Знание

Зна́ние — результат процесса познавательной деятельности. Обычно под знанием подразумевают только тот результат познания, который может быть логически или фактически обоснован и допускает эмпирическую или практическую проверку. То есть, говоря о знании, мы чаще всего имеем в виду отражение действительности в мышлении человека.

На получение знаний о структуре предметов и явлений, об их существенных взаимосвязях нацелена наука и её научный метод.

Знание индивида (или группы индивидов) — это обладание информацией, позволяющей решить какую-либо практическую задачу. Знание противоположно незнанию (отсутствию информации), но противопоставляется также и вере.

В самом широком смысле слова, в философской интерпретации, знание — это образ реальности субъекта в форме понятий и представлений.

Обычно знание объективируется, фиксируется, выражается в языке или какой-либо другой знаковой системе, знаковой форме. Однако в зависимости от того, что понимать под знанием, можно и утверждать, что знание может быть также зафиксировано в чувственных образах, получено путём непосредственного восприятия.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

В российской научной традиции понятие «знание» определяется как «проверенный практикой и удостоверенный логикой результат процесса познания действительности, адекватное ее отражение в сознании человека в виде представлений, понятий, суждений, теорий»[10]. «По своему генезису и способу функционирования знание является социальным феноменом. Оно фиксируется в форме знаков естественных и искусственных языков»[11]. Итак, приведенное определение подчеркивает двойственную природу знания: с одной стороны, знание субъективно и связано с его носителем – человеком, с другой – становится в некоторой степени объективным при формализации и существует в форме языковых знаков, то есть в документах, книгах, аудио и видеозаписях, базах данных и др.[12] Первичное знание необходимо основано на человеческом опыте, но далее знание может быть передано от его носителя другим людям в непосредственном общении или посредством формализации, поэтому следует учитывать, что не всегда легко установить связь знания с его первоисточником (первичным опытом конкретного человека), знание может передаваться в виде информации, до некоторой степени объективной. В таком контексте знание может быть индивидуальным, групповым, а также общественным или, в частном случае, организационным.

Евгения Горохова, Социальная технология управления знаниями в многонациональной организации, 2013

В данной ситуации сообщество, разделяющее идею гуманитарного знания как истинно строгого знания, оказывается перед необходимостью определить свою позицию двояким образом: с одной стороны, как философской проблемы человека, человеческой природы и, с другой – как проблемы пределов и возможностей эмпирического (т. е. основанного на непосредственном наблюдении и эксперименте) знания о человеке. Точнее говоря, найти пути соединения и логически непротиворечивого перехода от философии к эмпирическому знанию и от него – к философскому обобщению, т. е. отыскивать, распознавать в реальных объектах, доступных непосредственному систематическому изучению, те признаки и свойства, которые указывают на глубинный механизм функционирования реальных процессов. Применительно к исторической науке эта позиция осознается как философская проблема об общих (универсальных) константных параметрах человеческой деятельности и, следовательно, исторического процесса в его единстве и целостности.

Ольга Медушевская, Теория и методология когнитивной истории, 2015

Современная методология научного познания допускает существование подсознательных, неявных элементов, имплицитных знаний-регуляторов научно-исследовательской деятельности, обусловленных возможностью скрытого воздействия на нее социокультурных, прагматических факторов. Так, М. Полани отмечает, что человек в практической деятельности, кроме явного знания, выражаемого вербально, параллельно использует еще и «молчаливое», имплицитное, знание. Если объект деятельности находится «в поле зрения» субъекта, то система средств этой деятельности может быть вытеснена в «периферическое сознание». Соответствующее периферическое знание «есть знание некоторых конкретных элементов, которые осознаются нами не сами по себе, а лишь посредством их вклада в постижение того целого, на котором сосредоточено наше внимание»[3]. Стиль научного мышления, как правило, получает категориальную фиксацию с когнитивным (вернее сказать, рефлексивным) «запаздыванием»: либо в рамках саморефлексии науки, либо в процессе философского анализа истории развития конкретной области знания.

Коллектив авторов, Философские проблемы междисциплинарного синтеза, 2015

Подобно Декарту, Рассел стремился открыть основание всего нашего знания, не подверженное скептическому сомнению. Такое основание он обнаружил в знании, которое мы получаем в актах непосредственного восприятия и которое, по его мнению, исключает возможность ошибки. Однако, в отличие от Декарта, Рассел не считал, что на основе этого исходного знания можно достичь достоверности в отношении физических вещей, других людей и даже своего собственного «я». Знание такого рода вещей всегда является выводным или «производным», а потому подверженным ошибкам. Рассел обозначил эти два вида знания как «знание-знакомство» и «знание по описанию», и их различение напрямую связано с его теорией дескрипций: имя применяется только к тому, с чем человек непосредственно знаком, а дескрипции используются для выражения знания, которое мы получаем от других или выводим из наших непосредственных восприятий. Более того, в статье «Знание-знакомство и знание по описанию» (1910) Рассел выдвинул в качестве «основополагающего эпистемологического принципа» следующее положение: «Каждое высказывание, которое мы понимаем, должно состоять только из частей, с которыми мы непосредственно знакомы» [Russell, 1988, p. 23].

