…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ…СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 17

Едва лишь невеста показалась на пороге намёта, как помогавшая собирать дочерь Конута к свадьбе вместе с Гильдой и своей матерью Груной Тихой из Эваров старшая из дочерей Стиргéйра подбежала к ней со сплетённым из зелёных листьев и последних полевых цветов венком для невесты, намереваясь надеть его той на чело. Однако Майри знаком протянутой ладони вдруг остановила девчушку. Другая ладонь дейвóнки исчезла за плетеным поясом платья, целый век дожидавшегося того дня, когда другая невеста наденет его спустя долгие годы после завершения распри между двумя великими северными народами — и внезапно оказавшегося впору, словно пошитому на неё.

Вместе с прочими собравшимися гостями Áррэйнэ с удивлением увидал в пальцах дочери Конута высохший и потемневший венок — некогда точно такой как и тот, который намеревалась надеть на его невесту молоденькая Тордис Стиргéйрсдо́ттейр. Тот венок, который сплели её пальцы в начале минувшего лета — в вечер, ставший для них там последним перед расставанием, когда наутро дейвóнское воинство северных орнов обрушило огненный вихрь обстрела на спящий ка́дарнле, и возвратившаяся война разделила их снова — так надолго, и казалось что навсегда. Тот последний венок их сплетённого мирного счастья, когда они прежде забыли о том, кто они есть, кем были — два врага, принадлежавших к разделённым столь застарелою ненавистью домам.

Лев не верил глазам, что Майри смогла сохранить его целым за эти два года, пронеся подле себя точно напоминание о том времени, когда они были счастливы вместе. Как же, казалось, давно это было…

А дочерь Конута вдруг озорно улыбнулась, и со всех сил отшвырнула засохшее до черноты колючее кольцо венка прочь от себя, точно без сожаления расставаясь со столь мучительным для них прошлым — и с сияющими от счастья глазами нагнула голову, дав дочери Стиргéйра Сильного надеть на себя теперь новый, топорщившийся резными листами во все стороны свадебный венок. Юная Тордис ловко и осторожно водрузила зелёный круг на распущенные золотою волною волос пряди невесты, струившиеся ей по плечам и груди, и довольная трудом своих рук отступила назад, дав самой Майри пройти от намёта вперёд к жениху, уже заждавшемуся её вместе с собравшимися гостями.

Сделав пару шагов дочерь Стерке застыла подле ожидавших там дяди и брата — лишь чьей волей она может быть отдана из своего рода в семейство того, кто теперь её брал себе в жёны. Напротив них в таком же взволнованном ожидании застыли Лев А́рвейрнов и его лучший друг, которому и выпало стать товарищем жениха на этой необычной и столь же внезапно начавшейся свадьбе.

— Почтенный Доннар — по обычаю, что есть у обоих наших народов, я должен отдать тебе нынче дары за невесту, дабы забрать из отцовского дома в свой собственный, — Áррэйнэ неловко замялся, опуская глаза и словно оглядывая себя в рубахе с чужого плеча, — но и дома того у меня ещё нет, проведшего полжизни в выправах и войнах — одно только имя осталось со мной и забытая слава всех предков. И мой кийн, чьё я имя ношу, богат лишь мастерством рук его сыновей — а в собственные наделы не вступал я ногой за час распри.

Он умолк на мгновение.

— Я не знаю даже, какой дар тебе нынче отдать за твою братову дочерь, почтенный ёрл. У меня есть лишь верный мой конь — но и тот мне так же дорог, как и давний товарищ мой Тийре. Проси ты, что я зароком могу пообещать тебе в скором грядущем отдать потом в дар за невесту.

— Ну ты уж прибедняешься, Лев! — возразил несогласный с тем Тийре, хлопая друга по плечу и выступая на шаг вперёд к Бурому, — не думай, почтенный ёрл, что Лев А́рвейрнов заберёт твою братову дочерь из отцовского дома, оставив сейчас руки тестя пустыми — уж верь моему слову ещё раз, раз ты нынче уже внял о мире.

