Интуиция

Интуи́ция (позднелат. intuitio — «созерцание», от глагола intueor — пристально смотрю) — способность, свойство человека понимать, формировать и проникать в смысл событий, ситуаций, объектов посредством инсайта, озарения, единомоментного подсознательного вывода, основанного на воображении, эмпатии и предшествующем опыте, «чутьё», проницательность.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Бергсон, несомненно, прав в том, что нельзя «отождествить философский дух с систематичностью»[595]. Но качественные образы-понятия, находясь в ведении не интеллекта, а интуиции (как другой функции мышления), соответствуют именно духовному познанию, – коль скоро «интуиция есть сам дух»[596]. И если такие понятия не сформируют систему, они перестанут выступать надежным инструментом познания, поскольку их свободная игра будет приводить только к композитам (в делёзовском смысле). Н. О. Лосский выражает несогласие со своим французским коллегой по данному поводу: «К сожалению, Бергсон не все виды знания считает актами интуиции, т. е. непосредственного созерцания предметов. Самое важное знание, именно научное знание о мире как систематическом целом, выразимое в понятиях, он считает, подобно Канту, субъективной конструкцией, производимой нашим рассудком и не дающей знания о живом подлинном бытии»[597].

Елена Ровенко, Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон, 2015

Все указанные факторы мысли являются неотъемлемыми условиями продуктивности воображения. Мы уже отмечали, что продуктивное воображение – это конструктивно-творческое создание нового наглядного образа, ситуации, потребного будущего. Одним из понятий продуктивного воображения является интуиция. Что есть интуиция? По определению, интуиция – это способность постижения истины путем не прямого усмотрения, без обоснования с помощью логического умозаключения (1,с. 299). Подразделяют интуицию на чувственную и интеллектуальную. Интуиция чувственная – это предчувствие опасности, угадывание неискренности, благорасположения. Она основывается на тонкоматериальных ощущениях физического вакуума, в основном силового воздействия. Интеллектуальная интуиция – это мгновенное решение практической, научной, художественной, вообще какой-либо задачи, которая основывается на открытии ключа к познанию мира, т. е. Божественного смысла, который имеется в Душе человека. И чем чище Душа человека, тем больше у него развита интуиция. Чем более сложным является его Сознание, тем большим количеством смысловых ключей он обладает, тем ближе его Сознание к Сознанию Бога. Творчество, Синтез связан с Развитием Души или Степенью очищения Души. По поводу интуиции физик-теоретик академик РАН Г.И.Шипов указывает, что интуиция – это способность проникать через барьер между сознанием и подсознанием. Интуиция помогает установить связь с подсознанием и, тем самым, получить доступ к источнику знания.

Наталья Рассадина, Культурно-историческая концепция непротиворечия научных и религиозных истин, 2013

Во-первых, постижение представляет собой такой тип понимания, который направлен не на простое, а на сложное – на явления и объекты мира, требующие для своего понимания незаурядных усилий. В современном дискурсе употребление прилагательного «постижимый» возможно только тогда, когда речь идет о глубоком понимании сути характеризуемого объекта, о проникновении в его основные, наиболее существенные свойства. «Такое понимание может быть достигнуто в результате серьезных творческих усилий, глубокой интуиции, озарения, божественного откровения. Для него недостаточно готовых знаний или чужих объяснений» (Богуславская, 1997, с. 259–260). Понимать можно и простое, и сложное, а постигать – только сложное. Например, в 2001 г. для миллионов людей всего мира очевидным, когнитивно понятным, но экзистенциально непостижимым, почти «апокалиптическим», событием стала неоднократно повторявшаяся по телевизору картина крушения манхэттенских небоскребов-близнецов.

Коллектив авторов, Психологические исследования личности. История, современное состояние, перспективы, 2015

Отбросив эти предпосылки, Лосский показал, что непосредственны не только свидетельства опыта, находящегося внутри кругозора сознания субъекта, но и сам внешний мир. Эти два момента должны быть приняты за истину. Таким образом, учение о восприятии основывается на положении, что только акт созерцания, выбирающий для сознательного восприятия то или другое явление, есть проявление собственно человеческой воли. Действительное знание есть производимое в процессе восприятия самим индивидом, его интересами, влечениями, страстями. Таким образом, присоединение тех или иных сторон внешнего мира к составу индивидуальной сознательной жизни есть уже выборка, производимая своей волей. Человек волен выбирать, но то, что он выбирает, зависит от его интуиции. Именно это учение о восприятии и вообще о знании он назвал впоследствии интуитивизмом, при этом обозначая словом «интуиция» непосредственное созерцание субъектом не только своих переживаний, но и предметов внешнего мира в подлиннике. Его система психологии заключала в себе парадоксальное, на первый взгляд, сочетание волюнтаризма с интуитивизмом, то есть учения об активности «я» с учением о его созерцательности (относительной пассивности) в познавательных процессах. Созерцание есть тоже волевой акт, однако содержащий в себе момент пассивности, так как этот акт не творит созерцаемого предмета, а лишь выбирает, какой из множества сделать осознанным или познанным. Именно это сочетание волюнтаризма с интуитивизмом облегчало задачу доказательства, что жизнь «я» есть непрерывный ряд волевых действий.

Е. П. Борзова, Николай Онуфриевич Лосский: философские искания, 2008

Начиная с учения швейцарского психиатра Карла Густава Юнга (1875–1961) в психологии и философии говорят о двух типах мышления: образно-ассоциативном и рационально-логическом, причем генетически первичным и функционально более значимым оказывается образно-ассоциативное мышление. Согласно Юнгу, различия между ними состоят в следующем: если разум экстравертен, подчинен «внешним» языковым, логическим и причинно-следственным связям, то интровертивный опыт образного мышления представляет собой его подлинную и наиболее органичную среду. Поток свободных ассоциаций всякий раз «перекрывает» искусственную логику разума, а подлинное понимание идеальных смыслов обеспечивается не столько умозаключением, сколько интуицией, обеспечивающей синхронную целостность рационального и чувственного, прошлого и настоящего, внутреннего и внешнего.