Л. Б. Макеева, Язык, онтология и реализм, 2011

Логическая сущность объективного знания, как мы видели, заключается в его систематическом единстве. Поэтому и принципы знания, отвечающие своему логическому назначению, должны быть систематическими принципами, т. е. должны устанавливать и определять не отдельные элементы знания, а прежде всего их необходимую связь и их внутренние соотношения. Это значит – если подвести итоги всем предыдущим рассуждениям, – что все принципы знания сводятся и должны быть сводимы в конечном результате на категории отношения; ибо только категории отношения могут обеспечить знанию строгую систематичность. Для гносеологической характеристики знания это логическое верховенство понятий отношения имеет решающее значение: оно сообщает знанию вполне определенную идеалистическую окраску. В самом деле, если объективное знание построяется исключительно при помощи категорий отношения, то ясно, что познавательная ценность каждого его элемента, каждой его ступени обусловливается ее отношением, ее связью со всеми остальными элементами или ступенями знания, словом, что каждому суждение, каждому положению или принципу науки в отдельности может быть приписываемо не абсолютное, а только относительное значение, не безусловная, а только условная достоверность. Эта условность и относительность составляют неотъемлемый признак всякого знания. В пределах положительной науки исчерпывающее познание всех определяющих предмет опыта связей и отношений не может быть достигнуто. Достижимо оно только во всеобъемлющей системе знания. Ей, и только ей одной, поэтому присуща безусловная значимость, абсолютная объективность и достоверность. Но завершенная система знания – вечный идеал, трансцендентный эмпирической действительности; идеальной поэтому должна быть и объективная значимость научного знания т. е. она должна быть мыслима не как реальная данность, а как непрерывно реализующаяся в бесконечном развитии научного знания идея.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 5, 2015

В обсуждаемом учебном пособии дается следующее определение науки: «…наука может быть определена как рационально-предметная деятельность сознания. Ее цель – построение мысленных моделей предметов и их оценка на основе внешнего опыта» [1, 14]. Здесь мысль выражена недостаточно корректно, так как речь идет не о науке вообще, а только о научном познании. «Мысленные модели предметов» – это то же, что «идеальный аналог», введенный нами в п. 1.1. Следовательно, целью является научное знание, а под наукой следует понимать научное познание. Далее с сожалением читаем «Источником рационального знания не может быть ни чувственный опыт сам по себе, ни художественное воображение, ни религиозно-мистическое откровение, ни экзистенциональные переживания, а только мышление – либо в форме построения эмпирических моделей чувственного опыта, либо в форме конструирования теоретических объектов (мира «чистых сущностей» или мира идеальных объектов)» [1, 14 – 15]. Здесь мелкая неточность состоит в том, что объект существует вне сознания и независимо от него, а теоретические и идеальные объекты – это бессмыслица, это то же, что твердая жидкость. Крупным же искажением реального процесса научного познания является то, что мышление рассматривается само по себе, что «чистые сущности и «идеальные объекты» извлекаются из «чистого разума» в полном отрыве от того, что они не придумываются, а вырабатываются в процессе взаимодействия познающих субъектов с объектом познания. Другими словами, в цитируемом определении практика полностью исключена из процесса научного познания. Мы имеем здесь банальную смесь материализма с идеализмом, недопустимую в учебном пособии.

Л. С. Якунин, Философские вопросы науковедения, 2017

Семинары и книга являются способом авторской постановки вопроса о границах эволюции разума индивида. В этом заключается «теоретическая» составляющая концепции. Однако большее значение имеет ее «практическая» часть: она присутствует в текстах как идея эволюции индивида. Принятая в полной мере любым человеком она запускает процесс самостоятельного осознания цели собственной жизни и построения своей собственной структуры знания, которая является «эпистемологической разверткой» предельного для этого индивида смысла. Специфика теории автора заключается в намеренном, осознанном и вполне рациональном шаге за грань теоретического способа мышления реальности. Если разум цепляется за «теории», он, тем самым, оказывается дистанцирован от новизны ситуации актуального бытия, в которой находятся все живые люди – ситуации «здесь-и-сейчас». При всем уважении и действительном понимании ценности теоретического мышления для развития культуры, необходимо заметить, что теоретический разум принципиально догматизирован в том смысле, что накладывает на реальность искусственные рамки. Но то, что прекрасно «работает» на уровне социального мышления в данном случае, не очень хорошо для «мышления индивида». Поэтому теоретический разум нуждается в дополнительном принципе познания – свободном от теоретических предпосылок осознании настоящего момента, исходящим из задачи аутопоэзиса конкретного живого телесного существа. Разум, оценивающий ситуацию в рамках цели «быть свободным» – наиболее гибок и результативен. Он более разумен, так как более эффективно сохраняет человеческую жизнь и человеческий дух, чем теоретическое мышление. Поэтому данная концепция относится к сфере практической философии – ведь ее основная задача: подтолкнуть к свободному самостоятельному познанию конкретного индивида, а не утвердить собственную схему категорий.

Л. Г. Пугачева, Человек в космосе мышления. Введение в эпистемологию (сборник), 2008

В настоящем исследовании выделен ряд принципов, которые задают своеобразную систему координат, удобную для проведения обобщенного, методологического анализа проблемы, а последующая систематизация этих принципов облегчает конструирование теоретической модели сепарации личности с учетом различных факторов. С нашей точки зрения, именно такой методологический анализ проблемы необходим для прояснения задач теоретического и эмпирического исследования сепарации личности и для получения данных, подтверждающих или опровергающих исходные теоретические и исследовательские гипотезы. Так называемые методологические фрагменты оставляют неполное впечатление об изучаемой реальности, создают ощущение ее расколотости, разрозненности. Именно поэтому обращение к методологии с целью получения синтетического знания высокого уровня обобщения, которое не оторвано от действительности, а гармонично и опосредованно (через теоретические утверждения) связано с уровнем реальности, с эмпирическими находками и фактами, создает уверенность в правильности выбранного пути. «Этот поиск, и только он, позволяет определить тот необходимый, а часто и единственный пункт, где философия не просто вступает в живой и непосредственный контакт с действительностью, с самой реальностью человеческого бытия, но где рождается как философия, то есть как специфически человеческая духовная деятельность, как специфическое синтетически-аналитическое… отношение к миру» (Трубников, 2001, с. 426).

