…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ВТОРОЙ"…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ"Нить 4

Долго тянулись дни тёплой весны и пришедшего жаркого лета на круче над городищем, откуда с малой вершины двурогой громады Лесистой как на ладони был зрим распростёртый внизу весь простор окружавшей ардкатрах Воротной долины. Настал час выправ, и теперь Тийре отбыл надолго, ведя за собой после краткого вешнего отдыха воинство, что собралось к горе от всех верных владетелю кийнов.

Много трудов и упорства пришлось ему я́вить, дабы снова восстать прежним на ноги. День за днём Лев пытался опять научиться сидеть, затем встать хоть бы с палкой в руках, не падая наземь подрубленным деревом — едва руки Моррвы его отпускали. Не одну ту седмину трудов это заняло — и казалось бесплодным и обречённым на неудачу, обещавшим ему лишь увечность в ослабленном теле.

Но А́ррэйнэ не сдавался. Сама его жизнь побуждала к решимости, через невыносимую слабость рождалось упорство — и он в очередной раз отшвырнув тяготившую клюку пытался стоять на ногах, удержавшись. Затем пришло время первого шага, повергшего наземь. Но раз за разом сперва подле Моррвы, а после и сам, отбросив ненужную более палку он смог снова взняться и сделать тот шаг, за которым затем были новые, всё скорее и твёрже. Шаги переходили в прыжки, а прыжки в бег сперва от товарища, а потом уж за ним — всё менее поддающимся, поначалу не желавшим разочаровывать Аррэйнэ в собственных силах — слабого, ещё не вошедшего в прежнюю мощь.

Раз за разом ладони его становились ловчее и твёрже, им стало по силам уже самому пить и есть, а затем сшить своею рукой порванные при падениях наземь одежды или сходить облегчиться, не стыдясь чужой помощи — будто у впервые научавшегося этому ребёнка. И когда уверенность в теле снова была обретена, а мышцы стали крепки как и прежде, он уже мог бежать за несущимся вверх по скалистому склону товарищем и перепрыгнуть через валуновый забор вокруг мельницы. Снова он мог удержать в руке меч — уже не выпадавший из пальцев в разящем ударе их стычек.

Как стремительный ветер над Глвиддглинн пролетали и летние дни. Вместе с Буи́рой или его учеником ко Льву прибывали все свежие вести о шедшем раздоре с дейвóнским владетельным домом — полном для воинства Эйрэ и громких побед, и печалящих неудач. В это лето Тийре даже по неотложным делам нечасто возвращался в Аг-Слéйбхе, оставаясь с войсками на западе — пару раз лишь сумел он прибыть на гору.

Незаметно пришедшая осень катилась по Глви́ддглинн завесой промозглых дождей, сменяясь густыми туманами и внезапно подбирающимися с севера холодами, в инеистых рассветах раскрашивая всеми яркими красками золота и багрянца зелёную прежде листву горных чащ, догола обдирая ветрами деревья.

В эту пору Áррэйнэ стал неотличим от прежнего. Ещё недавнее прошлое, когда он походил на мертвеца и уже мог услышать зловещие песни манящих его в недра Эйле скáйт-ши, осталось лишь напоминанием в виде двух затянувшихся шрамов на шее и ран на груди — хоть прилежно зашитых Буи́рой, но порою надрывно саднящих точно больное стариковское колено на перемену погоды.

И голос его так и остался иным, уже не прежним — в нём продолжил звучать из пронзённого некогда горла тот хрипловатый присвист, всякий раз вырывавшийся во время речи.