Я. С. Яскевич, Философия и методология науки. Вопросы и ответы. Полный курс подготовки к кандидатскому экзамену, 2007

Важная особенность понимания, отличающая его от объяснения, заключается в присущей человеку способности к перевоплощению, воображению и интуиции, с помощью которых интерпретатор (субъект понимания) достигает понимания духовного мира Другого. Чтобы интерпретировать цели, намерения, мотивации авторов текстов, как и любые действия людей как сознательных существ, необходимо понять их (встать на место Другого). Совершенно иначе обстоит дело в природе, где действуют слепые, бессознательные силы и где поэтому отсутствует преднамеренная деятельность как таковая. Именно по этой причине в естественнонаучном знании главное внимание уделялось вопросам объяснения, ибо они не связаны с анализом целеполагания и мотивации. Объясняющее знание не следует противопоставлять пониманию. Они взаимодополняют друг друга. Знание всегда текстуально и носит общий характер, понимание – контекстуально и носит в силу этого индивидуальный характер. Но научная коммуникация включает в себя и общее, и индивидуальное.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

Короче говоря, бергсоновский опыт длительности не был обращен к бытию и не привел к метафизической интуиции бытия, как того требовала природа вещей; при концептуализации он принял ложное направление, – хотя по-прежнему неявно обладал, именно в качестве опыта, всем тем онтологическим содержанием, о котором мы сказали выше. Бергсоновский опыт длительности концептуально выразился в нетвердом, ускользающем от определения понятии времени как субститута бытия, времени как первоосновной ткани реальности и специфического предмета метафизики, времени как первого объекта не ума, конечно, в том смысле, в каком Аристотель говорил, что бытие есть первый объект ума, а той обращенности ума на самого себя, позволяющей ему восстановить в себе возможности инстинкта, которая именуется бергсоновской интуицией и которая заменяет для Бергсона интеллект как способность витального восприятия реальности, хотя он одно время думал назвать ее самое «интеллектом».

Жак Маритен, От Бергсона к Фоме Аквинскому, -1

Что же делает возможным такой трансгрессивный переход, благодаря чему осуществляется скачок в сознании? При трансгрессии опыт прошлого теряет значение как источник направленности действий субъекта: человек принадлежит исключительно настоящему, его потребности и чувства определяются характером разворачивания события (праздника, ритуала) и потому не поддаются точному определению (рисунки 21–24). Рассудок уступает свои позиции интуиции, которая ведет субъекта по ходу действия. По-видимому, речь может идти о возможности формирования принципиально новых, т. е. не детерминированных наличным состоянием системы эволюционных перспектив: трансгрессивный переход скорее воспринимается как причудливое скрещение фигур бытия, при котором мысль сразу теряется. Как это созвучно основным положениям философии дзен и йоги! Рождение нового качества сознания – событие, не вытекающее как логическое продолжение из предыдущего. Практика коанов не предполагает логического разрешения поставленных вопросов. Прозрение человека – непредсказуемое, не предполагаемое событие. Оно может и не наступить. Намерения субъекта и использование им парадоксальной системы познания еще не являются необходимыми условиями для совершения скачка в сознании. Природа трансгрессивного перехода остается нераскрытой.

В. Н. Никитин, Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд, 2006

Путь непосредственного наблюдения философии и выявление её признаков невозможен, как невозможны «зеленые понятия», но допустимо применение метафор, которые работают на понимание и выражение того, что схватывается прежде всего интуицией и доводят до сознания скрытый смысл. Метафора (от греч. meta – после и phora – движение, перенос) – создает своеобразное движение смысла, например положениe Я мыслю (лат. Cogito) указывает на мыслящую вещь посредством действия, акта мышления. Именно в мышлении, и только в нем существует исходное Я.

С. Д. Лобанов, О природе философии, -1

Рене Декарт (1596–1650) в отличие от Бэкона разрабатывает так называемую рационалистическую методологию. Декарт возражает против преувеличенных оценок роли чувственного опыта в познании; сущность вещей мы познаем иным путем. Путь к истине начинается с интуитивно ясных, простых понятий и идет к все более сложным. Интуиция и дедукция – основные компоненты метода Декарта. При этом у Декарта сближаются интуиция и врожденные идеи. Врожденные идеи не зависят от чувственности. К врожденным идеям Декарт относит идеи Бога, субстанции, движения, аксиомы типа «две величины, равные третьей, равны между собой» и т. д. В дополнение к этому Декарт вводит принцип радикального сомнения по отношению к человеческому познанию, что должно исключить возможность поспешных суждений.

В. П. Огородников, Философия: Шпаргалка, 2011

«В способе выражения Инниса нет ничего надуманного или произвольного. Если перевести эту форму изложения в традиционную линейную прозу, она не только потребовала бы огромного пространства, но было бы утеряно интуитивное понимание взаимодействия различных форм структурирования. Ради этого интуитивного понимания Иннис пожертвовал престижем и фиксированной точкой зрения. Фиксированная точка зрения становится опасной роскошью, когда подменяет собой интуицию и понимание. Разрабатывая этот подход, Иннис в своем представлении информации совершенно отбросил «точку зрения» как таковую. Связывая изобретение парового пресса с «консолидацией национальных языков», подъемом национализма и революциями, он не излагает точку зрения отдельного лица и менее всего свою собственную. Он выстраивает мозаичную конфигурацию или галактику интуитивного понимания… Иннис не стремится «разъяснить» взаимосвязи между компонентами своей галактики. В своих поздних работах он не предлагает готовых теорий, а только инструментарий для их построения…»

