…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ВТОРОЙ"…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ"Нить 9

Обернувшись от оконца к слабому огню светильника Майри вздрогнула от неожиданности. Она была тут не одна уже. Напротив неё в узилище сидел человек.

Точно дух тот возник словно из ниоткуда, неподвижно сидя на уступе у створы дверей. Майри готова была присягнуть Всеотца именами, что не слышала, как он вошёл. На песни её по ночам сюда часто являлся охранник, топая подошвами по камню ступеней и бренча крюковиной оконца в двери, дабы воочию убедиться, что пленница не исчезла, напев какие-нибудь чары и обернувшись упорхнувшей отсюда сквозь прутья решётки свободною птицей. Его шаги девушка слышала, как тот поднялся наверх и обратно пошёл вниз к воротам — но только его. Ужель этот неведомый гость в своей поступи тих точно зверь, или шаг в шаг ступал в ногу следом за стражником, что слились воедино их звуки — либо вовсе не смертный явился к ней нынче под своды узилища в мрачную ночь.

Сидевший в тени незнакомец был плотно закутан в добротный, ниспадающий до колен тёмно-синий плащ здешнего кроя с надвинутым на глаза наголовником. Складки ткани скрывали всю стать, делая ту угловатой и грузной — но явно мужской. Обе ноги в сапогах и поножах стояли порознь, твёрдо опёршись о доски пола. Крепкие ладони спокойно лежали на коленях. Ни лица, ни самих глаз внезапного гостя дейвонка не рассмотрела — но словно ощущала его пусть и не враждебный, но холодный и пристальный взор из-под края скрывавшего лицо наголовника — сперва внимательно рассмотревший дочь Конута, а затем упёршийся ей точно пика рогатины прямо в лицо, словно скрестившись со взглядом дейвóнки.

Она неподвижно застыла на месте, взволнованно выронив из ладоней соломенный пук, и осторожно осела на пол. Лишь сердце в груди застучало скорее, ощущая угрозу, которой веяло от незнакомца. Майри смело взглянула в укрытые под наголовником глаза, точно давая понять тому, что не боится появившегося в её узилище безымянного чужака. Это был точно не стражник, который стерёг ей здесь целый год — дыхание у того было жёстче, другим, как могла она чуять на слух. Безликий застыл на уступе у входа, еле заметный в своих одеяниях на фоне желтеющих глыб стены́ бурры, словно и не человек, а изваяние или дух — и не произносил ни единого слова.

В комнатушке стояла тишина, и лишь было слышно, как трещит прогорая на нити светильника масло, и воет за ставнями ветер. Раздавалось лишь взволнованное дыхание девушки — и еле слышимый присвист от дыхания незнакомца. Наконец дочерь Конута настороженно, медленно спросила у гостя на здешнем наречии:

— Ты кто?

Незнакомец какое-то время молчал как немой. Затем, так и не сдвинувшись с места спокойно ответил дейвонке:

— Тот, кого ждёшь тут…

Голос был странный. Произнося это тихо, он тем не менее был необычно силён, говоря об умении главенствовать над остальными, поднимать за собой или наоборот останавливать — и в то же время бесстрастно спокойный как будто стоячая заводь без тока воды. В нём была некая настороженность — и словно какое-то любопытство и приглушенная насмешливость.

Но самым странным казалось ей то, что этот голос для дочери Конута был незнаком — и в то же время в само́й глуби памяти билось как жилка то чувство тревоги, как будто его она слышала прежде. Голос был человеческий, и в то же время не лю́дское горло как будто бы произносило слова. Он был свистящий, чуть хриплый, будто что-то мешало ему говорить, точно кость сидя в горле или стягивая глотку подобно петле.

Словно глухой львиный рык.

Внезапно Майри вспомнила, точно озарённая вспышкой наития, что нынешней ночью минул ровно год, когда во дворце áрвеннидов она собственноручно расправилась с пойманным ею врасплох Львом из Килэйд, и едва не забила до смерти ножом самого́ их владетеля. Так вот зачем тот, уцелев, вздумал жизнь сохранить и ей тоже… В отмщение за убитого ею Ёрл-лáддврэ áрвеннид вздумал сегодняшней ночью как виру забрать её жизнь за убитого друга, чтобы тот в годовину своей неурочной кончины получил наконец кровь убийцы и успокоился в бездне ям Хвёгга — и затем и прислал к ней безмолвного этого смертоубийцу…

— Так тебя за моей головой прислал Тийре? — пытаясь успокоить взволнованное дыхание Майри с вызовом бросила эти слова в его скрытое тканью лицо, не отводя глаз от сумрака под наголовником, словно пытаясь там выглядеть взгляд чужака.

