Неточные совпадения
— Я сделала все, — начала она, разводя руками, — что предписывала мне дружба; а
вы поступайте,
как хотите и
как знаете.
— Вот бы мне желалось
знать, в
какой мой попадет. Кабы
вы были так добры, проэкзаменовали бы его…
— А ты, — прибавил он Плавину, — ступай, брат, по гримерской части — она ведь и в жизни и в службе нужна бывает: где,
знаешь, нутра-то не надо, а сверху только замазывай, — где сути-то нет, а есть только,
как это у
вас по логике Кизеветтера [Кизеветтер Иоганн (1766—1819) — немецкий философ, последователь Канта.
— Ужасно скучаю, Еспер Иваныч; только и отдохнула душой немного, когда была у
вас в деревне, а тут бог
знает как живу!.. — При этих словах у m-me Фатеевой
как будто бы даже навернулись слезы на глазах.
— И вообразите, кузина, — продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не
знал по-французски; и когда
вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух роман, то я был такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда
как звука не уразумел из того, что
вы прочли.
— Что ж
вам за дело до людей!.. — воскликнул он сколь возможно более убедительным тоном. — Ну и пусть себе судят,
как хотят! — А что, Мари, скажите,
знает эту грустную вашу повесть? — прибавил он: ему давно уже хотелось поговорить о своем сокровище Мари.
— Не
знаю, Анна Гавриловна, — начал он, покачивая головой, — из
каких вы источников имеете эти сведения, но только, должно быть, из весьма недостоверных; вероятно — из какой-нибудь кухни или передней.
— Да
как же
вы не
знаете, Неведомов!.. Это наконец нечестно: когда
вас мыслью,
как вилами, прижмут к стене,
вы говорите, что не
знаете, — горячился Салов.
— Ну, вот этого мы и сами не
знаем —
как, — отвечал инженер и, пользуясь тем, что Салов в это время вышел зачем-то по хозяйству, начал объяснять. — Это история довольно странная.
Вы, конечно, знакомы с здешним хозяином и
знаете, кто он такой?
— Я не
знаю,
как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но
знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело:
вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня —
как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу
вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
— И
как это случилось, — продолжала становая, видимо, думавшая заинтересовать своим рассказом Павла, —
вы этого совершенно ничего не
знаете и не угадываете! — прибавила она, грозя ему своим толстым пальцем.
— Погодите, постойте! — перебил его Павел. — Будем говорить еще откровеннее. С этою госпожою, моею землячкою, которая приехала сюда в номера…
вы, конечно, догадываетесь, в
каких я отношениях; я ее безумно люблю, а между тем она,
зная меня и бывши в совершенном возрасте, любила другого.
— В Пруссии удивительно
как спокойно рушилось это право, — сказал Марьеновский. —
Вы знаете, что король, во все продолжение разрешения этого вопроса, со всем двором проживал только по 50-ти тысяч гульденов.
— Я, приехав в Москву, нарочно зашел в университет, чтобы
узнать ваш адрес…
Как не стыдно, что
вы во все время нашей разлуки — хоть бы строчку написали, — говорил Плавин, видимо желая придать своему голосу
как можно более дружественный тон.
— Ну, вот этого не
знаю, постараюсь! — отвечала Анна Ивановна и развела ручками. — А ведь
как, Вихров, мне в девушках-то оставаться: все волочатся за мной, проходу не дают, точно я —
какая дрянная совсем. Все, кроме
вас, волочились, ей-богу! — заключила она и надула даже губки; ей, в самом деле, несносно даже было, что все считали точно какою-то обязанностью поухаживать за ней!
— А
как жених
узнает и скажет: «Зачем
вы со студентами театр играете?» Он и то уж Каролине Карловне говорил: «Зачем это она живет в номерах со студентами?»
—
Какие же взятки? — воскликнул генерал. — Нет-с, совсем нет-с! Это хозяйственная экономия — это так!..
Вы знаете что, — продолжал Эйсмонд несколько уже даже таинственно, — один полковой командир показал в отчете в экономии пять тысяч… его представили за это к награде… только отчет возвращается… смотрят: представление к награде зачеркнуто, а на полях написано: «Дурак!».