Джон Браннер, Всем стоять на Занзибаре, 1968

Для Шиллера была неприемлема этика, отвлекающаяся ради формальной чистоты от любых материальных характеристик этического действия (знаменитая ироничная эпиграмма Шиллера резюмирует «чистую» этику долга Канта словами «И с отвращеньем в душе, делай, что требует долг»). Решение этой проблемы он ищет в «Критике способности суждения», где Кант также стремился каким-то образом свести в одно целое разошедшийся по разным мирам единый разум. Для Шиллера такой формой, в которой этическая ценность и способ ее данности в явлении соединяются в одном целом, является прекрасное, обнаруживающееся в благом поступке. Френсис Хатченсон, в свою очередь, указывает на то, что моральная очевидность не имеет ничего общего с теоретическим суждением. На соединении этих двух концепций мы получаем опорные точки практической философии Гербарта. Во-первых, этическое не противоположно чувственному, но воплощено в нем. На этом построена вся педагогическая практика воспитания, основанная на наглядности предлагаемого воспитанникам материала (сам Гербарт подчеркивал особое значение древнегреческой культуры и литературы). Впоследствии гербартианцы систематизировали эти интуиции Гербарта, развив, в частности, теорию использования в воспитании художественной литературы.

Иоганн Фридрих Гербарт, Психология, -1

А. Субъект, или субстанциализированное сознание. Итак, исполнить миссию совершенного познания способна мысль человека, мыслящее Я. Это исходная интуиция и установка Декарта; но с самого начала в эту установку входило и важное дополнение: полноценный исполнитель миссии – только чистая мысль, та, что движется лишь по собственным законам (кои, как мы помним, Божественны и ведут к истине). В обычном же своем бытовании, мысль включает и другие активности, такие как воображение, воля, которые отличны от чистого постижения или понимания (entendement), однако тоже принадлежат к Res Cogitans и противоположны Res Extensa. Таким образом, Я, как Мысль, (Мышление) структурируется в своем содержании. Первая дефиниция в геометрическом изложении Метода гласит: «Под мыслью я понимаю все, что присутствует в нас таким образом, что мы это немедленно и непосредственно сознаем (sommes connaissants). Тем самым, все действия воли, понимания, воображения и чувств суть мысли»[52]. Как видно из этой дефиниции (затем повторяемой в «Началах»), «мыслящий» полюс декартовой дихотомии как широкое понятие, не сводящееся к чистому познающему разуму и объединяющее все мыслительные активности, ближе всего соответствует современному понятию сознания – с важною оговоркой, что «мыслящая вещь» Декарта, в отличие от наших представлений о сознании, трактуется как субстанция. Термин же «субъект», равно как и выражение дихотомии в форме «расщепления субъект – объект», еще не употребляются у Декарта, представляя собой позднейшее немецкое привнесение; мы будем пользоваться ими, памятуя о различии между «субъектом познания» и «субъектом сознания».

С. С. Хоружий, Фонарь Диогена, 2010

Аналогичность как термин оказывается здесь обманчивой. Шпенглер, изучая эти гомологии и аналогии, опирался на собственную интуицию. Но аналогия – это дело вкуса, и потому она не дает основание научного выделения коррелятивной морфемы. Структуралисты также не дают критерия выделения этого объекта, ибо оставляют нас с формальными константами, у которых нет собственного смысла (бинарные оппозиции паразитируют на материале гуманитарных наук, это всего лишь способ описания данного феномена). Аналогия не может быть подкреплена конкретным научным указанием подобия. С чутьем, интуицией наука тоже работать не может. философия культуры выстраивает смысловой контекст, высший смысл культуры. Но культурология, в отличие от философии, предполагает традиционный набор методов науки. Особенность гуманитарного знания по сравнению с естественным в том, что оно не существует без субъекта – носителя этого знания. Он должен взять на себя ответственность за связь причины и следствия. Ценность, поступок, восприятие не придут из природы и опыта, их может создать только субъект. (Этот аксиологический момент и все, что с ним связано, содержат до известной степени и естественные науки, и перед ними стоит проблема отрефлексировать это.) И культурология должна также отрефлексировать свою субъективность. Можно выделить три типа субъектов культуры: 1) деятель, актор-демиург; 2) акцептор – адресат созданного (причем, получатель – это второй после деятеля уровень интерпретации); 3) носитель культурных морфем. Носитель культурных форм является и основным полем изменений этих форм. Только лишь фантазия автора и получателя не создают еще культуру: что-то должно произойти с самим носителем.

А. Л. Доброхотов, Телеология культуры, 2015

Э. Гуссерль исключает имманентность объекта для сознания. Сознание само определяет и вводит в сферу своего внимания объекты среды. В своей работе «Разум и действительность» он формулирует «принцип всех принципов»: «Любое дающее из самого первоисточника созерцание есть законченный источник познания, и все, что предлагается нам в „интуиции“ из самого первоисточника (так сказать, в своей настоящей живой действительности), нужно принимать таким, каким оно себя дает, но и только в тех рамках, в каких оно себя дает» (Гуссерль, 1994). Исходя из данного утверждения, Э. Гуссерль вводит понятие «аутентичной реальности», характеризующей данные созерцательного интуирования, как если бы они представляли себя «телесно». Возможность извлечения чувственных данных из восприятия он видит в использовании специальных процедур, обеспечивающих понимание «аутентичной самоданности» подлинного восприятия. В своем труде «Логические исследования» Э. Гуссерль, поставив под сомнение самоочевидность внутреннего восприятия, все же настаивает на том, что трансцендентальное Эго, совершив однажды акт феноменологической редукции, остается непогрешимым. Определяя понятие плоть как чувственное образование, как то, что дано человеку в его внутреннем опыте восприятия, Э. Гуссерль допускает возможность познания субъектом самого себя.