— Тийре мне не повелевает. Он мне владетель, но не хозяин. А так верно — догадлива ты, для чего я пришёл…

— Так ждёшь чего, гнусь? Ступени ногами считать утомился?! — резко бросила пленница прямо в лицо ему.

Безликий пришелец молчал, словно и не слышал её гневных слов.

— Ты пела… — сказал он вдруг тихо, по-прежнему не двигаясь с места, и даже ладони на его коленях не дрогнули ни единым из пальцев, — что за песня это была, расскажи мне?

— Что за дело тебе до дейвóнских песен, ты — душегуб? — разозлённая, она не сводила с него острого взора — зная, что он тоже смотрит ей прямо в глаза.

— Потому может быть, что и я сам дейвóн… — безликий чужак вдруг произнёс это на её родном языке, на срединном наречии — так чисто, словно на нём говорил от рождения.

Майри вздрогнула словно ужаленная змеёй, всем телом отпрянув назад на два шага.

— И ты, выродок, ещё и смеешь говорить мне об этом? Ты, кто сородичей убивает и служит врагам? — в ошеломлении она перешла на родную ей речь, пристально впившись глазами в сокрытый под наголовником лик незнакомца.

Какое-то время безликий гость так и молчал, застыв без движения подле дверей.

— Но и на четверть по крови я а́рвейрн… и с малых лет вырос в Эйрэ — сколько помнил себя. И чту я Бури Несущего, а не Всеотца… — на миг он умолк.

— Сами дейвóны лишили меня — ещё малым ребёнком — моих отца с матерью, дома, всех родичей до единого… и даже памяти о них!!! — спокойно говоривший это голос чужака на краткий миг при последних словах стал вдруг полным захлестнувшей его ярости, заставившей Майри вздрогнуть от волнения, когда тяжёлый кулак незнакомца со всей силы ударил о каменный выступ, словно не чувствуя боли.

— Ненавидишь меня — что же, ненавидь… Но не вини в отступничестве от своих, нет у тебя на то права. Мой дом и вся моя жизнь только здесь, в земле Эйрэ — и присяга моя áрвенниду тверда. Не тебе меня осуждать, дева — не смей…

Майри не отвечала, лишь настороженно глядя на чужака и не веря ни единому слову.

Незнакомец вдруг чуть приблизился к ней, подавшись всем телом вперёд.

— Ты пела сейчас эту песню. Верно, мать её пела тебе как-то в детстве… и моя мать её тоже пела. Я в этот миг словно вспомнил ту прежнюю жизнь, с твоих слов вдруг ко мне неким чудом вернувшуюся…

Он умолк, внимательно глядя на девушку.

— Не знаю, откуда сама ты, из какого удела… Думаю, всё-таки северянка, как по говору слышно. Скажи: знаешь ли ты одно место в ваших краях? — нежданно спросил её этот чужак. В его голосе послышалось напряжённое волнение, и не дожидаясь ответа незнакомец продолжил:

— Это где-то на севере Дейвóналáрды… — торопливо говорил он на среднем дейвонском наречии, — …верно, около самых Помежий с союзными землями или с уделами Эйрэ — но точно не помню… Дикие, непроглядные чащи — чёрные ельники прямо по кручам, болотные топи и горные пустоши — но прекрасные в своей дикости. Там есть гора, что возвышается среди кряжей выше прочих отрогов и скал. Спина её голая, без единого древа — и на закате походит на лежащего зверя… медведя. Цвета она то чёрного, то кроваво-бурого, точно железо во ржавчине. А в низинах у самых её подножий — вековечные густые дубравы, словно высеянные рукой самогó Всеотца для стен своих небесных чертогов.

Потрясённая всем услышанным Майри молчала, лишь слушая его речь, вдруг поразившую её. А гость словно и не обращал на дейвóнку внимания, погрузившись в видения прошлого.

— Ты знаешь быть может подробное место? — спросил он, чернотою провала под наголовником взирая дейвонке в лицо.

Та молчала, задумавшись — и он терпеливо сидел в ожидании, не шелохнувшись, точно боялся спугнуть осторожную птицу, что доверясь внезапно уселась ему на ладонь.

— В детстве родичи часто меня брали в путь, когда выправлялись к родне — и я побывала так с ними по многим уделам востока и севера… — заговорившая было с ним Майри приостановилась, точно раздумывая: с чего она вдруг говорит это, отвечая врагу на неожиданный вопрос того — но вопреки своей воле, вопреки всем предчувствиям отчего-то продолжила.

