Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже
вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не
знаем,
как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери кто хочет! Не
знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если
вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не
знаю, однако ж, зачем
вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня
вы не смеете высечь, до этого
вам далеко… Вот еще! смотри ты
какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Городничий (запальчиво).
Как ни се ни то?
Как вы смеете назвать его ни тем ни сем, да еще и черт
знает чем? Я
вас под арест…
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и
вы! не нашли другого места упасть! И растянулся,
как черт
знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Городничий. Полно
вам, право, трещотки
какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает,
знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Хлестаков. Нет, не хочу! Я
знаю, что значит на другую квартиру: то есть — в тюрьму. Да
какое вы имеете право? Да
как вы смеете?.. Да вот я… Я служу в Петербурге. (Бодрится.)Я, я, я…
Я
знаю,
вы любите охоту, но все на время лучше его принять, а там,
как проедет ревизор, пожалуй, опять его можете повесить.
Почтмейстер.
Знаю,
знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю
узнать, что есть нового на свете. Я
вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность
какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Добчинский. Я бы и не беспокоил
вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи разные расскажет и, если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно,
как фокусник-с. Вот и Петр Иванович
знает.
Городничий. Что, голубчики,
как поживаете?
как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так в тюрьму его и засадят!..
Знаете ли
вы, семь чертей и одна ведьма
вам в зубы, что…
Нет великой оборонушки!
Кабы
знали вы да ведали,
На кого
вы дочь покинули,
Что без
вас я выношу?
Ночь — слезами обливаюся,
День —
как травка пристилаюся…
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!..
— Уж будто
вы не
знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят? К муженьку
Сестра гостить приехала,
У ней коты разбилися.
«Дай башмаки Оленушке,
Жена!» — сказал Филипп.
А я не вдруг ответила.
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я слова не могла.
Филипп Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу на шесток,
Да хлоп меня в висок!
«Ну, благо ты приехала,
И так походишь!» — молвила
Другая, незамужняя
Филиппова сестра.
Еремеевна(заплакав). Я не усердна
вам, матушка! Уж
как больше служить, не
знаешь… рада бы не токмо что… живота не жалеешь… а все не угодно.
Г-жа Простакова. Бог
вас знает,
как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что к тебе несут какой-то пакет.
— Говорил я ему:"
Какой вы, сударь, имеете резон драться?", а он только
знай по зубам щелкает: вот тебе резон! вот тебе резон!
— Слыхал, господа головотяпы! — усмехнулся князь («и таково ласково усмехнулся, словно солнышко просияло!» — замечает летописец), — весьма слыхал! И о том
знаю,
как вы рака с колокольным звоном встречали — довольно
знаю! Об одном не
знаю, зачем же ко мне-то
вы пожаловали?
— Ах,
какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал.
Вы оттого говорите, что не простит, что
вы не
знаете его. Никто не
знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо
знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я
знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
― Ну,
как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты
знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «
вы третий». Да, брат, так-то!
— Я? я недавно, я вчера… нынче то есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. — Я хотел к
вам ехать, — сказал он и тотчас же, вспомнив, с
каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. — Я не
знал, что
вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
— А, и
вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра?
Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор
как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне
знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
― Зачем я говорю это? зачем? ― продолжал он также гневно. ― Чтобы
вы знали, что, так
как вы не исполнили моей воли относительно соблюдения приличий, я приму меры, чтобы положение это кончилось.
—
Как не думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить никого, после того
как узнала вас. Я только не понимаю,
как он мог в угоду матери забыть
вас и сделать
вас несчастною; у него не было сердца.
— Не
знаете? То
как же
вы сомневаетесь в том, что Бог сотворил всё? — с веселым недоумением сказал священник.
— Это было рано-рано утром.
Вы, верно, только проснулись. Maman ваша спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье
вы мелькнули, и вижу я в окно —
вы сидите вот так и обеими руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. —
Как бы я желал
знать, о чем
вы тогда думали. О важном?
— Хорошо ли
вы провели ночь? — сказал он, наклоняясь пред нею и пред мужем вместе и предоставляя Алексею Александровичу принять этот поклон на свой счет и
узнать его или не
узнать,
как ему будет угодно.
— Я
вас познакомила с ним
как с Landau, — сказала она тихим голосом, взглянув на Француза и потом тотчас на Алексея Александровича, — но он собственно граф Беззубов,
как вы, вероятно,
знаете. Только он не любит этого титула.