В. Н. Никитин, Арт-терапия. Учебное пособие, 2014

Для Скота конечный объект разума – реальное бытие индивидуальных вещей, связанное с их формой (в смысле близком Абеляру, а не томистам). У каждой вещи благодаря форме есть своя индивидуальная природа, ее «этовость» («haecceitas»). Виды и роды (универсалии) не менее реальны, не менее сущностны – они так же существуют в природе и вносят в бытие индивидуальных вещей порядок, систему, а именно на их основе возможны суждения. Слово, обозначающее универсалию, таким образом, есть «знак чего-то известного, но еще не познанного» (Попов, Стяжкин, 1974. С. 169) – ибо познание должно происходить в умозаключении и отталкиваться от конкретной, единичной вещи. Первоначальным орудием такого познания является чувственная интуиция. Она постигает «чувственные виды» (sресiеs sensibilis), в результате чего образуются представления – «фантасма», а затем при помощи разума – sресiеs specialissima, чувственный образ. Наряду с последним и на его основе возникают «умопостигаемые виды» (sресiеs intellegibilis); познание их связано с идеей ментального или идеального предмета, который в одном отношении бестелесен, в другом – материален, то есть связано не с самим предметом, но с его свойством, предикатом.

А. А. Леонтьев, Деятельный ум, 2001

Одним из наиболее важных достоинств голографии является ее способность помочь непосредственной перцептуальной интуиции относительно неделимой целостности – которая составляет самую сущность современного мировоззрения, возникшего в квантовой механике и теории относительности. Современные законы природы должны опираться прежде всего на эту неделимую целостность, в которой все включает в себя все остальное, как в случае голограммы, а не анализ отдельных частей, как в случае применения линз. Д. Бом пошел, вероятно, дальше других физиков, явно включив сознание в свои теоретические рассуждения. Фритьоф Капра счел теорию холодвижения Бома (Bohm, 1980) и философию природы Чу (Chew, 1968) наиболее глубокими и творческими подходами к реальности. Он указывает на их глубокое сходство и рассматривает возможность того, что в будущем они сольются во всеобъемлющую теорию физических явлений. Обе видят Вселенную как динамическую сеть взаимосвязей, обе выделяют роль порядка, обе задействуют матрицы для представления изменений и трансформаций и обе используют топологию для описания категорий порядка. Трудно вообразить, каким образом идеи Бома относительно сознания, мышления и восприятия могли бы сочетаться с традиционными механистическими подходами к нейропсихологии и психологии. Однако некоторые недавние революционные достижения в исследованиях мозга существенно изменили ситуацию. Нейрохирург Карл Прибрам (Pribram, 1971, 1976, 1977, 1981) развил оригинальную модель мозга, которая постулирует, что некоторые важные аспекты его функций основаны на голографических принципах.

Станислав Гроф, За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии, 1985

Мы не будем здесь однозначно квалифицировать эти состояния: они могут быть как состояниями спонтанного творчества, где мощный настрой всеобщих интуиций, интеллектуального подъема представлен не в личностной Эго-форме. Они представлены как Альтер-Эго, где оно есть не форма "другого Я", а присутствие "неиного", принципиально другой реальности, имеющей, вместе с тем, так же форму "Я" ("Я,Я Господь Ис. 43.11). Но они могут и быть сознательными, намеренными подстраиваниями под традицию "снов", "откровений". Впрочем вероятнее первая версия, ибо только она обеспечивает ту несимулируемую силу убеждения, которая подпитывает потенциал внушения, а следовательно и убедительности, основывающейся на совпадении идеи и образа жизни.

В. И. Красиков, Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира, -1

Автопоэтичность предполагает выход за пределы самого себя и самодостраивание. Самодостраивание имеет место в визуальном восприятии, в распознавании образов. На самодостраивании основывается работа синергетического компьютера, о котором пишет в своих книгах Г. Хакен. Самодостраивание лежит в основе работы творческой интуиции, озарения, инсайта[49]. Происходит восполнение недостающих звеньев, «перебрасывание мостов», самодостраивание целостного образа. Мысли вдруг обретают структуру и ясность. Интуиция всегда холистична (это – целостное схватывание) в отличие от логики, которая аналитична.

Коллектив авторов, Инновационная сложность, 2015

В последние десятилетия внимание ученых, практиков все больше поворачивается в сторону понимания важности особых состояний, которые могут быть названы идеальными состояниями человеческого существования. Исследования показали, что в такого рода состояниях многократно усиливаются возможности управления памятью, информационными потоками, творческой интуицией. Но не менее важно и то, что эти состояния соотносятся стайной развития целостности всего нашего существа. В этом заключается причина ключевого значения, необходимости изучения этих состояний и одновременно сложности их понимания. Проявления вдохновения выходят за рамки сложившейся научной парадигмы своими возможностями, бликами Божественного в находках тех ученых, практиков, кто отважился работать с ними.

П. А. Стариков, Как обрести вдохновение и использовать его ресурсы: современные возможности, 2016

По определению Канта, «воображение (лат. facultas imaginandi – возможность воображения) есть способность созерцаний и без присутствия предмета»[32]. Встречается также понимание воображения «как способности к априорным созерцаниям»[33]. Эти дефиниции нуждаются в некоторых лингвистических уточнениях. В русском языке слово (термин) «созерцание» имеет несколько значений: а) пассивное наблюдение; б) разглядывание, например, картины или иных экспонатов музея; в) антоним действия, практического акта; г) чувственная ступень познания («живое созерцание»). Ни одно из этих значений не вполне адекватно немецкому термину Anschauung, который ввел К. Вольф путем перевода латинского слова intuitio – интуиция. По словам Г. Арзаканьяна, осуществившего сверку и исправление терминов русского издания «Критики чистого разума» (2006), все переводчики Канта на не германские языки переводят Anschauung как интуицию. «Мы, – замечает автор, – решили сохранить термин «созерцание» и в этом издании»[34]. На наш взгляд, применительно к воображению такой перевод не вполне точен, поскольку невольно акцентируется «чувственность» (ощущения и восприятия), в то время как воображение имеет дело со всем доступным человеку материалом.