— И похожее место я видела тоже однажды. Это наверное в северных землях Помежий, где кряж Буревийный — там, где течёт вдоль него Струмени́ца — а как называется в Эйрэ река эта мне неизвестно.

— Да, река… — тихо добавил он, кивнув головой утвердительно, — тем же именованием Ллиф-э́байн зовётся она тут в верховьях у Гáот-аг-кре́хадд-слейббóтха…

— Тот край ты и описал. И эта гора, что я видела издали — походящая на медведя — там она, в этих землях на севере, где со времён Дейна хозяйствуют Ёрвары.

Умолкнув, Майри убрала сползшую на глаза прядь волос — пристально наблюдая за чужаком.

— Ёрвары? — плечи его приподнялись в сомнении.

— Так говорили родные мои. Вроде бы… — словно с неким сомнением тише добавила девушка.

— А кто там живёт, что за люди? — спросил он дейвонку, и голос безликого гостя стал снова взволнованным, — кто жил там раньше, какие семейства?

— Мало кто жил там тогда. Пустой это край, весь безлюдный — ни нив, ни чертогов. Взрослые вообще тихо молвили между собой, что дурные места там, что лежит на них Гнев Всеотца… Или решил ты, будто я знаю всех некогда живших там?

— А лет двадцать-тридцать назад? — торопливо спросил он, — ты молода по годам это знать — но быть может тебе рассказывали что-нибудь старшие в вашем роду? Или от других земляков ты хоть что о том месте слыхала?

Майри несогласно покачала головой, до сих пор не понимая — что же нужно от неё этому чужаку, пришедшему за её головой — для чего он упорно об этом расспрашивает?

— Да откуда мне знать? В те годы на севере была кровавая смута, по востоку Помежные Распри не знали конца. Тогда и большие семейства исчезли — не то, что их данники и без счёта всех малых домов в тех уделах, кого в стычках пожрали огонь и железо. Откуда мне знать, кто ты есть? Может Гальдур ты клятый? — голос её стал вдруг злым, вспомнив вслух прежних хозяев дейвонского Севера, враждебных в минувшем их дому.

— Может и он… — незнакомец пожал лишь плечами, всё так же застыв неподвижно на твёрдом услоне из камня. Безликий гость долго молчал, точно раздумывая, и казалось глядел сквозь дейвонку, устремив взгляд сквозь мглу в непроглядную бездну минувшего.

— Там я родился, с четверть века назад… Но в памяти того не осталось — кем был я, чьим сыном, какого семейства… Лишь смутные лики родных и вот эта вот песня, что пела когда-то мне мать. Не могла бы ещё раз ты спеть её… мне?

— А с чего я должна помогать тебе в том, душегубу?! — зло переспросила его Майри, — ты ведь по мою голову пришёл — так чего ждёшь?! Твой áрвеннид уже заждался моего черепа в ларь — раз о девку свою владетельную руку замарать ради мести боится! Чего же он сам не пришёл за товарища отомстить по чести́ как мужчина?

— И не боишься меня? — с усмешкой произнёс он, выпрямляясь.

— Тебя?! Что же сам ты страшишься лицо показать? Или ты одедраугра гаже?

— Какая ты острая на язык… — ухмыльнулся ей Аррэйнэ — поняв, что той дерзость лишь вызвана страхом, то попытка его разозлить, чтобы смерть от руки его была бы скорой, недолгой.

— Только я не твои песни слушать пришёл сюда, Ти́веле. И лицо моё для тебя будет может быть даже страшнее, чем у кого из одедрáугров — если привидятся вдруг. Узнаёшь?

В отблесках лампы серебряным блеском сверкнул небольшой нож с резной рукояткой, как коготь у хищного зверя вдруг выросший из его пальцев на левой руке.

Майри вздрогнула. Дочь Конута сразу узнала клинок… сразу вспомнила эту кровавую ночь год назад, когда этим ножом, которым соседки-служанки из девичьих разве что яблоки чистили, её рука забила до смерти застанного врасплох Льва А́рвейрнов — и не раз этим жалом достала едва не последовавшего за товарищем áрвеннида — если бы не могучая сила сумевшего отбиться от неё даже безоружным и раненным Тийре и подоспевшие стражники, чьи копья остановили её, едва не отправив во тьму. Неужели и этим же жалом саму её выправить в Хвёгговы норы желает вот этот безликий чужак, позабывший кровь предков сородич?