— Не надо мне сейчас никаких даров, áрвеннид, — покачал головой Доннар Бурый — и обрадованный, и необычайно взволнованный одновременно, — и моя племянница достойна того, что уже всем принёс нам сегодня жених — долгожданное примирение. Я отдам её тебе, Áррэйнэ, как жену, чтобы между нами был мир.

Он на миг умолк, пристально глядя на жениха.

— Но если ты хочешь по чести сейчас соблюсти тот обычай отцов, и всё совершить по закону, как повелели нам предки — то отдай мне как виру те два клыка Пламенеющего, что забрали в бою жизнь моих сыновей. И я не испрошу большего у Льва А́рвейрнов — ради мира меж нами…

Какое-то мгновение Áррэйнэ молча смотрел на владетеля Дейвоналарды, словно вспоминая что-то забытое, и на лицо его исподволь набежала лёгкая тень. Но затем она так же внезапно исчезла, словно сдутая резким порывом извне налетевшего ветра, когда лицо Убийцы Ёрлов вновь стало ясным. С шорохом остро отточенных граней о кожу устьев два стальных клинка выскочили из убежищ, и пальцы Áррэйнэ с лёгкостью ухватили мечи в том броске за их лезвия чуть пониже узорчатых рукоятей. Лев протянул тех Доннару, почтительно преклонив голову перед ним — старшим, чужим владыкой и ставшим отцом для неё — той, кого он теперь хотел взять себе в жёны.

— Ради мира меж нами… — сказал он, согласно кивнув, — прими их за Ллотура…

Лев подал полутораручный клинок, отнявший жизнь вершнего над Ночными Птицами, чью голову некогда сам им стял с плеч, и дарованным Трём страшным жёлудем битв водрузил потом на кол у в камень порушенных Главных ворот их пылающего ардкатраха Эйрэ.

— И за Хугиля…

Остановившая в конном бою посреди переездов Аг-Слéйбхе сердце второго сына Бурого одноручная геара тоже легла в пальцы их отца.

Доннар согласно кивнул головой, и кивком подозвал к себе было притихшего младшего сына, всё время стоявшего рядом, внимательно наблюдавшего за происходящим. Айнир подошёл на шаг ближе, и скригга Дейнова рода передал ему скрещенные мечи, отстранив острия в бок от сына — дурным знаком считалось направлять их на живого человека кроме как в битве. И Доннар, свято чтивший былые обычаи и приметы, боялся даже таким дурным знаком разгневать богов, чья суровая воля уже отняла у него двоих старших потомков этой сталью двух вечноголодных клинков в его пальцах.

Айнир осторожно перехватил оружие из рук отца и обернул оба лезвия краем плаща, расстегнув на плече застёжку и завернув шерстяным пологом отточенные к бою грани железных убийц своих братьев. Подозвав к себе кивком головы Сверру он передал помощнику свёрток с вирой Áррэйнэ и вновь встал подле родителя.

— Айнир, — ёрл повернулся к сыну, негромко обращаясь к нему, чтобы слова скригги слышали только стоявшие около них сам Лев А́рвейрнов и дочь его брата.

— Я знаю, что ты, верно, до сих пор в сердце не можешь принять всего этого, что произошло… Но не иначе сам Всеотец своей волей привёл нас сюда — и дал нам мир. Нет больше места отмщению. И раз пришло время говорить — я хочу, чтобы ты, Айнир, сам отдал сестру тому, кого прежде почитал первым нашим… — Доннар умолк на миг, глядя сыну в глаза.

–…и первым своим врагом — чтобы ты это сделал ради мира меж нами.

Молчавший Айнир на миг отвернул взор от лица родителя и поймал взгляд Льва А́рвейрнов — так же внимательно и твёрдо смотревшего на предводителя Железной Стены.