И вот к концу листопада, когда большая часть воинств кийнов после сбора урожая и празднества Самайнэ вернулась к горе и в помежные кадарнле на недолгий отдых перед грядущей зимой с её новыми выправами — в ту пору на мельницу после долгого отсутствия снова прибыл Тийре. На этот раз сын Медвежьей Рубахи привёл за собою на привязи и второго скакуна — пепельно-серого жеребца, с неохотой подчинявшегося чужой воле и упрямо мотавшего головой. Спешившись и привязав обоих коней к вмурованным между камней в стене мельницы кольцам, он сперва заглянул внутрь строения, где у жерновов в обнимку с пустым пивным жбаном храпел развалившись на связках соломы Хребет, и отправился искать друга средь скал на вершине Лесистой.

Тот безмолвно сидел на поросшем пожухлой травою обрыве, подстелив под себя овчину-накидку, и всматривался в мглистый простор уходящих вдаль кряжей, ловя лицом холодное дуновение ветров, ревущих над пожелтевшей долиной.

— Эй, Лев! — тихо окликнул его Тийре, подходя сзади. Но Áррэйнэ словно не услышав приветствия друга не проронил ни единого звука в ответ, всё так же сидя на выступе и сжав пятернёй свою шею.

— Чего ты в тревоге, словно враг у горы опять встал? — ткнув его локтем под бок Тийре сел рядом с другом, держа в руках какой-то свёрток из мешковины.

— Да вспомнилось вдруг… Год как ми́нул сегодня — Áррэйнэ не договорил до конца, и лишь исподволь вновь стиснул горло ладонью.

— Даже помнишь такое… Брось дурное из головы! Ты живой, а не в Эйле или змеевых норах! — сын Дэйгрэ похлопал рукой по плечу друга, словно пытаясь того ободрить.

— А я вместо речей с послами вождей из Травяного Моря прибыл сказать, почтенный наш лу́айд-лóхрэ, — шутя фыркнул Тийре, — что пора бы вернуться тебе к своим воинствам. Или ты тут среди сена с зерном с весны сидя решил, что от службы своей стал избавлен?

— Пора? — Áррэйнэ оживился, отпрянув от охвативших его дурных мыслей, — ну наконец-то! Я уж заждался, давно ведь все силы вернулись!

— Того я и ждал — чтобы был ты как прежний. И вот срок пришёл.

— И не зря ждал. Не думаешь ли ты, áрвеннид, что я славой и в эту выправу намерен с иными делиться, лёжа на сене? Год я лишь тлел — дай же снова мне вспыхнуть!

— Дам, дам… Не думаю, что и сейчас удержу тебя тут.

— Ну скоро станцуют у нас на угольях дейвоны! — в запале Лев cтукнул себя кулаком по колену, привскочив с расстелённой овчины.

— Сегодня как раз во дворце собирается Совет ратных — и вот туда мы с тобой и заявимся.

— Клятые тени… — озлословил Лев тихо, садясь назад наземь, — год назад тоже мы на Совет собирались — и…

— Я ту ночь тоже крепко запомнил — столько дырок ножом получить угораздило… Да ещё этим летом стрелу изловил, как слыхал ты от Киана.

— Рассказал, как Две Нитки тебя зашивал… Да, многое стало нам памятным, — соглашаясь с товарищем Áррэйнэ тронул вновь шрамы на шее, — но я всё равно ещё жив…

Он хватанул воздух пястью, точно наслаждаясь его трепетной лёгкостью и кажущейся пустотой, которую сын Ллура теперь не воспринимал уже так легковесно нежели иные живущие, не вступавшие одной ногой на тропу к костяным ямам Шщара.

— Всех этих баб, что остались от братьев, я пораздавал нашим — кого так, кого замуж пристроил. Вот только ты, пока целый год пролежал на соломе, чуть не сошёлся с Обдирающей Кости… — пошутил Тийре, хлопнув товарища по плечу.

— Что — даже Молоту под его рост баба нашлась? — усмехнулся вдруг Лев, позабыв о дурных тенях прошлого.

— Будто раньше он сох… Что же он — не мужик? Всем своя тень найдётся, как дядя Килух твердил… Вот коня под рост Каллиаха было найти дело много сложнее — чтобы скотина такую гору на себе удержала в седле — а и то отыскался тогда среди стад его Туча!