С. А. Шавель, Перспективы развития социума, 2015

К. Поппер считает, и его мысль мне представляется очень важной, что законы и теории, создаваемые в науке, должны быть универсальными, т. е. должны содержать утверждения о всех пространственно-временных областях мира. В теории содержатся утверждения о структурных или реляционных свойствах мира, которые выражены с разной степенью глубины. Свойства, которые описывает и объясняет теория, должны быть более глубокими, нежели те, которые объясняются. При этом понятие глубины теории непосредственным образом связано с ее простотой и богатством содержания. Это положение К. Поппера доказывается им самим ссылками на интуитивную идею. Он считает, что в большем и нет нужды, так как на глубину теории, ее когерентность и эстетическую привлекательность обычно смотрят с точки зрения метода исследования. Эти качества теории – глубина, красота – стимулы интуиции и воображения.

Г. С. Абрамова, Психология человеческой жизни, 2018

3. Современное состояние архаического и постархаического сознания. Нисходящая – по причине усиления левополушарной когнитивности – линия «когерентной интуиции» почти уравновешена восходящей: утверждением эмпирического рационализма и «правильной» каузальности; первая отчасти даже уступает второй. Когерентные связи улавливаются искажённо и фрагментарно. Считываются они главным образом благодаря «атавистическим» правополушарным психическим режимам, подпитываемым коллективными интенциональными импульсами. Последние кодируются в соответствующей мифосемантике и в таком опосредованном виде закрепляются в традиции. Но магические техники уже почти не работают, а коллективная интенциональная индукция настолько слаба, что традиционные мистические представления, отражающие некогда действенные магические отношения, вырождаются до суеверий, коими переполнена повседневная жизнь современных архаиков. На поздних стадиях разложения традиционного общества и соответствующего типа ментальности агенты «ложных» связей (каузальность первого типа) далеки не только от действительной когеренции, но даже и от её ослабленного подобия. Ведь психическая индукция человека (коллектива), стремящаяся вторично и принудительно, с помощью волевого импульса воздействовать на интенциональные потоки, уже почти совсем выдохлась. Агенты магических манипуляций служат лишь носителями семантических кодов для включения соответствующей инерционной суггестии (индукции), более не способной к действительным магическим воздействиям. Здесь угасающая сила магического воздействия зависит только от субъективного интенционально-энергетического потенциала индивида или группы и условий его проявления. Вопрос можно формулировать так: способен ли индивид (группа) со своим индуктивным потенциалом создать действующую когерентную связь и тем самым осуществить действенный магический акт? В большинстве случаев ответ отрицательный. «Инструментализм» сводит на нет магическую потенцию. Но есть, разумеется, и исключения.

А. А. Пелипенко, Избранные работы по теории культуры, 2014

Новый феноменологический поворот в диалоге между богословием и наукой не занимается более абстрактными вопросами существования Бога на уровне метанауки (например, указывает ли космология Большого Взрыва на существование Бога и т. п.); он, скорее, вовлекает научный дискурс в диалог с религиозным опытом[36]. Такое изменение взгляда на богословие как опыт, которое происходит в условиях постмодерна, определенно обладает чертами того, что связывали с до-модерном, то есть с тем, что было типичным для Отцов Церкви. Патристика как определенное богословское видение и умонастроение Отцов Церкви входит в сферу диалога с наукой как явное выражение некой «богословской преданности» в дискурсе науки и религии.[37] Теперь задачей является не сравнение содержания научных теорий с тем, что утверждается богословием из позиции внешнего, беспристрастного и абстрактного мышления, а различение науки и богословия через различие интенциональностей сознания, выражающих по-разному предметную данность жизни одного и того же человеческого субъекта. Разделение научного опыта и опыта Бога имплицитно выражает собой их объединение просто в силу того, что они оба выражают по-разному жизнь одного и того же субъекта. Задача консолидации этого опыта и снятия морального противостояния двух его аспектов состоит в том, чтобы продемонстрировать, что они оба, хотя по-разному, эксплицируют возможность трансцендирования как удержания трансценденции в имманентности. Чтобы осуществить такую задачу, диалог между наукой и богословием требует обращения к неким пограничным ситуациям, в которых избыток интуиции в отношении данного явления по сути блокирует дискурсивную способность познания от исчерпывания его содержания в определениях конституирующего сознания и удерживает в нем нечто, что не было интендировано и обусловлено опытом.

Коллектив авторов, Научные и богословские эпистемологические парадигмы. Историческая динамика и универсальные основания, 2009

Особо следует также сказать о сочетании исторического и логического методов. Такое сочетание совершенно необходимо при исследовании сложных развивающихся систем (эволюция вселенной, общества, происхождение жизни). В основе исторического метода лежит изучение деталей истории объекта, с целью выявления логики его развития. Логический же метод особенно ценен, когда неизвестны факты ранней истории: объективная логика явления раскрывается путем исследования высших стадий исторического процесса (развитие космических систем, живых видов, геологических систем, общества). В действительности оба эти метода тесно взаимосвязаны и дополняют друг друга («История без логики слепа, логика без истории беспредметна», – писал И. Кант). То же самое правомерно сказать практически обо всех методах научного исследования, выбор и сочетание которых в конкретных исследовательских задачах определяется интуицией ученого, его знаниями и опытом. И, конечно, в любом случае и в первую очередь методы исследования подсказываются самими исследуемыми объектами.