— И я уверен в себе, когда
вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно,
как только он произнес эти слова, вдруг,
как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин
узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
— Однако и он, бедняжка, весь в поту, — шопотом сказала Кити, ощупывая ребенка. —
Вы почему же думаете, что он
узнает? — прибавила она, косясь на плутовски,
как ей казалось, смотревшие из-под надвинувшегося чепчика глаза ребенка, на равномерно отдувавшиеся щечки и на его ручку с красною ладонью, которою он выделывал кругообразные движения.
— А
знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у
вас делается в уезде,
как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог
знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Но,
как я
вам говорил тогда и писал, — заговорил он резким, тонким голосом, — я теперь повторяю, что я не обязан этого
знать.
Вронский при брате говорил,
как и при всех, Анне
вы и обращался с нею
как с близкою знакомой, но было подразумеваемо, что брат
знает их отношения, и говорилось о том, что Анна едет в имение Вронского.
— Я не
знаю! — вскакивая сказал Левин. — Если бы
вы знали,
как вы больно мне делаете! Всё равно,
как у
вас бы умер ребенок, а
вам бы говорили: а вот он был бы такой, такой, и мог бы жить, и
вы бы на него радовались. А он умер, умер, умер…
—
Как,
вы не
знаете Jules Landau, le fameux Jules Landau, le clairvoyant?
—
Как это
вы могли
узнать его сердце?
— Я
знаю про
вас, — сказала она Левину, — что
вы плохой гражданин, и я
вас защищала,
как умела.
—
Как вам не совестно не дать
знать, — сказала она, подавая руку Сергею Ивановичу и подставляя ему лоб.
― Только бы были лучше меня. Вот всё, чего я желаю.
Вы не
знаете еще всего труда, ― начал он, ― с мальчиками, которые,
как мои, были запущены этою жизнью за границей.
— A propos de Варенька, [Кстати о Вареньке,] — сказала Кити по-французски,
как они и всё время говорили, чтоб Агафья Михайловна не понимала их. —
Вы знаете, maman, что я нынче почему-то жду решения.
Вы понимаете
какое.
Как бы хорошо было!
―
Знаю вас и вашу полезную, ― опять он поймал моль, ― деятельность,
как и всякий Русский, ― сказал адвокат наклонившись.
— Так
как все пальцы вышли, он их все разогнул и продолжал: — Это взгляд теоретический, но я полагаю, что
вы сделали мне честь обратиться ко мне для того, чтоб
узнать практическое приложение.
— Если б я
вас не любила, — сказала Дарья Александровна, и слезы выступили ей на глаза, — если б я
вас не
знала,
как я
вас знаю…
—
Как, и
вы не
знаете? — и Сережа, облокотившись на руки, углубился в размышления.
— Отжившее-то отжившее, а всё бы с ним надо обращаться поуважительнее. Хоть бы Снетков… Хороши мы, нет ли, мы тысячу лет росли.
Знаете, придется если
вам пред домом разводить садик, планировать, и растет у
вас на этом месте столетнее дерево… Оно, хотя и корявое и старое, а всё
вы для клумбочек цветочных не срубите старика, а так клумбочки распланируете, чтобы воспользоваться деревом. Его в год не вырастишь, — сказал он осторожно и тотчас же переменил разговор. — Ну, а ваше хозяйство
как?
— Разве
вы не
знаете, что
вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не
знаю и не могу
вам дать. Всего себя, любовь… да. Я не могу думать о
вас и о себе отдельно.
Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия ни для себя, ни для
вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия… или я вижу возможность счастья,
какого счастья!.. Разве оно не возможно? — прибавил он одними губами; но она слышала.
— Лошади — одно слово. И пища хороша. А так мне скучно что-то показалось, Дарья Александровна, не
знаю как вам, — сказал он, обернув к ней свое красивое и доброе лицо.
— Нет, я
узнала бы.
Как хорошо
вы сделали, что дали нам
знать! Не было дня, чтобы Костя не вспоминал о
вас и не беспокоился.
— Не
знаю, я не пробовал подолгу. Я испытывал странное чувство, — продолжал он. — Я нигде так не скучал по деревне, русской деревне, с лаптями и мужиками,
как прожив с матушкой зиму в Ницце. Ницца сама по себе скучна,
вы знаете. Да и Неаполь, Сорренто хороши только на короткое время. И именно там особенно живо вспоминается Россия, и именно деревня. Они точно
как…
— Дарья Александровна, — сказал он, краснея до корней волос, — я удивляюсь даже, что
вы, с вашею добротой, не чувствуете этого.
Как вам просто не жалко меня, когда
вы знаете…
—
Вам хорошо говорить, — сказала она, — когда у
вас миллионы я не
знаю какие, а я очень люблю, когда муж ездит ревизовать летом. Ему очень здорово и приятно проехаться, а у меня уж так заведено, что на эти деньги у меня экипаж и извозчик содержатся.