— А знаешь какие ещё добрые вести нам выпали? — спросил затем арвеннид.

— Слышал, что Катайр и Рианн с Туа́тал бежали к дейвонам, изгнал их всех Ллугайд из прежних уделов — кто тебе присягать не желал, и их ёрлу служить решил дальше. Или Скъервиры все передохли от летнего мора в их ходагéйрде? — пошутил было Лев.

— Пока нет — хоть я и полсотни быков был бы рад всем богам на горе принести того ради. Летом нежданно перебежал к нам Виганд Громкий из Альви, брат умершей супруги покойного Стейне.

— Жирная птица к тебе прилетела! И какие же ветры её сюда в Эйрэ пригнали? — удивлённо присвистнул сын Ллура.

— Те, что го́ловы с шей иным сносят на плахе… — Тийре черкнул ногтем пальца по горлу, — прежде был он при Стейне в большой его милости, в чине конюшего воинства ёрла — а этим вот летом смертельно рассварился с нынешним скриггою Скъервиров, потеснившим того с его тёплого места. Сигвар тот хоть и скуп, но казну он хранит всё по че́сти, а не тянет её как телёнок корову из вымени. Виганд же тот запустил туда лапу при Къёхваре, а теперь вдруг решил позабыть о войне, на которую Коготь просил серебра — и против воли всего их семейства советовать стал искать мира. Иначе предрёк он, что не Скъервирам дальше владычествовать доведётся в Хатхáлле.

— Даже так?

— Ага. Если не приврал мне, конечно… Разгневанный такими речами вместо раскаяния за нечистые руки Клонсэ нарёк его изменником и повелел лишить воли. Но упреждённый слугами Виганд успел покинуть Вингу не в путь до Прибрежий или на Север к противникам Скъервиров, где его явно уже поджидали — а ринулся конно прямо к нашему воинству.

— Ну, жить захочешь — не так побежишь! — хмыкнул Аррэйнэ.

— Точно! Правда, пела та птичка тут в Эйрэ недолго… Повстречалась и здесь с долгим когтем кого-то. Войск с собой не привёл, но не с пустыми руками явился ко мне на поклон этот прихвостень Къёхвара, рассчитывая на милость, а с полным ларцом свитков тайных посланий, что прежний их ёрл доверял развозить. А там поимённо начертаны были все люди из Эйрэ — купцы, ратоводцы и многие фе́йнаги — кто долгие годы уже с домом Стейне союзники втайне, изменники клятве отцу моему и лазутчики.

— И что сделал ты с ними? — вопросил друга Лев напрямую.

Тийре на миг приумолк, теребя подбородок.

— Год назад всех прилюдно повесил бы разом с ворами на торжище точно собак без разбору, Трое свидетели. А сейчас вот приходится думать — какая за каждым вина, и будет ли толк от смертоубийства без лишней нужды — чтоб не вышло как с Модронами, что аукнулось мне в другом деле…

Он умолк на мгновение, хмурясь.

— Тех из них, кто врагу до сих пор подсобляли, решено было мною с Ан-Шором и Конлойхом отправить на суд всех старейших владетелей Эйрэ. Там им все сообща и отмеряли по суку на дубах. И то вышло их больше в два раза, чем отец мой за годы правленья огулом всех переказнил… — по лбу владетеля пролегла жёсткая складка морщин, — вороньё три седмины с дубов не слетало. Но так надо там было…

— А прочих?

— А иных без особой вины — и в железо ковать тех не стал, отправив с людьми их по ратным полям, повелев верным товарищам выжидать для надёжности, не станет ли кто из них и дальше помогать втайне Скъервирам. Так что теперь лапам ёрла тут в Эйрэ мы пальцы укоротили надёжно. Нескоро ещё отрастут они также как прежде… надеюсь…

Лев молчал, внимательно слушая товарища.