А. К. Рубченко, Психологическая сепарация: подходы, проблемы, механизмы, 2015

В классической философии проблема понимания была поставлена как проблема знания о знании. Развитие этого положения в современной теории познания пошло по линии истолкования понимания как метазнания: понимание не существует вне знания, оно является определенной формой знания (Селицкая, 1976). Для обоснования этого тезиса предпринимаются попытки объяснить понимание посредством различных форм знания, причем первое иногда отождествляется со вторым. В частности, С.Ф. Зак считает, что «понимание является наиболее глубоким видом знания и достигается лишь там, где знание приводится в определенную систему» (Автономова, Филатов, 1981, с. 168). Кроме того, существует точка зрения, согласно которой понимание – не только результат познания человеком предметной действительности, т. е. знание, но прежде всего сам процесс все более глубокого проникновения в сущность изучаемого, специфический способ познания или «набор особых познавательных процедур» (Ракитов, 1986).

В. В. Знаков, Психология понимания. Проблемы и перспективы, 2005

Как уже говорилось выше, сложность постнеклассического знания трансформирует неклассические принципы соответствия, дополнительности и наблюдаемости[19] в постнеклассический принцип рекурсивности (генеративной цикличности по фон Фёрстеру и Морену), то есть соотносимости (а потому и взаимодействия) знания с самим собой, со своими разными, контекстуально выделяемыми фреймами и одновременно со своим окружением в самом широком смысле этого слова. И в этом смысле оно экологично. Тем самым само постнеклассическое знание становится сложностным знанием, сложно организованной автопоэтической системой концепций, описаний, практик экспериментирования, компьютерного моделирования, наблюдения, измерения практик конструирования и коммуникации… И, что здесь, пожалуй, самое важное – это то, что сложностное знание неотделимо от знания личностного, неявного в том смысле, в котором его понимал М. Полани[20]. Можно сказать, что включение наблюдателя сложности хотя бы отчасти, связано с этим моментом…. Можно сказать, что для постнеклассической науки характерно многообразие способов генерации нового знания именно потому, что ей соответствует сложностная знаниевая среда. А одной из ключевых характеристик сложности является ее потенциальная способность даже при кажущемся незначительным, слабом воздействии порождать эффекты самоорганизации, эмерджентности. Это особенно характерно для взаимодействия разных типов знания в контексте постнеклассики. Здесь имеется ввиду прежде всего фундаментальное взаимодействие двух типов знания: знания описывающего (знания «о том, что») и знание предписывающего («о том, как»).

Коллектив авторов, Инновационная сложность, 2015

Общение является важнейшей предпосылкой реализации самых разнообразных социальных действий и ожиданий. Исключительно велика его роль в познании, что в принципе и является источником поступления новой информации. Познание и его производная – информация и знания выступают основой коммуникации, определяют ее сущность и влияют на нее. «Открывая в познаваемом объекте нечто существенно новое, – пишут А. В. Брушлинский и В. А. Поликарпов, – субъект обращает это последнее в предмет специальной рефлексии и коммуникации в целях доказательства самому себе и другим истинности, существенности, новизны и общественной значимости сделанного открытия (в частности, путем использования уже накопленных человечеством знаний и сопоставления с ними нового знания). В таком смысле всякое познание объекта субъектом есть одновременно общение с другими субъектами. Оно просто невозможно без такого общения, выступающего в бесконечно многообразных конкретных формах. При этом, однако, часто недостаточно учитывается, что основное гносеологическое отношение есть отношение между познающим субъектом и познаваемым объектом (даже если в качестве последнего выступает тоже субъект), и потому в ходе познавательной… деятельности именно общение подчиняется познанию и служит его целям, а не наоборот» [49, с. 69].

А. А. Лазаревич, Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания, 2015

Сам характер априорных условий знания требует особых методов для их обнаружения. Найти их можно в ходе трансцендентального исследования, которое не может походить на научное познание. Прежде всего нужно заметить, что невозможно никакое знание об условиях знания. Они входят в определение знания и встроены в любое познавательное действие. Поскольку они востребованы всякий раз, когда предпринимается попытка познать что-либо, знание о них самих неизбежно оказывается циркулярным. Один из способов трансцендентального исследования может состоять в демонстрации того, что при отказе от того или иного условия знание становится в принципе невозможным. Примером такого исследования является, как мы видели, декартовская аргументация необходимости существования ego. Кант действует иначе. Он исходит из того, что всякий познавательный акт выражается в суждении, и рассматривает именно формы суждения в качестве условия знания. Кант убежден, что анализ форм суждения является именно трансцендентальным. Это оправдано тем, что никакое знание не существует помимо суждений. Следовательно, всякое знание может существовать только сообразно той форме, которая организует суждение.

Г. Б. Гутнер, Риск и ответственность субъекта коммуникативного действия, 2008

Обобщенные представления о понимании субъектом мира представлены в таблице, однако сам вопрос о правомерности отраженного в ней дизъюнктивного разделения мира человека на три реальности пока остается спорным не только для моих коллег, но и для меня самого. Классификационная ясность и абстрактно-аналитическая научная полезность определения отличительных признаков реальностей на первых этапах создания обобщенной модели понимания несомненны. Однако развернутый ответ на указанный вопрос, безусловно, требует более глубокого психологического анализа субъектных оснований того, почему люди, исходя из своих знаний, индивидуальных точек зрения, личностных качеств, бессознательных установок и т. п., понимают реальности именно как эмпирическую, социокультурную или экзистенциальную. Вместе с тем нужно исследовать и закономерности соотношения анализа и синтеза мышления понимающего мир субъекта, преобладания у него аналитического или холистического стиля мировоззрения. Это позволит лучше понять психологические основания различения реальностей. В этой связи я считаю необходимым приступить к развитию нового субъектно-аналитического подхода к психологическому исследованию понимания мира. Такой подход направлен, прежде всего, на получение ответов на два главных вопроса: 1) Как человек понимает мнимые, пограничные, промежуточные реальности, которые однозначно нельзя характеризовать ни как эмпирическую, ни как социокультурную, ни как экзистенциальную? 2) Можно ли применительно к каким-то случаям утверждать, что понимание реальности определяет свойства самой реальности? Иначе говоря, в какой степени реальность зависит от сознания понимающего мир субъекта? Первые шаги в направлении развития субъектно-аналитического подхода сделаны в следующем разделе монографии.