Лишь они могли зрить, как же много того, что не обычными словами возможно тут передать, промелькнуло в их взорах — словно стакну́вшихся, оценивавших друг друга и взвешивавших, яростных и спокойных одновременно — в которых были и та первая стычка средь топких лугов вдоль петлявого русла Болотины, и множество ратных полей этой распри, чей обжигающий ветер из бездны они сами потом раздували, ведя свои воинства друг против друга, оба будучи на острии той прошедшей войны — неустанно и непримиримо. Была кровная месть и холодная ненависть, упорство и ярость… Наконец была сама стоявшая подле них Майри Конутсдо́ттейр — сестра одному, и другому любимая женщина…

И лишь краткий миг длился этот их взор друг на друга, не замеченный и не понятый никем более кроме них двоих — и их глаза снова стали спокойными, в которых словно от признания равенства друг перед другом исчезла та прежде незримая твердь, что отделяла сына Доннара и потомка Рёйрэ один от другого.

Айнир согласно кивнул головой, и подойдя к сестре взял её ладонь в руку. Повернувшись к стоявшим напротив áрвенниду Тийре и Убийце Ёрлов он сделал несколько шагов, ведя Майри за собой. Остановившись перед Áррэйнэ сын Доннара ещё раз внимательно встретился взглядами с тем, и затем положил в его протянутую пятерню ладонь сестры, отпустив пальцы женщины и отступив на шаг назад. Пальцы Áррэйнэ крепко сжали ладонь своей невесты, и он притянул её на шаг ближе к себе.

Вокруг них столпились собравшиеся подле молодых многочисленные родичи и товарищи — Доннар с сыном и прочей роднёй орна Дейна, Мейнар Храттэ с людьми дома Къеттиров, все вышние кóгуриры дейвóнского воинства, подле которых боченясь около невесты жалась оробевшая отчего-то и раз-пораз утиравшая слёзы лучница-северянка. Со стороны жениха были его друг-владетель с фейнагами многих домов, толкавшиеся впереди всех родичи Аррэйнэ из кийна Килэйд во главе с почтенным Áилдэ Тир-ар-Бреáтху и молодым Арáвном Файдэ — к концу войны ставшим первым из сотников в тысяче Льва.

— Так а как их женить будем, áрвеннид — по какому обычаю? — спросил у Нéамхéйглаха Бруннэ, озадаченно почесав себе за ухом.

— Думаю, ёрл, что раз боги явили нам мир — то и женить их, наверное, стоит и по обоих народов обычаям. Пусть Бреннáнди и Каитéамн-а-гвáйэлл оба одарят их милостью в этот день счастья.

— Хорошо сказано, владетель! — улыбнулся новый ёрл, — зовите вашего дэирви́ддэ — а от дейвóнов я сам буду вести обряд, прося милость Горящего.

— Хорошо, — согласно кивнул а́рвеннид Эйрэ.

Когда к молодым с а́рвейрнской стороны вышел сопровождавший воинство áрвеннида седоусый старик-дэирви́ддэ, одетый поверх дорожных одежд в просторный белый балахон с откинутым наголовником и венком-кольцом из зелёных дубовых ветвей вокруг шеи, Доннар дал знак немного погодить с обрядом и негромко обратился к жениху.

— Поклянёшься ли ты, Áррэйнэ — мне, заменившему твоей невесте родного отца — что сбережёшь её как собственные глаза до последнего часа, пока живы вы будете — потому как никого больше нет у неё из родни; и теперь кроме тебя никого уже больше не будет. Поклянись — чтобы не было мне позора перед павшим братом у сияющих врат Халльсверд, что в дурные руки его последнюю кровь я отдал неразумно…

— Поклянусь именами Троих, что лишь по сердцу возьму себе в жёны, и как собственное сердце беречь буду, — так же негромко ответил ему Áррэйнэ, — не беспокойся, владетельный — Майри мне больше, чем просто жена будет с этого дня — чего иным не постичь того просто, что нас воедино связало сердцами, какую цену за это мы с ней уплатили.