— С переметнувшимися северянами тоже ведь миром пришлось договариваться… Долго думал, как быть с ними — а потом по совету Безусого явился без воинства с малым заго́ном на тамошнее празднество, и передал свой обоз с костями всех павших людей их на погребение, кто с загонами ёрла в Ночь Смерти погибли. Сказал их фе́йнагам, что измена была моему отцу, но не мне — с тем и прежнего мира хочу с ними, готов позабыть их отступничество — если сами они тоже к прежнему миру стремятся. Или ёрл так им мил и обещал меньше податей дать, чем отец мой, раз послали они сыновей на убой вперёд воинства Къёхвара?

— И послушали тебя северяне?

— И да, и нет… Верховодивший в том заговоре всеми их кийнами Уэн из Кроммах и слушать не стал, даже когда я тело его сына Кáдаугана со всем оружием возвратил, в Ночь Смерти своими тут ве́ршившего. Прилюдно нарёк меня щенком потаскухи безродным — что не склонится он перед таким новым áрвеннидом, и сам будет вершить своими уделами и землями данников, и союзы с кем нужно плести по закону как волен.

— А ты что?

— А я при всех прочих фе́йнагах по обычаю вызвал эту свинью на да-слеа́на, если мир ему претит. Мол, «раз я сын потаскухи, так держи сам ответ за то прозвище — а не за измену присяге отцу моему как собаку в кругу зарублю тебя».

— Вот ты как… Ну а тот?

— Кривой сразу скривился, как во́роньих ягод хватил на язык — «не с щенком потаскухи мечами мне биться, я владетель высокого рода!» Под себя сходить можно от смеха — сам был младшим из семени фе́йнага, ограблял прежде шедших купцов от горящего камня, свинья — а теперь мне свой чин в морду тычет, козлина разбойничья…

— Ну а ты что там, Тийре? — Лев внимательно слушал товарища.

— Я-то понял — в попятную глупо, сам хомут тот надел на себя. Говорю — «за тебя кто в круг выйдет, раз владетель медвежьей болезнью страдает?» Вышел вершний над стражей — здоровый как конь — хоть далеко ему статью до нашего Молота.

— Раз ты тут — значит снял его жёлудь? — Аррэйнэ пристально глянул на друга.

— Потрудиться пришлось — врать не стану… Я же не Быстрым Убийцей был учен как кто-то! — арвеннид ткнул друга в бок кулаком.

— А как сдох этот пёс с дырой в брюхе, я снова стал звать в круг на сшибку Кривого. Тот, скотина, послал мне другого такого верзилу. А как я и того завалил — хоть и сам уже был еле жив — тут при всех не стал Уэн позориться, чтобы трижды быть битым щенком потаскухи, вышел сам ко мне в круг — полагая, что слаб я уже после боя.

— Ну и как? Был ты слаб, или врал им для виду?

— Был, не вру — но для виду стал слабже… — усмехнулся Льву Тийре, — погонял его так до усталости ног — ну и как обещал, зарубил там при всех наповал разом с братом, кто на меня со спины вдруг накинулся. А лишившись своих вожаков их владетели прочие из Гвартэ́ддиг, Инбер, Тиредд и прочих признали, что прельстились посланиями Къёхвара под уговоры Кривого — и тем прежний мир мы вернули. Присягнули друг другу в их роще Ард-Да́гда, что я не стану как прежде отца люди их старые вольности нарушать и брать поборы чрезмерные с торговых и меновых дел, а они отрекаются от союза с Къёхваром и дают мне людей на войну против ёрла.

Сын Медвежьей Рубахи умолк на мгновение, почесав подбородок.