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

В философском анализе знания обе очерченные выше позиции (первая – предполагающая возможность тривиальных и корригируемых перцептивных ошибок, и вторая – постулирующая возможность искажения самого способа формирования убеждений) могли бы быть описаны как форма экстернализма в вопросе обоснования, предполагающего, помимо обоснования знания внешними, неэпистемическими фактами (и не предполагающего, что субъект всегда способен оценить степень обоснованности своего убеждения или обладает прямым доступом к внутренним основаниям своих истинных убеждений), общую надежность познавательного аппарата [22]. Эта точка зрения не исключает натуралистского, в широком смысле, подхода к исследованию формирования обыденного или научного знания, однако не проясняет существенный для социологии знания вопрос о том, следует ли по умолчанию считать знанием лишь истинное убеждение.

Коллектив авторов, Обыденное и научное знание об обществе: взаимовлияния и реконфигурации, 2015

Хотя квантово-релятивистская физика вызвала наиболее убедительную и радикальную критику механистического мировоззрения, важные решения были приняты благодаря результатам исследований в других областях. Резкими изменениями подобного рода научное мышление обязано развитию кибернетики, теории информации, теории систем и теории логических типов. Одним из главных представителей этого решительного поворота в современной науке стал Грегори Бейтсон14. Он утверждает, что мышление на языке субстанции и дискретных объектов является серьезной ошибкой в логической типологии. В повседневной жизни мы имеем дело не с объектами, а с их сенсорными преобразованиями или с сообщениями о различиях; в смысле теории Коржибского (Korzybski, 1933), мы имеем доступ к картам, а не к территории. Информация, различение, форма и паттерн, составляющие наше знание о мире, являются лишенными размерности сущностями, которые нельзя локализовать в пространстве или во времени. Информация течет в цепях, которые выходят за общепринятые границы индивидуальности и включают все окружающее. Этот способ научного мышления делает абсурдной попытку понять мир в терминах отдельных объектов и сущностей, рассматривать индивида, семью или род как дарвиновские сообщества в борьбе за выживание, проводить различие между умом и телом или идентифицироваться с эго-телесной единицей («Эго, облаченное в кожу» у Алана Уотса). Как и в квантово-релятивистской физике, акцент смещается от субстанции и объекта к форме, паттерну и процессу15.

Станислав Гроф, За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии, 1985

Ограничивать научную или академическую деятельность сферой познания, т. е. накопления и умножения знаний (фактов, закономерностей, наблюдений и обобщений), – значит упускать то целое, частью которого является знание. Правильнее было бы определить задачу научных и академических учреждений не как исследование, а как мыслезнание, интеллектуальную деятельность в форме познания и мышления, т. е. (1) установление наличных фактов и законов и (2) производство новых понятий и идей, которые могут продуктивно использоваться в развитии цивилизации. Знание есть информация о наличных фактах и связях мироздания; мышление – трансформация этих связей, создание новых идей, которые в свою очередь могут быть претворены в предметы, свойства, возможности окружающего мира.

М. Н. Эпштейн, От знания – к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир, 2016

Параметры нашего знания о действительности заданы ею самой. Но речь здесь должна идти не о натурализме, предполагающем прямую обусловленность знания биологическими условиями существования познающего индивида, с одной стороны, и прямое действие биологических и иных естественно-научных законов в сфере познания. Гурвич исходит из концепции многоуровневости бытия, каждый из уровней которого предполагает особые условия и особые концептуальные рамки познания. Законы биологии и естественных наук на самом деле могут найти свое применение в познании социальной действительности, но только на первом, морфологическом уровне. Каждый последующий, более высокий, уровень предполагает другие концептуальные рамки. Так, на уровне знаковой коммуникации применимы методы лингвистики, на уровне коллективной ментальности – методы социальной психологии, на уровне символов и ценностей – методы феноменологического анализа и т. п. Задача диалектики как метода социологии заключается в том, чтобы разработать принципы примирения и координации разных концептуальных рамок социального знания, обобщить результаты этого знания и сделать на основании этих данных те или иные выводы по рассматриваемой проблеме применительно к конкретным социально-историческим условиям.

М. В. Антонов, Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича, 2013

Формирование знаний «второго» уровня (выявление закономерностей, постижение сущности вещей) происходит в процессе рассуждения – форма теоретического познания, позволяющая получить новое (выводное) знание о предмете, явлении, процессе. Результативность рассуждений зависит от умения использовать определенные законы и правила, которые и изучает логика. Простые и сложные рассуждения протекают с непременным использованием форм абстрактного мышления (или логических форм), которые обычно делят на две основные группы: в первой мысль фиксируется (как бы хранится) в неизменном виде – понятия, суждения, теории и некоторые другие, во второй мысль развивается – умозаключения, гипотезы, версии, задачи, проблемы.

С. С. Антюшин, Логика, 2013

Аналогичность как термин оказывается здесь обманчивой. Шпенглер, изучая эти гомологии и аналогии, опирался на собственную интуицию. Но аналогия – это дело вкуса, и потому она не дает основание научного выделения коррелятивной морфемы. Структуралисты также не дают критерия выделения этого объекта, ибо оставляют нас с формальными константами, у которых нет собственного смысла (бинарные оппозиции паразитируют на материале гуманитарных наук, это всего лишь способ описания данного феномена). Аналогия не может быть подкреплена конкретным научным указанием подобия. С чутьем, интуицией наука тоже работать не может. философия культуры выстраивает смысловой контекст, высший смысл культуры. Но культурология, в отличие от философии, предполагает традиционный набор методов науки. Особенность гуманитарного знания по сравнению с естественным в том, что оно не существует без субъекта – носителя этого знания. Он должен взять на себя ответственность за связь причины и следствия. Ценность, поступок, восприятие не придут из природы и опыта, их может создать только субъект. (Этот аксиологический момент и все, что с ним связано, содержат до известной степени и естественные науки, и перед ними стоит проблема отрефлексировать это.) И культурология должна также отрефлексировать свою субъективность. Можно выделить три типа субъектов культуры: 1) деятель, актор-демиург; 2) акцептор – адресат созданного (причем, получатель – это второй после деятеля уровень интерпретации); 3) носитель культурных морфем. Носитель культурных форм является и основным полем изменений этих форм. Только лишь фантазия автора и получателя не создают еще культуру: что-то должно произойти с самим носителем.