— Теперь та же самая комедия начинается, — продолжал он, —
вам хочется спросить меня о Клеопатре Петровне и о том, что у меня с ней происходило, а
вы меня спрашиваете,
как о какой-нибудь Матрене Карповне; спрашивайте лучше прямо,
как и что
вам угодно
знать по сему предмету?
— И нравственности по Домострою [«Домострой» — русский письменный памятник XVI века, содержащий свод правил религиозного, семейно-бытового и общественного поведения. «Домострой» стал символом домашнего деспотизма родителей, темных и отсталых понятий.],
вы думаете?
Как бы не так, — возразил Салов, —
вы знаете ли, что у многих из сих милых особ почти за правило взято: любить мужа по закону, офицера — для чувств, кучера — для удовольствия.
— А черт его
знает! — отвечал тот. — И вот тоже дворовая эта шаварда, — продолжал он, показывая головой в ту сторону, куда ушел Иван, — все завидует теперь, что нам, мужикам, жизнь хороша, а им — нет. «
Вы, говорит, живете
как вольные, а мы —
как каторжные». — «Да есть ли, говорю, у
вас разум-то на воле жить: — ежели, говорю, лошадь-то с рожденья своего взнуздана была, так, по-моему, ей взнузданной и околевать приходится».
— Я к нему тогда вошла, — начала m-lle Прыхина, очень довольная, кажется, возможностью рассказать о своих деяниях, — и прямо ему говорю: «Петр Ермолаевич, что,
вы вашу жену намерены оставить без куска хлеба, за что, почему,
как?» — просто к горлу к нему приступила. Ну, ему,
как видно,
знаете, все уже в жизни надоело. «Эх, говорит, давайте перо, я
вам подпишу!». Батюшка-священник уже заранее написал завещание; принесли ему, он и подмахнул все состояние Клеопаше.
— Да что ж такое мне
вам рассказать, — проговорил он. —
Вы, кажись,
знаете Катерину Петровну Плавину: сын-то ее словно бы жил с
вами,
как вы в гимназии учились?
— Ну, бог с
вами, делайте,
как знаете! — проговорил он.
—
Вы знаете, что такое доктор тут был,
какую роль он играл? — спросила Прыхина.
— Во второй повести я хотел сказать за наших крестьян-мужичков;
вы сами
знаете, каково у нас крепостное право и
как еще оно, особенно по нашим провинциям, властвует и господствует.
— Прежде всего —
вы желали
знать, — начал Абреев, — за что
вы обвиняетесь… Обвиняетесь
вы, во-первых, за вашу повесть, которая, кажется, называется: «Да не осудите!» — так
как в ней
вы хотели огласить и распространить учения Запада, низвергнувшие в настоящее время весь государственный порядок Франции; во-вторых, за ваш рассказ, в котором
вы идете против существующего и правительством признаваемого крепостного права, — вот все обвинения, на
вас взводимые; справедливы ли они или нет, я не
знаю.
Это сторона, так сказать, статистическая, но у раскола есть еще история, об которой из уст ихних вряд ли что можно будет
узнать, — нужны книги; а потому, кузина, умоляю
вас, поезжайте во все книжные лавки и везде спрашивайте — нет ли книг об расколе; съездите в Публичную библиотеку и, если там что найдете, велите сейчас мне все переписать,
как бы это сочинение велико ни было; если есть что-нибудь в иностранной литературе о нашем расколе, попросите Исакова выписать, но только, бога ради, — книг, книг об расколе, иначе я задохнусь без них ».
Про себя мне решительно нечего
вам сказать; я,
как и прежде
вы знали меня, давно уже умерла для всего, что следовало, по-моему, сделать и m-me Фатеевой.
— Нет-с,
как это мы можем показать! — возразил все тот же мужик, более и более краснея. — Ведь мы, судырь, неграмотные; разве мы
знаем, что
вы тут напишете: пишите, что хотите, — мы народ темный.
—
Как не
знаете? Но кто
вы такие? — прибавил Вихров.
— Я прислан исполнить это решение.
Вы, конечно, можете не допустить меня до этого, можете убить, разорвать на части, но вместо меня пришлют другого, и уже с войском; а войско у
вас,
как я слышал, бывало, — и
вы знаете, что это такое!