— Ну и Гвервил и Мору отдал в жёны сыновьям фейнагов Кроммах и Инбер. Кровью союзы надёжней плетутся, как дядя Килух твердил…

— Тебя не узнать прямо, Тийре, — хмыкнул Áррэйнэ, с души которого словно слетели под вихрем студёного ветра тяготившие его воспоминания, — словно не одну лишь зиму я проспал в норах змея, а десятка два Самайнэ так миновали. Зрю, что рядом не старый мой друг сидит, с которым мы прежде вдвоём крали сливы и пьянствовали — а взрослый муж, твёрдо ведущий своей рукой воинство и страну. И не каждого áрвеннида даже в ратные годы таким прозвищем наделяли.

Он шутя ткнул товарища локтем под бок, усмехнувшись.

— Когда же с тобою мы были просто юнцами двумя без чинов, а? Наверное и забылось уже это время…

— Взрослый муж — кто под стрелы сам лезет, голо́вы сшибает и дурням ровняет носы… — усмехнулся невесело Тийре. На миг он умолк, бессловесно взирая на зубчатый кряж перевала.

— Не думал я никогда, что судьба меня прямо в Высокое Кресло усадит… — сын Дэйгрэ кивком указал вниз, где расстилались малые глазу отсюда строения города, и около священной рощи в кольце тверди укрепи виднелся дворец его предков, — наперекор всему ходу суде́б наших — и благодаря твоему лишь сломанному копью, Аррэйнэ — что в тот миг оказалось сильнее мечей многих Модронов. И теперь, став владетелем и ведя уже не один мой десяток, а все земли Эйрэ от гибели поражения, мне приходится не быть прежним. Договариваться по чести́, а не мечом лишь махать безоглядно, как в юности — хоть и не без него править тоже приходится, как сам видишь. Не поверишь, сколько в седле из удела в удел мне приходится ездить, со всеми семействами вести речь об упрочнении с Бейлхэ союза их.

Лев молча слушал долгую речь друга детства, не перебивая, и лишь так же пристально вглядывался в темневшие дали простора над Глви́ддглинн.

— Странно ведь вышло — я разделил былую власть отца между всеми домами, а получил из их рук гораздо большую, чем упокойный родитель. Даже многие непокорные прежде фе́йнаги севера теперь не перечат нашему делу, став союзниками. Хоть и приходится немало увещевать прочих, кому не по сердцу указы в обобщении домов Эйрэ. Претит им и строительство новых дорог и мостов с кáдарнле, и единение разных их мер воедино, дабы пресечь эту древнюю путаницу — где в какой земле чья есть бочка вместительнее, а воз камня весомее. И ещё… — он запнулся на миг, резко заговорив об ином.

— Клянусь Пламенеющим, Аррэйнэ — иногда я жалею, что выучил письмена… Столько писанины, оказывается, лежит в руках áрвеннида — голова от неё распухает сильней, чем опара. Если бы не писцы и не помощь советами родичей, я бы умом от того давно тронулся. Хорошо, что теперь идёт распря, и меч я держу пока чаще чем перья с печатями.

— Знаешь, Тийре — у тебя полно верных друзей и отменное войско, как ни у кого из минувших владетелей Эйрэ. Вот только… разрешишь ли сказать тебе прямо, владетель, как прежде меж нами бывало?

— Со мною есть ты, Аррэйнэ, — перебил его арвеннид, — это уже половина от воинства Эйрэ. Чего ещё нужно нам для победы над Скъервирами? Говори, что за мысль ты там держишь?

Лев повернул голову к другу, встретившись взглядами.

— Я рядом — и буду твоей верной правой рукою доколе того ты потребуешь, и не отступлю, не предам. Но ты видишь, что кийн ваш оборван. Родных братьев у тебя больше нет, как и других прямых родичей крови Бейлхэ, полёгших в Ночь Смерти — а сколько иных их погибло за эту войну? Ведь все твои племянники как и ты не от брака родились, и юны ещё для правления. Дом ваш сейчас словно слабая ветвь в буревий, если дунет он вдруг посильнее.