А. Л. Доброхотов, Телеология культуры, 2015

Уверенности в относительной простоте мира и его безграничной познаваемости соответствовало представление о том, что субъект в акте научного познания находится вне познаваемого им объекта и не оказывает на него никакого влияния. Данное противопоставление объекта познания (окружающей человека действительности) и субъекта познания (человека), который должен действовать как «чистый разум», исключив из акта познания какую-либо субъективность, рассматривалось в классической науке как гарантия объективности научного знания. В рамках классического типа научной рациональности предполагалась возможность получить абсолютно точную картину исследуемой реальности – при использовании правильных методов и упразднении из процесса познания всех индивидуальных особенностей личности, т. е. субъективности. При этом считалось, что объективная, абсолютная истина существует «сама по себе», как объективная реальность, и никак не связана с человеком, формулирующим ее в определенной языковой форме. Язык в классической науке рассматривался в качестве инструмента логического мышления, с помощью которого можно отобразить весь мир в мыслительном образе, адекватном своему объекту.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

Специфический подход к уровням методологии изложил Д. А. Керимов. По его мнению, они должны выглядеть следующим образом: «диалектико-мировоззренческий, определяющий главные направления и общие принципы познания в целом (высший уровень); общенаучный (междисциплинарный), используемый при познании особой группы однотипных объектов (средний); частнонаучный, применяемый в процессе познания специфики отдельного объекта (низший уровень), и, наконец, переходный от познавательно-теоретической к практически-преобразовательной деятельности, вскрывающей общие пути и формы внедрения результатов научных исследований в практику».[33] Данные уровни характеризуются видом объекта познания и потребностью практического использования полученных знаний в практическо-преобразовательной деятельности субъектов и основываются совершенно на ином понимании методологии как системы методов познания действительности. Вместе с тем все эти подходы направлены на решение единой задачи и достижение одной цели – познание исследуемого объекта, движение от знания меньшего объема и качества к знанию большего объема и качества.

А. Н. Жеребцов, Общая теория публично-правовой обязанности, 2013

Каждый вид деятельности характеризуется специфическими целями и средствами, а также способами оценки результатов. Одна из основных идей книги – тезис о том, что наука как деятельность имеет единственную цель: получение истинного знания. Это специфическое отличие науки от всего остального, чем занимается человек. Научное знание может использоваться разным образом, в частности для производства новых технологий. Но если не учитывать цель научного познания, то нельзя понять ни смысловую структуру научных теорий, ни их развитие, ни возможность их использования в прикладных контекстах, ни даже взаимоотношения между учеными (поэтому многие представители так называемой «социологии научного познания», игнорирующие эту важнейшую характеристику науки, превратно описывают эти взаимоотношения). Э. Агацци разделяет понимание истины как соответствие смысла утверждений реальному положению дел (понимание, восходящее к Аристотелю и развитое Тарским). Вместе с тем он критикует так называемый «эпистемологический дуализм», согласно которому познание непосредственно имеет дело не с самой действительностью, а только с ее репрезентациями – лишь последние согласно этой точке зрения специфическим образом соотносятся с реальностью. В число концепций, разделяющих позицию «эпистемологического дуализма» и попадающих под огонь критики автора, он включает и «теорию отражения». Э. Агацци критикует последнюю, таким образом, не за ее эпистемологический реализм, а за сохранение в ней эпистемологического дуализма – представления о том, что познание имеет дело не непосредственно с самой реальностью, а с особыми ментальными образованиями – образами, которые являются своеобразными посредниками между реальным миром и познающим субъектом, как бы отгораживающими сознание от самого мира (мне приходилось в свое время критически писать о «теории отражения» сходным образом).

Эвандро Агацци, Научная объективность и ее контексты, 2014

Современные психологические представления о понимании субъектом мира изложены в обобщающей статье (Знаков, 2014), однако сам вопрос о правомерности отраженного в ней дизъюнктивного разделения мира человека на три реальности пока остается спорным не только для моих коллег, но и для меня самого. Классификационная ясность и абстрактно-аналитическая научная полезность определения отличительных признаков реальностей на первых этапах создания обобщенной модели понимания несомненны. Однако развернутый ответ на указанный вопрос, безусловно, требует более глубокого психологического анализа субъектных оснований того, почему люди, исходя из своих знаний, индивидуальных точек зрения, личностных качеств, бессознательных установок и т. п., понимают реальности именно как эмпирическую, социокультурную или экзистенциальную. Вместе с тем нужно исследовать и закономерности соотношения анализа и синтеза мышления понимающего мир субъекта, преобладания у него аналитического или холистического стиля мировоззрения. Это позволит лучше понять психологические основания различения реальностей.

Коллектив авторов, Принцип развития в современной психологии, 2016

Наши знания могут строиться на неформальном межличностном общении или быть результатом воздействия СМИ, социальных сетей и т. д. В качестве иллюстрации можно привести постоянно появляющиеся слухи о модных трендах в одежде, о приближающемся очередном кризисе, о коррумпированности того или иного государственного чиновника, которым мы верим как правдоподобным, потому что «так говорят все». Подобные знания составляют повседневный фон функционирования массового сознания и не требуют научной верификации. Эти знания можно обозначить как уровень индивидуального эмпирического опыта, результат наблюдения «естественной» картины повседневной жизни, в которую включены все акторы исследовательского процесса (см. более подробно гл. 3). Апелляция исследователя к предположениям собственного здравого смысла, так называемому рутинному знанию, вполне может служить исходной точкой построения предметной области исследования. В результате эмпирической проверки эти предположения могут быть существенно пересмотрены и преобразованы в валидные научные факты. В этом смысле представляет большой интерес утверждение К. Поппера о том, что «всякая наука и всякая философия есть просвещенный здравый смысл»17.