— А ты — братова дочь, Майри Конутсдóттейр? — скригга воззрил на племянницу.

Майри согласно кивнула увенчанной зелёным венком головой, и листья с переплетенными промеж ними цветами негромко зашелестели в тишине молчания тысяч собравшихся подле них.

— Тогда и начать можно, — сказал Бурый обрадованно.

В то время как старый дэирви́ддэ Диармадд и сам скригга Дейнблодбéреар по-очереди обращались в речах к жизнедавцам обоих народов, прося у них милости и заступничества для жениха и невесты, чтобы дары тех не обминули ни дочерь Конута, ни приёмного сына Ллура и Коммоха на той их дороге, покоторой отныне им суждено будет шествовать поручь — все прочие собравшиеся вокруг молодых и их родичей гости внимательно и почтительно молчали, слушая говоривших и их мольбы с воззваниями. Младший сын Доннара тоже стоял среди всех, взволнованно и обрадованно глядя на сиявшую счастьем сестру — и потому не сразу расслышал чьи-то всхлипы по левую руку подле себя.

Полюбопытствовав, кто там пускает слезу в такой радостный час, он повернул голову и с недовольством опять тут узрел эту сестрину подругу, что стояла совсем рядом подле него и всхлипывая утирала краешком рукава катившиеся из глаз частые слёзы, хлюпая носом, распухшим от влаги и красным.

— Чего же ты голосишь, трещотка? — спросил у той Айнир, полуобернувшись к ней насмешливым взглядом, — сама ведь сказала, что радоваться нужно сегодня, раз моя сестра стала первая из невест. А ты воду пустила как треснувший жбан.

— Я и радуюсь… — та всё никак не могла унять слёзы, всхлипывая и торопливо утираясь краем ладони, — не ты же как раз сейчас замуж выходишь, почтенный. Где уж тебе то понять, дураку…

— Ну уж так, раз не девкой родился… — пожал плечами младший сын Доннара, поморщившись от её очередной колкости и вполоборота наблюдая за свадебным обрядом сестры.

— Оно по кому-то и видно — не одной уж дурёхе ты прежде голову окрутил… — фыркнула та, уняв наконец катившиеся из очей слёзы и резко отерев ладонью лицо.

— А ты видно считала, трещотка? — вновь полуобернувшийся к лучнице Айнир в кой уже раз за день удивился её наглости. Ну точь-в-точь жена его старого родича Хеннира — прицепилась и пилит как будто пила сухой комель, и дерзить не стесняется — будто не вершний всех Ярнвегг из Дейнова рода он сам, а сын свинопаса какой из краёв, где медведи под окнами гадят.

— А ты видно глупых считая вокруг сам, почтенный — всё себя забываешь обчесть… — съязвила та дерзко в ответ.

— Да нахальства в тебе на три воза отмерено, вижу… Не из Ёрваров ты таковая трескучая будешь?

— А их девы тебя покусали наверное? — со смешком уколола его лучница.

— Вот же… Откуда моя сестра такую подругу себе нашла, что язык у неё как точило? Клещами его зажать что ли? У меня тут в обозе на кузне походной имеются… — хмыкнул он твёрдо, показывая, что лучница эта совсем зарвалась.

— Меня муж упокойный всё тоже стращал… — ответила та насмешливо, словно и не испугавшись ничуть его дерзкой угрозы, — …так зубами в ночи зажать пробовал — и то у него там не вышло.

— Зубами, значицца… — Айнир аж хрюкнул от смеха, но быстро пришёл в себя, прикусив язык, и сердито одёрнул трещотку ту за руку, схватив за ладонь и как следует стиснув — правда без злобы, вполсилы.

— А ну тише… Совсем уж зарвалась ты, помело… на свадьбе ведь мы! — и не удержавшись воззрил на неё так сурово, что эта сестрина подруга вмиг проглотила свой острый на слово язык, оторопело глядя на сына Бурого.