Аррэйнэ смолкнул на миг, глядя вдаль на просторы сереющей в мгле засыпающей Глвиддглинн.

— Если тебя не станет — в сражении ли, или от убийц Скъервиров — то среди кийнов опять вспыхнет свара за опустевшее Высокое Кресло — и как знать, что грядёт нам? Чего стоят верные тебе воинство и круи́нну, раз у Эйрэ не будет опять прочной власти, соединяющей в согласии все доселе немирные между собою дома? Многие фе́йнаги и поныне готовы не сплоченный край наш порвать по кускам, что дейвóнам на радость лишь будет…

— И что ты сказать этим хочешь, Аррэйнэ? — спросил его друг.

— Тебе бы скорее семью завести себе, Тийре, родить сыновей — чтобы в чертоге владетеля снова соткали Поло́тнище Предков, где и твоё имя будет отныне — законное и непопираемое, следом за коим и имена всех потомков твоих будут вчертаны. А пока что для многих из фе́йнагов ты и доселе лишь сын потаскухи и áрвеннид без закона, как тявкал тогда толстый Оннох, перед тем как я заткнул его пасть.

— Прежде не говорил ты такого сам, Аррэйнэ… — как-то тихо промолвил сын Дэйгрэ, обернувшись и пристально глянув в глаза другу детства — понимая, что оба они изменились, став старше — и прежними юными им уже снова не быть.

— Прежде иными мы сами с тобой были, Тийре… — Лев умолк, вновь озирая пылавшие золотом с алым пожарища листьев уже угасающей осени.

Арвеннид долго молчал, словно обдумывая услышанное. Рука его задумчиво теребила усы с подбородком. А непростых дум на сердце владетеля Эйрэ в последнее время хватало.

— Ты конечно, всё верно сказал, Лев… И про убийц вот как в воду глядел — и яд мне пытались в бочонке прислать этим летом, и пару изменников этой зимой я повесил, кто влез мне в намёт в одну ночь заколоть.

— Даже так? — нахмурился А́ррэйнэ.

— Ну а как же? У Сигвара долгие руки… А изменников здешних хватает с горой. Гвенбранн из Катайр в союзных уделах их главный вожак и рука Когтя в Эйрэ — и его это люди явились ко мне по ночи. Правда руки их вышли не очень — одного заколол его собственной пикой, кто в ребро мне кольнуть наизлёт угодил, а иных сам сумел заломать, пока стража явилась на крики. И с отравою чудом лишь спасся — трое служек успели вино распочать, я же не жадный к такому… Пока вёл дела все с посланцами больхов, в стряпных они пеной пошли, все утробы пожрало им пойло.

— Кто прислал хоть — узнал?

— Шепчут Гулгадда мне языки — были то Модронов люди. Может и Гвенол та, старая сука, за брата привет передала. Только кажется мне, что иной заварил то винцо, не из наших уделов… На какую-то четверть восьмины промедлить успел, словно чудом. Теперь братовы псы, что в охотничьей своре их были, прежде всех свою пробу снимают. Жрут от пуза лохматые — хоть на что-то сгодились…

— Хорошо, что ты жив. Но подумай сам всё же о том, что сказал я тебе по чести́… Ведь не раз ещё могут прислать они яд и железо…

Аррэйнэ смолк, теребя рукой шею. После вновь оглянулся, встречая глазами взор друга.

— Я же не зря о таком речь завёл… Как дела твои с Конналами?

— Только хуже — и вряд ли мне будет в том толк… — махнул Тийре ладонью, нахмурясь, — впрочем — здесь она, Этайн.

— Здесь? Откуда?

— Со мною прибыла сюда, — усмехнулся сын Дэйгрэ, — и от празднества Белтэ со мной уж всегда словно тень.

— Ну даёшь ты! Неужели увёз её сам из Глеáнлох? — присвистнул от услышанного Лев.