Н. Н. Маликова, Дизайн и методы социологического исследования, 2014

С. Эпштейн развивает представления о неосознаваемых психических процессах в так называемой «когнитивно-экспериентальной теории»[1] (Epstein, 1990). Согласно ей, люди автоматически конструируют имплицитную «теорию реальности», которая включает два основных блока: теорию собственного Я и теорию окружающего мира, а также репрезентации отношений между Я и миром. В теории личности Эпштейна интегрируются психодинамические и бихевиоральные теории, феноменологические представления о личности и современные когнитивные теории переработки информации (Epstein, 2003). Первое положение Эпштейна состоит в том, что люди постигают реальность двумя основными способами: экспериентальным (с помощью опыта) и рациональным. В данном случае Эпштейн предлагает метафору «сердце и голова», подчеркивая, что существует огромная разница между тем, как человек приобретает знание в случае интеллектуальной работы и в ситуации инсайта. Знания, полученные на лекции, усваиваются совершенно не так, как знания, полученные посредством опыта. Отличие информации, усвоенной экспериентально, состоит в том, что она имеет определенный эмоциональный заряд и фиксируется гораздо более прочно, чем информация, полученная в результате интеллектуальных действий.

М. А. Падун, Психическая травма и картина мира. Теория, эмпирия, практика, 2012

Сциентизм и скептицизм являются крайними и односторонними позициями, интерпретирующими науку и научную формы познания. С одной стороны, поступательное развитие общества, на практике использующее результаты развития науки, доказывает односторонность позиции скептицизма. С другой стороны, нельзя забывать, что наука представляет собой лишь один из исторически сформированных способов видения мира, способов его познания и отображения. Нельзя включать в науку произвольно любые формы изыскания, исследования мира. Например, Джуна Давиташвили утверждает, что она занимается наукой, наградив на этом основании певца Майкла Джексона учеными степенями. Такая установка ведет, с одной стороны, к хаосу в понимании научного знания, а с другой – к расширительному пониманию науки. Однако истину можно познавать и иными, ненаучными средствами, например в рамках художественного творчества. Нельзя сказать, что искусство как способ познания мира более ущербно, чем наука. Просто это другой способ исследования. В нем для познания, обнаружения сути предмета может, как в сюрреализме Сальвадора Дали, искажаться его форма. Чтобы не путаться с понятием науки, необходимо дать определение науки, выяснить критерии науки и сравнить ее с другими способами освоения окружающего мира, выявить специфику научной формы мышления, научной формы познания.

Коллектив авторов, Концепции современного естествознания. Учебное пособие, 2009

Но на что же тогда направлено научное познание? По Ясперсу, построение структуры целостности возможно только при условии, что мы структурируем не «человеческое», а наши знания о человеке. Он пишет: «Нужно структурировать пути и способы нашего познания – так, чтобы постижение человеческой природы стало доступно нам во всех возможных измерениях и на всех возможных уровнях»[387]. Это структурирование подобно схеме возможных маршрутов, но оно не гарантирует правильного пути, поскольку по своей природе человек является свободным существом. Ясперс подчеркивает, что мы, конечно, можем систематизировать методы изучения «человеческого», но нам не дано создать его всеобъемлющую схему, мы не можем достичь полноты знания о «человеческом». Важно также понять, что человек как целое не может быть самостоятельным предметом научного исследования, поскольку в этом случае исчерпает себя в частностях. Постижение целостности человека – это обнаружение связей между всем тем, что о человеке известно. Из таких утверждений философ выводит и роль антропологии: «Антропология не добавляет новых знаний. Никакая „врачебная теория человека“, никакая „медицинская антропология“ невозможна. Любая антропология – это философская дисциплина, то есть не объективирующая теория, а бесконечный процесс самопрояснения»[388].

О. А. Власова, Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы, 2010

В. А. Ядов пишет: «Методологией называют систему принципов научного исследования. С формальной точки зрения, методология на связана с сущностью знания о реальном мире, поэтому термином «методология» принято обозначать совокупность исследовательских процедур, техники и методов, включая приемы сбора и обработки данных»[148]. В приведенном определении есть, на наш взгляд, внутреннее противоречие: с одной стороны, «система принципов», с другой – отрыв методологического знания от «реального мира». Думается, что невозможно сформулировать какие-либо принципы вне соотнесения с картиной социальной реальности. Сам автор, рассматривая принцип «процессуальности», иллюстрирует его примером о динамике трудовой мотивации, т. е. знания о явлении реального мира. Вообще, поскольку предпосылочная часть методологии оказалась опущенной, то она сведена к методике – с чем трудно согласиться. Классическое (декартовское) понимание методологии как учения о методах познания в настоящее время существенно пересмотрено. В современной методологии решающее значение придается картине мира («социальной реальности» в социальных науках) и знанию об организационных началах познания и иных видов деятельности.

С. А. Шавель, Общественная миссия социологии, 2010

Поле значений термина «понимание» очень широко. Согласно В. К. Нишанову, в него входят: 1) декодирование, 2) перевод «внеш.» языка во «внутр.» язык исследователя, 3) интерпретация, 4) понимание как оценка, 5) постижение уникального, 6) понимание как результат объяснения, 7) понимание как синтез целостности. По В. В. Знакову, понимание как феномен познания и О. характеризуется 2 отличительными признаками: 1) выход за границы непосредственного содержания, включение понимаемого в более широкий контекст, способствующий порождению смысла того, что нужно понять; 2) соотнесение объекта понимания с ценностно-нормативными представлениями понимающего субъекта, его суждениями о том, какой в соответствии с законами физич. и социального мира должна быть воспринимаемая и понимаемая ситуация. Понимание как познавательная процедура направлено не на получение нового знания, а на смыслообразование, приписывание смысла знанию, полученному в процессе мыслительной деятельности.