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

Жизнь «как поток, идущий от зародыша к зародышу при посредстве развитого организма»110, как длящаяся реальность, производящая сущность мира, может осмысливаться, по Бергсону, лишь посредством интуиции, непосредственного переживания, интерпретации с целью понимания. Такой способ постижения жизни противопоставляется рациональности и логическому доказательству, в котором этот поток расчленяется на статические моменты. «Реальное целое вполне может быть, как мы сказали, неделимой непрерывностью: тогда системы, выделяемые нами из этого целого, (…) будут отдельными точками зрения на целое. И, сопоставляя эти точки зрения, вы не сможете даже начать восстанавливать целое, подобно тому, как, умножая число фотографий какого-нибудь предмета в разных ракурсах, вы никогда не получите этого предмета в его материальности»111.

С. А. Денискин, Познание живого: теоритико-методологические основы, -1

Вторую группу неосознаваемых форм деятельности мозга – сверхсознание, или интуицию, составляют непосредственно механизмы творчества, формирование гипотез, догадок, предположений. «Творческая личность, – утверждает американский психолог Л. С. Кьюби, – это индивид, который некоторым, сегодня еще случайным, образом сохраняет способность использовать свои подсознательные функции более свободно, чем другие люди, которые, может быть, потенциально являются в равной мере одаренными». Таким образом, сверхсознание – источник новой информации, гипотез, открытий, вместилище неосознаваемых первоначальных этапов любого вида творчества, рождения гениальных догадок, внезапных озарений (П. В. Симонов).

М. С. Одриосола, Интуиция, творчество и арттерапия, 2012

Впрочем, вопрос о том, чего больше между «классическими» и «постклассическими» концептуализациями – сходств или различий, – мы оставляем открытым. Одно несомненно: «поворот к материальному» оказывает заметное влияние на словарь и оптику дисциплины, открывая, по меткому выражению К. Кнорр-Цетины, новые горизонты социологического воображения. Его эвристическая ценность обусловлена способностью «схватить» в согласованных понятиях пока еще смутные дотеоретические интуиции повседневного опыта, сделав социальную науку более чувствительной к изменениям своего предмета.

Коллектив авторов, Социология вещей (сборник статей), -1

Развивая гносеологию Г. Лотце, его ученик Г. Тейхмюллер противопоставил личное сознание как первичное субстанциальное бытие вторичному, производному от него знанию. Первое он охарактеризовал как простое и непосредственное, а второе – как сложное и опосредованное. Согласно Г. Тейхмюллеру, личная субстанция познает себя и другие личности только непосредственно, интеллектуальной интуицией, а безличное бытие внешних предметов – опосредованным логическим познанием. При этом интеллектуальную интуицию Г. Тейхмюллер рассматривал как целостное проявление душевных способностей личного существа, считал ее в равной мере принадлежащей разуму, чувству и волевому акту. «Ведущим фактором процесса интеллектуальной интуиции он объявляет "Я" как единство самосознания, – указывает А. Д. Стродс, – благодаря которому "понимание смысла (Intellektion) поднимается над разделением элементов сознания, вследствие чего они все одновременно схватываются как раздельные и единые"»[19]. Гносеологическое учение о непосредственно постигаемом единстве личности Г. Тейхмюллер обозначил как персонализм.

С. В. Посадский, Лев Александрович Тихомиров: философско-культурологические искания, 2009

С одной стороны, возможное применительно к психологии субъекта, его общению, деятельности, поведению, характеризуется теми границами, ориентирами, векторами субъектного развития, которые ему обозначают извне: воздействующий на него человек, экспериментатор, социальная общность (микрогруппа, субкультура и т. д.). Это то, что по аналогии с должным известно и чего может достигнуть подвергаемый прямому или косвенному воздействию человек в своем интеллектуально-деятельностном, коммуникативном, эмоциональном, волевом, духовном развитии. С другой стороны, категория «возможное» обозначает наше знание о человеке, его возможных достижениях и отклонениях от принятого, общественно одобряемого. Это то, что на сегодня не сознается в силу ограниченности привычного представления о человеке и его возможностях во всех вышеуказанных направлениях, но что может неожиданно обрести статус действительного. Отсюда понятно, например, направление поисковой деятельности В. В. Давыдова последних лет [88]: стремясь раздвинуть границы действительного в развитии ребенка, он стимулирует его поисковую активность не в логически упорядоченном (мыслительном), а в иррациональном направлении – эмоциональном, интуитивном и фантазийном. Именно фантазии, опирающиеся на индивидуально-неповторимое восприятие, сознание мира, помноженные на интуицию и неожиданные ассоциации, служат условием преодоления логически выстроенных границ, т. е. когнитивно представляемого «должного».

П. Н. Устин, Добро и зло в этической психологии личности, 2008

§ 13. Каждый развивающийся объект осмысливается с позиции разных мировоззренческих парадигм, формируя множество моделей мировидения, миропонимания. Они сосуществуют, дополняя друг друга, в чем-то более успешно, в чем-то менее успешно интерпретируя его понимание, оставаясь при этом последовательными в принципах собственного мировоззрения (метафизики) и внутренней логике. Это следует как из специфического характера эволюции идей Просвещения в Европе, России и мире, современного состояния науки в различных странах, так и из потенциала развития научного познания на основе иных компонентов, не присущих европейской рациональности, таких как специфика логико-понятийного, основанного на иных логиках (потенциал Индии), иероглифического языка (Китай, Япония, Корея) либо присущих в меньшей степени, таких как морально-этические аспекты науки, творчество и рациональная интуиция (в чем оказалась более сильна Россия, обеспечив себе в XX веке безусловные преимущества даже над всей Европой и Северной Америкой вместе взятыми).