— Куда хуже — сбежала сама от родни! Так что правду сказал я — дел скверней не бывает… Не дал Кадауган мне ни воителя летом, ни желает он внять голосам их семейства. И Лабра́йды вопят, что увёл я чужую невесту у сына их фейнага — де сказала ведь «да» прежде Этайн, согласие дала… Ладно хоть не посмел он закрыть свои земли для всех наших воинств прохода на запад — прочие владетели возмутились такому желанию, и пригрозили Кáдаугану отобрать все дарованные Конналам прежде уделы.

— И не хочет он внять слову мира?

— Он быть может одумался бы — но мачеха Этайн глава там в семействе давно, как болеет супруг каждый день на трясучку и чувствует дурно себя, что совсем стал безволен. Так настроила мужа, что тот не желает и слышать о дочери, и не даст благословений для брака — мол, другому она уж посватана в зиму. Мол, таков уж закон — и ломать его он не позволит. А для змеи этой Гвенол лишь в радость, что в ссоре мы с Конналами. Шепнул мне Дубильщик про дела её с ёрловым домом — и у братца её в потайном дне ларя много ценного после нашли, как я снял его жёлудь того сам не зная, изменнику…

— Так что — скользкий тот был глазом Скъервиров? — поднял брови Аррэйнэ, — вот уж кто бы подумал на этого…

— Оно то. Одни Трое лишь знали, сколь много он тайн из дворца нашептал за все годы врагу… Чудом только спалить не успел все последние письма от Когтя, что сам получил с голубями, и ответ не послал ему, вы́блюдок — только так и узнали. Ну а помощник Броданна, как встряхнули того, и про дыбу Дубильщик ему намекнул, каково на верёвках оно растянуться — соловьём всё запел о чём знал сам про тайны хозяина, выдал всё — лишь бы в петлю без пыток попасть.

— Так значит, упёрся тут Кадауган?

— Хорошо хоть, восстать не решился — а то сам бы не знаю, что сказал бы я Этайн, если придётся родной её дом брать осадой, и уделы отца с его данниками усмирять своим воинством. А ведь мог отделиться — как стояли дейвоны уж подле самых Помежий с уделами Конналов… Но с тех пор нет от них мне ни в войско людей, ни монеты от податей — и всё требует дочь он вернуть, словно я её силой забрал у отца…

Тийре смолк, почесав подбородок, и нахмурившись молча взирал на просторы долины, что лежала вокруг тёмной кручи двуглавой Лесистой.

— По чести́ бы хотел я, чтоб жили мы с ней… И сама Этайн тоже ведь хочет — пусть и слова не скажет о том — слишком гордая, чтобы признаться. Ведь она дочерь фе́йнага древнего рода, чтобы так вот её потаскухою звали, как прежде чести́ли и мать мою. Иные и молвят мне в спину, в глаза не решаясь сказать, как я нос приравнял сыну Брайнэ второму, кто в лицо ей такое набросил, умёта кусок этот… — он запнулся, нахмурившись.

— А иные твердят, как тот Конлойх — что я должен иную себе взять жену, раз нет воли отца на союз мне и Этайн. А она мол, пусть будет как есть, моей тенью…

— Неспроста старый лис речь заводит… — прищурился Аррэйнэ, — что же за прок ему нос свой тут всунуть?

— Ты как зрящий впрямь, Лев… — Тийре невесело тюкнул себя кулаком по колену, — свою старшую внучку мне прочит в невесты — ну, ту Ольвейн, что Гийлину прежде он сватал. Мол — законных наследников жаждут увидеть владетели кийнов — по закону чтоб власть сохранялась, чтобы порядок заведенный был как и прежде.

— Будто сами рождением чистые все… — фыркнул Аррэйнэ.

— Что простили бы просто десятнику, не прощают владетелю Эйрэ. Есть закон, за который стоят все — а он посильнее меня…

Тийре умолк, уткнув взгляд в небеса.