— Хватит тебе уже глупость молоть в три корыта, трещотка, молчи уж… Стыдно ведь — свадьба же, люди всё слышат, что мы тут несём… — оглядываясь вокруг добавил он уже спокойно и чуть тише, вновь повернувшись взглядом к сестре и её мужу — устыдившись, что сам ведь ту речь с этой дурой завёл, неучтивостью меряясь. Спорить с бабой решил — вот дурак!

Лишь рука его, прежде долгих четыре года не выпускавшая из ладони черен меча, всё ещё какое-то время продолжала стискивать женские пальцы, словно забыв их тут выпустить.

Когда все слова к жизнедавцам и собравшимся здесь на свадьбу родным молодых и гостям были завершены, старый дэирви́ддэ Диа́рмадд обратился к родителю Майри, перейдя на дейвóнскую речь.

— А теперь ты — кто отцом стал ей вместо родного, почившего — отдай свою дочерь тому, кто отныне хранить её будет как тень подле сердца.

Доннар понимающе кивнул и обратился к так и застывшей неподалёку Гильде, которая уже перестала глотать слёзы и с радостью смотрела на всё происходившее:

— Дай мне нож, чтобы руки их соединить. Пусть кровь с кровью смешаются, и отныне течь будут едино, как дóлжно.

Лучница словно пришла в себя и стала торопливо выискивать по привычке на поясе лезвие, годное для обряда соединения рук молодых — укоряя себя, что совсем позабыла о том, собирая невесту. Однако чья-то рука вдруг сама протянула ей на перевязанной побуревшей тряпицей ладони короткий узорчатый нож, словно пойманная рыбёшка блеснувший своим серебром под лучами осеннего солнца.

Áррэйнэ молча протянул северянке то лезвие, которым однажды уже сведены были роком их с Майри земные пути — так далеко от сих мест, и так много лет прежде в одну ужасающе тёмную ночь у горы, когда смерть своей дланью едва не разняла, не разлучила их этим отточенно-острым железом навеки. Гильда осторожно приняла поданное Львом А́рвейрнов остриё и взволнованно протянула его в ожидавшую руку Доннара Бурого.

— И пояс невесты подай мне — чтобы и по обычаю мужа моя братова дочь была отдана в жёны ему, — добавил скригга орна Дейна.

Старый дэирви́ддэ понимающе улыбнулся, кивнув седой головой.

— Пусть окрутят им руки.

Гильда тихонько подошла к стоявшей около жениха Майри и медленно развязала окрутивший её одежды тканый вышитый пояс, прикрытый сверху широким плетёным охватом невесты а́рвейрнского свадебного наряда. Сложив его концы вдвое она так и застыла в почтительном ожидании, пока почтенный Доннар отёр лезвие о чистую тряпицу и попросил молодых протянуть ему руки.

Áррэйнэ безмолвно протянул ёрлу свою искалеченную левую ладонь. Следом за ним Майри подала руку дяде, взволнованно закусив губу в ожидании.

Доннар осторожно провёл острым лезвием по внутренней стороне их соединённых рядом ребро к ребру ладоней, глядя, как тонкою ниткою выступила под холодною сталью там алая кровь — последняя пролитая здесь в этот день на истоптанном поле так и не случившейся битвы. Затем он взял из рук молчавшей Гильды невестин пояс, и когда ладонь Áррэйнэ стиснула пальцы жены, скригга Дейнова дома стал осторожно обкручивать их воедино сжатые кисти концом шитого алыми и чёрными нитями узоров льняного пояса до сáмого локтя — как это было принято в час свадьбы у народа Эйрэ.

Когда руки её дяди всё ещё осторожно окручивали моток за мотком их ладони, Áррэйнэ поднял взор на свою уже отныне жену, и с внезапно охватившим его спокойствием заметил её радостную улыбку в уголках отчего-то заслезившихся от волнения глаз. И в этом оторопелом и всепроницающем их двоих взоре собравшихся тысяч гостей им не было слышно в общем поднявшемся гомоне множества голосов всех тех поздравлений молодым.