— Этого нельзя, — воскликнул Захаревский, — со следствия
вы должны были бы прямо проехать к нему; поезжайте сейчас, а то он
узнает это — и бог
знает как вас распудрит.
— Ну, опекуном там, что ли, очень мне нужно это! — возразила ему с досадой m-me Пиколова и продолжала: — Только
вы знаете,
какие нынче года были: мужики, которые побогатей были, холерой померли; пожар тоже в доме у него случился; рожь вон все сам-друг родилась… Он в опекунской-то совет и не платил… «Из чего, говорит, мне платить-то?.. У меня вон, говорит,
какие все несчастия в имении».
Знаете ли
вы, что, может быть, нет более трагического положения,
как положение человека, который бы у нас в России вздумал честно служить.
— Каналья этакий! — произнес он. — Да и
вы, господа чиновники, удивительное дело,
какой нынче пустой народ стали! Вон у меня покойный дядя исправником был… Тогда,
знаете, этакие французские камзолы еще носили… И
как, бывало, он из округи приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в карманы: из одного вынимает деньги, что по округе собрал, а из другого — волосы человечьи — это он из бород у мужиков надрал. У того бы они квасу не выпустили!
— Да
вы, может быть, бог
знает как напутали при исполнении ваших поручений; он этим и воспользовался, — отдал
вас под суд.
— Барин там-с из города, — начал он, — господин Живин,
как слух прошел, что
вы пожалуете в деревню, раз пять к нам в Воздвиженское заезжал и все наказывал: «
Как ваш барин, говорит, приедет, беспременно дайте мне
знать сейчас!» — прикажете или нет послать?
— Ну да, не было,
знаю я
вас — и
знаю,
какой вы хитрый в этом случае человек! — отвечала она.
—
Вы бы сделали для меня истинное благодеяние, — произнес первый, не
зная, кажется,
как и выразить овладевшее им чувство благодарности.
— Тут не один был Кошка, — отвечал он простодушно, — их, может быть, были сотни, тысячи!.. Что такое наши солдатики выделывали. — уму невообразимо; иду я раз около траншеи и вижу, взвод идет с этим покойным моим капитаном с вылазки, слышу — кричит он: «Где Петров?.. Убит Петров?» Никто не
знает; только вдруг минут через пять,
как из-под земли, является Петров. «Где был?» — «Да я, говорит, ваше высокородие, на место вылазки бегал, трубку там обронил и забыл». А,
как это
вам покажется?
— Нет, не глупости! — воскликнул, в свою очередь, Живин. — Прежде, когда вот ты, а потом и я, женившись, держали ее на пушкинском идеале, она была женщина совсем хорошая; а тут,
как ваши петербургские поэты стали воспевать только что не публичных женщин, а критика — ругать всю Россию наповал, она и спятила, сбилась с панталыку: сначала объявила мне, что любит другого; ну, ты
знаешь,
как я всегда смотрел на эти вещи. «Очень жаль, говорю, но, во всяком случае, ни стеснять, ни мешать
вам не буду!»
— Ей-богу, затрудняюсь,
как вам ответить. Может быть, за послабление, а вместе с тем и за строгость.
Знаете что, — продолжал он уже серьезнее, — можно иметь
какую угодно систему — самую строгую, тираническую, потом самую гуманную, широкую, — всегда найдутся люди весьма честные, которые часто из своих убеждений будут выполнять ту или другую; но когда
вам сегодня говорят: «Крути!», завтра: «Послабляй!», послезавтра опять: «Крути!»…
— Да вам-то что за дело до этого! — прикрикнул уж на него Плавин. — Если
вам кажется некрасиво это, то не глядите и отворачивайтесь, и почем
вы знаете, что народу также, может быть, противно и ненавистно видеть,
как вы ездите в ваших колясках; однако он пока не мешает
вам этого делать.
— Ненавидимы, madame, ненавидимы! — воскликнул Абреев. — Вот
вы, Павел Михайлыч, — продолжал он, относясь уже к Вихрову, — русский литератор и,
как кажется,
знаете русский народ, — скажите, правду ли я говорю?
«А
вас каким словом оприветствовать, — обратился он затем к Марьеновскому, — я уже и не
знаю: вашей высокополезной, высокоскромной и честной деятельности мы можем только удивляться и завидовать в лучшем значении этого слова!..