— Только пусть хоть язык онемеет, хоть до каждого фе́йнага я снизойду по чести́ упросить для поддержки — но добьюсь своего, и Этайн женой нареку я! — арвеннид вспыхнул на миг, злобно стукнув рукою о кручу.

— Ладно, Лев — это долгое дело… Вечно с бабами так — что и радость, и горе приносят — как говорил дядя Килух. А пока на Совет собирайся давай. Там и Этайн увидишь — явится она подле меня ненадолго, встретить своего дядю из Кинир, кто прибудет с Помежий. Стал он теперь новым фейнагом Кинир после гибели старшего брата в сражении против Шару́.

— Верно — довольно речей, Тийре! — Áррэйнэ резко встал на ноги, отряхиваясь от налипших на одежды травинок и сора, и закинул через плечо свёрнутую в скрутку овчину.

— А что за мешок ты привёз? — бросил он взор на тот свёрток в ладонях у друга.

— Нечего, чтобы тебя узнавали пока по пути кто-попало… — Тийре развернул мешковину и протянул Льву добротный, шитый поверх плотной шерсти тончайшею шёлковой нитью просторный, длинный тёмно-синий плащ с глухим наголовником.

— Ну-ка примерь!

— Вот, теперь хоть достойно ты смотришься, а не точно какой-то пастух, — довольно сказал Нéамхéйглах — глядя, как Лев облачился в накидку, скрепив ткань у плеча костяною застёжкой с витыми стеблями травы и телами свернувшихся змей среди них.

— Достойно, говоришь? — усмехнулся товарищу Аррэйнэ, оправив обновку.

— Хоть женить тебя можно! Наша Гвендолен вышила мне. Но тебе дарю с радостью, чтобы носил до скончания веков. Да, погоди-ка ещё… Сядь пока.

Тийре достал из разреза своей верховни́цы какой-то шнурок и осторожно обкрутил им голову Áррэйнэ по самому лбу.

— Чего это делаешь ты? — усмехнулся тот, смирно застыв без движения и давая товарищу снова обмерить себя от макушки до челюсти.

— Вот скажи тебе всё! Потом сам то узнаешь… Сиди тихо, не дёргайся!

— Ищешь жбан подходящий, чтоб в знак мира дейвóнскому ёрлу в меду мою голову в дар отвезти? — неуклюже пошутил Áррэйнэ.

— Тьху ты, дурень набитый! — обиженный Тийре убрал мерку снова в разрез, — дейвóны и так совсем скоро Льва А́рвейрнов снова узрят — и посмотрим ещё, чьи гниющие бошки на кольях торчать будут к небу, тёмным Ллугом клянусь!

Вдвоём они спустились по тропе к мельнице, где стояли навязанными жеребцы, и пепельно-серый скакун в нетерпении обрадованно затопал всеми ногами.

— Я и Ветра привёл. Боялся, что с горя подохнет он за год. Веришь, но ни одного всадника не пустил себе на спину с тех самых пор, как тебя ножом ткнули!

— Спасибо, дружище. Ну привет, мой хороший… — подойдя к фыркавшему от радости Ветру Áррэйнэ потрепал жеребцу его гриву, чувствуя заигравшие под его шкурой упругие мышцы, и верный скакун отозвался неистовым ржанием, ударяя копытом о землю.

— Вот и окончилась твоя служба, Хребет, — сказал Тийре стоявшему неподалёку воину из некогда своего первого дáламлáох, — прости, что такой долгой выдалась.

— Благодарю, áрвеннид, что вернул нашего Льва, — почтительно отозвался Моррва, садясь верхом, — и служба эта была за первую честь!

— Поехали! — Тийре присвистнул, подстёгивая поводьями скакуна и разворачивая ринувшегося жеребца к спуску в ардкáтрах, объятый мглой сумерек, средь которых как угли алевшими искрами тлели огни угасающих к ночи окошек.

Ночь наплывала на землю.