Коллектив авторов, Психология общения. Энциклопедический словарь, 2011

Мы будем иметь дело с разными способами получения истинного знания, разными теориями, использующими это знание. С одной стороны, это профессиональное психологическое мышление, где полученное знание может и должно быть соотнесено с теоретическим объектом науки. В любом случае это понимание одного и того же человека, осуществляющееся на разных уровнях с использованием разных средств познавательной деятельности.

Г. С. Абрамова, Психологическое консультирование. Теория и практика, 2018

Ступени познания окружающего мира в зависимости от доминирующих ценностных установок, предпочтений, влияния социокультурных, религиозных, материалистических, психологических факторов порождали и соответствующие способы и приемы познания, определяли степень их достоверности. Методология носит как объективно выраженный, необходимый характер, так и субъективный. Она объективна, поскольку с ее помощью получаются или должны быть получены достоверные знания, адекватно отражающие и формулирующие сущность, специфику, характер происходящих процессов в области государства и права. Она субъективна, поскольку методы используются конкретными людьми со своими ценностными (аксиологическими) доминантами, отражают научные предпочтения в выборе определенного методологического инструментария. Совокупность объективного и субъективного в методологии стабилизируется и критеризируется самой действительностью. Можно предложить самые неординарные способы, избрать ранее не используемые способы достижения научного результата. Но будет ли он во всех случаях достоверным? Поэтому в любом случае эффективное научное познание, которое открывает положительные перспективы человечеству, способствующие гармонизации индивида и государства, наличие гарантий реализации прав и свобод человека и гражданина, может и должно базироваться на методах, получивших историческую легитимность. При этом можно учесть, что тот или иной метод позволяет раскрыть, исследовать, углубиться в познание какой-либо важной стороны сложного государственного и правового института, явления, процесса. Что же такое метод теории государства и права?

О. Ю. Рыбаков, Теория государства и права. Вопросы и ответы, 2017

Как и другие психологи, к примеру, Д. А. Леонтьев (Леонтьев, 2011), Людмила Ивановна начинает исследование проблемы с анализа «Берлинской парадигмы мудрости» П. Балтеса и его учеников (Baltes, Kunzmann, 2003; Baltes, 2004; и др.). В рамках этой парадигмы к обобщенным критериям мудрости относятся глубокое проникновение в развитие человека и в суть его жизненно важных проблем, а также взвешенные суждения и советы при интерпретации трудных жизненных ситуаций. Более специализированными критериями считаются: обширный репертуар знаний жизненных фактов, относящихся к разным ситуациям; процедурное знание стратегий и умений, позволяющих выносить зрелые суждения и давать обоснованные советы; контекстуальность, т. е. знания о том, что жизнь осуществляется в разных социальных, общественных, межличностных контекстах и на разных уровнях индивидуального развития; релятивизм, т. е. знание о том, что разные люди и различные социальные группы обладают значительно отличающимися друг от друга ценностями, целями и приоритетами; неопределенность, т. е. знание об относительной индетерминированности и непредсказуемости жизни, порождающее разные способы управления ею (Анцыферова, 2004, с. 18).

Коллектив авторов, Психологические исследования личности. История, современное состояние, перспективы, 2015

Итак, идеалом классической науки было максимально объективное, абсолютно истинное, окончательно сформулированное и всесторонне обоснованное знание, условием достижения которого считалась элиминация из познания всего того, что относится к субъекту и средствам познания. Для неклассической науки характерной чертой является идея соотнесенности объекта и применяемых познавательных средств, а тем самым идея активности субъекта познания, идея относительной истинности и изменчивости знаний. В постнеклассической науке особое значение приобретает соотнесенность знаний об объекте не только с познавательными средствами, но и ценностно-целевыми структурами, как внутринаучными, так и вненаучными (социальными).

Я. С. Полякова, Общие проблемы философии науки, 2011

Знание – человеческая информация о мире, которая существует в виде некоторой субъективной реальности. Практика основывается на знании о свойствах и закономерностях внешнего мира. Знание с самого начала встраивается в практическую деятельность, составляя ее необходимую предпосылку и условие осуществления. Оно всегда является идеальным образом действительности.

Ю. В. Щербакова, Философия. Шпаргалка, 2009

Знания, выражаемые отдельными категориями и понятиями, в составе теории организуются, достигают той полноты и определенности, которые позволяют использовать их в практической деятельности и для получения новых результатов в познании предмета теории. Достоверные знания научная теория выражает в развернуто-конкретной и системно-понятийной форме, отвечая на вопрос о сущности предмета познания. «Именно постольку, поскольку система понятий может быть интерпретирована как одно (развитое) понятие сущности предмета, эта система понятий представляет собой теорию».[62]

П. А. Оль, Правопонимание: от плюрализма к двуединству, 2005

Операция «трансцендирования» лежит у оснований становления теоретической науки. Для ее первого этапа развития, этапа «преднауки», был характерен «способ построения знаний путем абстрагирования и схематизации предметных отношений наличной практики». Собственно научное исследование начинается тогда, когда к полученным ранее знаниям применяются, сначала полуосознанно, процедуры «выхода за рамки здравого смысла своего времени, стереотипов, выработанных в системе ограниченной повседневной практики», их изоляции в сознании отдельно от других, их гиперболизации и сакрализации в особую привилегированную сферу «единых оснований (первоначал и причин)». Пифагорейцы, как известно, впервые проделали эти операции в отношении математики: «началом всего является число, … мир построен на математических принципах … Демиург постоянно геометризует»25.

В. И. Красиков, Озарение трансценденцией, 2014

В чем суть данной теории? До К. Шеннона информацию, как правило, связывали только с человеческой речью, посредством которой передаются и циркулируют в обществе различные сведения и знания, полученные человеком в результате производственной или познавательной деятельности. По мнению К. Шеннона, информацию несет не только человеческая речь, но и вообще любые объекты и процессы, которые подчиняются статистическим закономерностям.[49] Так возник количественный аспект информации, который стал первой ступенькой на пути научного познания феномена. Но количественный подход не смог объяснить сути содержательной стороны информации. Для этого потребовались иные подходы. Следом возникли семантическая и прагматическая теории, с помощью которых ученые попытались вскрыть качественную сторону информации.