Александр Селиванов, Развитие объектов. Наука управления будущим, 2016

(8) Важную роль в контексте обсуждаемого обретает интуиционистский подход. Предполагается, что вопросы – это спонтанно возникающие творческие процессы, не связанные (обязательно) с логикой. Они могут быть удачными или неприемлемыми, опережающими время. Таким образом, мы оказываемся вынужденными признать, что удачные вопросы сами по себе вносят новизну в наше мышление. Иными словами, свежесть мысли задается прежде всего вопросами. Порой дерзкими, алогичными. Мы часто слышим высказывания об упадке философии наших дней. Что может изменить ситуацию? Только смелость в постановке вопросов, запрещенных современной парадигмой. Вот один из таких вопросов: «Как можно осмыслить существование сознания непосредственно во Вселенной?» Может быть, этот вопрос надо сформулировать глубже, изящнее? – не знаю. Но важно, что он начинает нас преследовать. Нельзя представить себе, что сознание может быть только на Земле, – это «обвал мысли». Есть и прямые свидетельства – вот, скажем, антропный принцип. Осмыслить его можно, только обращаясь к неведомому во Вселенной. И еще одно – фундаментальные константы задаются безразмерным числом, природа которого семантическая, а отнюдь не предметная. Если число регулирует Мироустройство, то оно должно быть причастно Сознанию Вселенной. Можно поставить и такие вопросы: что объединяет нас, Землян, обитателей одной из космических гостиниц? Что делает уютным это убежище? Какую роль играют смыслы – как они порождают многообразие текстов? Текстами мы считаем все творимое в нашей обители – это изобретения, порождаемые человеком; биологические виды, возникающие сами собой; это и пейзажи Земли, создаваемые ею самой. Как можно понять самотворение, не обращаясь к Тайне Вселенной? Способна ли наша интуиция приоткрыть тайну Бытия?

В. В. Налимов, Разбрасываю мысли, 2015

Как уже было отмечено, познавать мир можно различным образом и нельзя приписывать задачи и возможности познания мира только науке. Можно отметить религиозное познание, использующее мистическую интуицию и уточняющее те или иные религиозные догмы; эстетическое познание, отражающее мир в духовных образах и выявляющее соответствие предметов эстетическим ценностям, идеалам гармонии и красоты; этическое познание как отражение мира в соответствии с нормами и законами морали и пр. Наука, в отличие от данных форм, – это познание мира в понятиях, ставящее целью поиск истины. В искусстве, эстетике отсутствует в качестве обязательного императив необходимого осознания, общезначимости, понимания. Например, сюрреалист Сальвадор Дали подчеркивал, что он не знает, что именно он изображает, создает, – картина создается помимо сознания и осмысления. Осмысливает ученый, а художник только рисует; чтобы создавать гармонию, необязательно знать понятие гармонии, но для создания научной теории необходимо знать и осознавать понятия. Наука отличается от искусства и других явлений культуры тем, что ее содержанием является объективная истина. Художественное творчество отличается от научного направленностью на выражение субъективного начала; в художественном произведении обязательно присутствует субъективное видение художника.

Коллектив авторов, Концепции современного естествознания. Учебное пособие, 2009

Интуиция – это определенный вид знания, который обусловлен способом приобретения такого знания. Оно представляет собой непосредственное знание, не нуждающееся в каких-либо доказательствах. Интуиция, как правило, используется с терминами «знание» или «познание». Интуиция воспринимается как достоверное знание. Этой позиции придерживались Р. Декарт, Платон, Дж. Локк, Г. В. Лейбниц, Г. Гегель, Б. Спиноза, А. Бергсон. Под термином «интуиция» подразумевают прямое усмотрение истины, а именно объективной связи предметов и явлений, не опираясь на доказательство. Интуитивное познание личности отличается от рассудочного познания, которое опирается на логическую структуру определений, силлогизмов и доказательств.

Е. В. Федотова, Юридическая психология. Шпаргалка, 2009

Интуитивный тип мотивируется главным образом постоянным потоком новых видений и предчувствий, протекающих от его внутреннего активного восприятия. Все новое и возможное, непонятное и другое, отличное является приманкой для данного типа. Интуиция есть некое свидетельство о прошлом и будущем вещей. Интуитивный тип чаще ухватывает слабые связи между вещами, которые для других кажутся несвязанными и чуждыми. Каждая из функций, определяющих тип личности, выполняет и вспомогательные функции.

Т. И. Гусева, Экзамен по психологии личности, -1

Цель классического понимания – привносить порядок на место хаоса, делать неизвестное известным путем его сортировки и контролируемой разумом классификации. Приверженцам романтического способа понимания мира свойственна изначальная направленность на целостность понимаемого (еще до того, как они обратили внимание на части), склонность доверять интуиции и иррациональным доводам. Классический метод часто кажется им «скучным, неуклюжим и уродливым, как и любой уход за каким-нибудь механизмом. Все рассматривается в понятиях составных частей, компонентов и соотношений; ничто не приобретает конечного вида, пока не будет с дюжину раз пропущено через компьютер. Все подлежит оценке и доказательствам, подавляет своей тяжеловесностью, неизбывной серостью – сама смерть» (там же, с. 89).

В. В. Знаков, Психология понимания. Проблемы и перспективы, 2005

Поскольку человек относится к числу наиболее сложных и плохо изученных объектов, это предъявляет повышенные требования к психологическому мышлению. Оно должно быть значительно сложней предметного. Другая характерная черта человека – плохая предсказуемость, противоречивость и уникальность. Отсюда следует, что психологическое мышление должно содержать в себе огромный творческий потенциал. Не случайно в межличностном понимании мы довольно часто опираемся не на логику, а на интуицию.

К. М. Романов, Психологическая культура личности, 2015

Интуиция представляет собой процесс мышления на подсознательном уровне. Мышление состоит из формирования понятий, ассоциаций, рассуждений, логики и принятия решений. Интуиция – это та часть процессов мышления, которая осуществляется не с помощью логических рассуждений, а с помощью чувств. Органы чувств участвуют не только в восприятии окружающего мира, но и в самом процессе мышления.

