единого источника, и чтобы это единство происхождения логических элементов сохраняло свою силу, свою руководящую роль на всех ступенях развития объективного знания. Выполнение же этого требования, т. е. полное взаимное проникновение единства и многообразия или, выражаясь иначе, логических актов объединения и расчленения, синтеза и анализа зависит от наличности одного условия: от сплошности логических связей, т. е. возможности непрерывных переходов от единства к множеству и обратно – от множества к единству.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 5, 2015