М. Н. Ким, Теория и практика массовой информации. Учебник для вузов, 2017

Предмет у каждой из перечисленных отраслей знания, включающих специфический опыт осмысления действительности, связанный с особенностями соответствующей этой отрасли знания практики, свой, не схожий с научным. Некоторое исключение представляет отношение «наука – философия», так как и в обоих случаях субъект познания сосредоточен на выявлении и изучении закономерностей. И все же взгляд на природу, космос, действительность и подход к их изучению науки, стремящейся к как можно более полной конкретизации предмета, результатов исследования, к возможно более полному эмпирическому обоснованию, отличается от взглядов и подходов философии, которая тяготеет к обобщениям, абстракциям и с большей легкостью допускает спекуляции в своих теоретических конструкциях.

С. С. Антюшин, История и философия науки. Учебное пособие для аспирантов юридических специальностей, 2013

Естественно, что социология не может не опираться на достижения философской мысли, поскольку социологу необходимо целостное видение проблемы, умение в единичном увидеть общее, существенное. Вместе с тем, социологу требуется знание реальных социальных процессов, а их невозможно постичь умозрительно, не опираясь на чувственный опыт и не используя эмпирические методы (например, наблюдение, эксперимент и т.д.). Социология должна уметь, в отличие от философии, давать ответы на конкретные вопросы. Для этого она вырабатывает свой понятийный аппарат, с помощью которого возможно изучать не общество «вообще», а реальное общество с реальными процессами. Для этого понятия социологии должны подчиняться однозначной интерпретации.

А. В. Воробьев, Социология, 2009

Исходя из общепринятых в научно-философской литературе положений, не пытаясь слишком сильно углубляться в сущность предмета «сверх необходимого» (Оккам), то есть, обеспечивая достаточную для раскрытия содержания предмета нашего анализа рефлексию, представляется правомерным дать сознанию следующее определение: «Сознание представляет собой способность человеческого мозга «на входе» осуществлять мировосприятие, воспринимать, классифицировать и обрабатывать непрерывный поток информации из окружающего мира и на этой основе формировать у человека системное знание об окружающем мире и о самом себе в нем, вырабатывать у него определенную систему ценностей и мировоззрение, которые «на выходе» управляют его жизнедеятельностью». Это определение, в известной мере отличаясь от множества других, логически с ними взаимосвязано. Сознание человека выступает источником формирования и проявления практически всей системы ценностей и антиценностей. Следовательно, для раскрытия сущности и содержания истины и справедливости необходимо выяснить структуру человеческого сознания, осуществить классификацию его элементов и выяснить, какое место в этой структуре занимают все ценности, в том числе истина и справедливость.

Х. А. Барлыбаев, Истина и справедливость как системообразующие ценности, 2014

В контексте изложенного становится понятным, что успех научной деятельности неизменно сталкивается с проблемой недостаточности выработанных норм, правил и условий достижения истинного знания. Однако это имеет место не только в научном познании, но и в социальной практике, что послужило основанием для формулировки и введения в научный лексикон еще одного понятия – «рациональная недостаточность». Его суть сводится к тому, что рациональное имеет собственную сферу истинности, за пределами которой она теряет свою значимость, но которая все же необходима человеку, поскольку только через рационально-осмысленную деятельность он способен прогрессивно развиваться и находить единственно правильные решения новых проблем. В этой связи вполне справедливо замечание Ф. М. Неганова (336) о том, что если в поиске рационального решения невозможно не обратиться к сфере иррационального, и так как иррациональное, благодаря своей самостоятельности и специфичности, непосредственно несводимо к рациональному, то о последнем можно говорить как об «оптимальном». Это означает, что «оптимальность», как и «справедливость», есть конкретизация рационального, смысловое поле которых неразрывно связано с иррациональным.

Л. Н. Харченко, Современное биологическое образование: теоретический и технологический аспекты, 2014

Особо следует также сказать о сочетании исторического и логического методов. Такое сочетание совершенно необходимо при исследовании сложных развивающихся систем (эволюция вселенной, общества, происхождение жизни). В основе исторического метода лежит изучение деталей истории объекта, с целью выявления логики его развития. Логический же метод особенно ценен, когда неизвестны факты ранней истории: объективная логика явления раскрывается путем исследования высших стадий исторического процесса (развитие космических систем, живых видов, геологических систем, общества). В действительности оба эти метода тесно взаимосвязаны и дополняют друг друга («История без логики слепа, логика без истории беспредметна», – писал И. Кант). То же самое правомерно сказать практически обо всех методах научного исследования, выбор и сочетание которых в конкретных исследовательских задачах определяется интуицией ученого, его знаниями и опытом. И, конечно, в любом случае и в первую очередь методы исследования подсказываются самими исследуемыми объектами.

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

Следует сказать, что предметом исследования С. Л. Рубинштейна были две действительности: первая – реальная действительность психического, т. е. его онтология, и вторая – его теории, в которых действительность психического как объекта уже была преобразована в предмет науки. Следует также отметить, что Рубинштейн превращал онтологическую действительность психического в проблемную, т. е. он занимал по отношению к ней исследовательскую позицию – теоретическую и эмпирическую, что приводило затем к превращению процесса познания в результат – знание. «Действительность» теорий как разнообразных определений психики и сознания разными авторами, школами, направлениями также выступала для него как требующая методологического осмысления, переосмысления и преобразования. От преобразования – реинтерпретации (Р. Рикёр, В. А. Кольцова и др.) имеющихся в психологии теорий, подходов, проблем он шел как бы во встречном (реципрокном) направлении к обобщению – выводу о способе их включения в новую, целостную, его собственную систему знания, объединяющую теории и эксперименты.

А. Н. Славская, Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития, 2015