Н. Н. Луданов, Интуитивный трейдинг, 2010

Однако ригористичные позитивисты не примут моего понимания эмпирической верификации. Некоторые скажут: все, что я имею в виду, утверждая: «Если Бог существует, то в мире есть порядок», сводится к тому, что в мире есть порядок. То есть значение исходного метафизического утверждения идентично значению предложения наблюдения, выводимому из него. Откровенно говоря, это заключение кажется просто ложным. Утверждать, что существует бытие, ответственное за существование порядка, не есть то же, что утверждать существование порядка. Другой способ огорошить метафизика заключается в том, чтобы спросить у него, какая разница в том, утверждается или отрицается его тезис. Например, если метафизик утверждает, что абсолютное Бытие существует, его могут спросить, какая разница для мира в том, существует или не существует абсолют. Мир останется тем же в обоих случаях. Здесь, как мне кажется, можно распознать влияние эмпирических наук, о котором я говорил выше. Считается, что функция научной гипотезы состоит в том, чтобы предсказывать будущий возможный опыт. Отсюда выводится заключение, что для того, чтобы быть значимыми, метафизические суждения должны выполнять сходную функцию. Перед лицом такого отношения метафизик, я думаю, может попытаться ответить на требования позитивиста. Скорее всего, он будет утверждать, что его высказывание о существовании абсолютного Бытия не подразумевает предсказания чего-либо, а стремится объяснить что-то, а именно: существование конечных существ. Его оппонент, несомненно, спросит его, что он имеет в виду под объяснением, и будет оспаривать обоснованность метафизических «принципов» или, может быть, интуиции. Однако вопрос об обоснованности метафизических выводов перемещает нас за пределы логического позитивизма.

Фредерик Коплстон, История философии. ХХ век, -1

Одним из главных создателей новой науки, пишет немецкий философ, по праву считается Галилей. Титанической задачей, которую решал Галилей, была задача убедить научное сообщество в возможности математической физики. Физика Античности и Средневековья не была математической, она была качественной физикой. Для Аристотеля понятия геометрического пространства и физического пространства были разными понятиями. У него вообще не было понятия физического пространства, вместо него использовалось понятие места. Мир абстрактных математических образов и мир реальных материальных объектов – это были разные миры. Галилей своей изощренной диалектикой и гениальной интуицией не доказал, а, скорее, убедил своих современников в том, что математику можно применять и в физических вопросах. Но более того, он выдвинул принципиальный тезис: книга природы написана на языке математики. Хотя все его доказательства постоянно связаны с неким предельным переходом – превращение материальной плоскости в бесконечно гладкую, материального шара – в совершенный геометрический шар и т. д., и, следовательно, предполагают некоторую бесконечную процедуру, тем не менее тезис о математической выразимости феноменов природы постепенно становился все более привычным… В ногу с этим шло и развитие техники измерений[60]. Декарт, Лейбниц, Ньютон своими трудами, научными достижениями постепенно укрепили новое представление о природе и сделали его как бы самоочевидным.

В. Н. Катасонов, О границах науки, 2017

Временная длительность, считал А. Бергсон – свойство именно сознания, тогда как к материальным предметам применимо свойство пространственности. Прошлое, будущее и скрепляющее их настоящее существуют в сознании субъекта, а время – непосредственный факт сознания. Следовательно, образы, воспринимаемые сознанием, представляются в «длительности», во времени. Метод интуиции, как вживания в реальность, вырастает именно из концепции длительности. Интуиция, по А. Бергсону, как бы непосредственно проникает в предмет, сливаясь с его индивидуальной природой, видит целое раньше его частей, мгновенно схватывает образ целого.

Ю. В. Белоусова, Генезис образа и его функционирование в медиапространстве, 2015

Если говорить о результатах познавательно-отражательной деятельности журналиста, то, как отмечает В. Д. Мансурова, ими становится конгломерат сведений, фактических данных, мнений и оценок, выражающих субъектно-объектный образ мира, представленный его создателями. При этом «журналистский подход к познанию и отражению действительности, в отличие от строго научного, всегда базируется на единстве образного и логического начал, фактов “здравого смысла”, интуиции и строгой логики. В силу этого факт, отраженный в журналистском слове, пристрастен, а значит, и субъективен».[59]

М. Н. Ким, Теория и практика массовой информации. Учебник для вузов, 2017

Это последнее противоречие, неотделимое от философии, рождает две формы ее существования[18]. Одна – профессиональная философия учений и систем, изложенная в систематизированном виде в книгах и учебниках. Другая – «реальная» философия: глубоко личное осмысление моих (и только моих) взаимоотношений с миром, слитое с переживанием, чаще всего адекватно не выразимое в словах. Реальная философия, «случающаяся» в душе человека, может быть разного качества. Это может быть мироощущение человека, незнакомого с философскими учениями, с историей философской мысли. Такая реальная философия далека от академической, профессиональной; формы ее выражения неустойчивы. Она может проявлять себя в сентенциях житейской мудрости, в интуиции художника, в сомнениях верующего. Но реальная философия может быть и сверхрациональным переживанием человека, уже знакомого с философией как теоретической формой осмысления взаимоотношений человека с миром. В этом случае философские категории становятся символами индивидуального мироощущения, они выступают в качестве схемы совокупности индивидуальных смысложизненных переживаний. Некоторые философы пытались слить воедино две формы философствования. Сократ, Ницше, Толстой стали трагическими символами этого слияния. Философия, вырастая из потребностей жизни, может убить слишком рьяных своих адептов. Философская смерть – постоянное сомнение, отказ от устоявшихся форм мысли – может стать реальной смертью. Философски жить нельзя – философски можно только умереть. Однако в XX веке философия открыто признала, что под маской невозмутимого решения вопросов мироустройства скрывается метафизика конечного человеческого бытия.

Г. Г. Кириленко, Философия, 2009