— По глазам вижу, хорошо тебе памятен этот вот коготь. Тогда ты его напоила как следует кровью, Тивеле — но не досыта́, — хмыкнул он, угрожающе поигрывая лезвием в пальцах и продолжая пристально взирать из-под наголовника прямо в глаза напрягшейся от волнения дейвóнки.

— Жаль, что второго вашего зверя в ямы не успела отправить! — Майри вся сжалась в комок точно натянутая тетива, не спуская с противника глаз.

— Разгрезилась ты… Да и с первым ты маху дала тогда,Ти́веле… — проговорил незнакомец, насмешливо цыкнув языком.

— Да кто же ты такой? — она пристально продолжала взирать на него, морща в догадках свой лоб, — чего ждёшь, раз за мною пришёл? Поизмываться решил напоследок?

— Не узнала совсем меня, глупая? — он едва не рассмеялся в голос, и плечи его под плащом затряслись от неслышного хохота.

— Ступай к Шщару ты, волчий умёт! — озлословила она, вздрагивая в волнении.

— А ведь дважды уже меня к змею во тьму направляешь… — голос его вновь стал твёрдым, холодным.

Áррэйнэ смолк. Играть с этой девкой строптивой в загадки и слушать проклятья ему надоело — и так сколько времени отговорил с ней впустую, так ничего и не выяснив толком. Дейвóнка же, так ничего и не поняв, настороженно сидела на соломе напротив него, вся вжавшись в комок.

Правой рукой он медленно снял наголовник плаща и вновь встретился с ней насмешливым взглядом.

— Чтоб тебя… — вздрогнув, прошептала потрясённая Майри, узрев вспыхнувшее у неё в памяти ненавистное обличье того, кого считала мёртвым вот уже целый год.

Но страх её был короток точно жизнь с потолка ниспадающей капли. Всего через миг глаза дейвóнки округлились от ярости, и оказавшаяся под её ладонью среди соломы тяжёлая миска полетела противнику прямо в лицо, а сама она точно та рысь на добычу метнулась к нему, стремясь дотянуться до горла мужчины или выдернуть нож из его пальцев.

Однако на этот раз снова застигнуть врасплох его ей не удалось. Áррэйнэ словно и не заметил летевшую прямо в его лицо миску, поймав ту пятернёй точно пёс на лету пастью клацает муху. Бывшая уже близко от него Майри вдруг ощутила, как холодное лезвие резко упёрлось плашмя в её горло. Оказавшись лицом к лицу с ним, едва не ударившись лбами друг друга глаза их обоих на миг встретились — и той же рукою Убийца Ёрлов с лёгкостью отшвырнул дейвонку назад от себя точно сноп. Пролетев пять шагов дочерь Конута рухнула на пол в солому, плечом и затылком ударившись о холодные доски, бессильная снова подняться на ноги, и тихонько застонала сквозь зубы от боли, переворачиваясь на бок и тяжело дыша.

— Сядь, — спокойно сказал он ей, — и даже не пытайся ещё раз убить меня, глупая. Мог бы голыми руками отправить тебя в Ормхал прямо сейчас — и не таких прытких свердсманов к змею спровадил. Тебе бы уж точно твой жёлудь свернул без труда. Вот Хвёггу была бы невеста под стать… — в последних словах проскользнул едкий колкий смешок.

— Чего же… не отправил? — озлобленно, с холодным отчаянием проговорила она, откашливаясь, и с трудом привстала на руках с пола, отряхивая солому с лица. Но тот словно не расслышал её вопроса, и продолжал всё так же пристально рассматривать дейвóнку — точно охотник настигнутую добычу.

— Да… в тебе, верно, есть искра Тинтрéаха… — вдруг негромко произнёс он, пристально вглядываясь в девушку, вновь продолжая разговаривать с ней на дейвóнском наречии.

Майри молчала, исподлобья глядя на него с неприкрытой ненавистью.

— А́рвейрны верят, что Бури Несущий дарует людям жар пламени своего негасимого небесного горнила, который искрами разлетается наземь, попадая в сердца и давая им разные чувства: ярость и радость, волю и гнев, силу и стремление, ненависть и любовь… И в тебе она тоже есть, его искра — пусть ты и рождена дочерью Вотина. Ещё когда ты сразила меня своей рукой в первый раз, я понял это — в тебе, женщине, силы и ярости на пятерых свердсманов припасено. Таковой, верно, и сама Марв-Клéйхлам была — с виду простушка такая, баба бабой, а в сердце…

Она так и молчала, не ответив ни слова — а быть может и просто не знала, кто такая была та, о ком помянул только что он с каким-то великим почтением в голосе.

— Кто ты такая? Откуда сама будешь?

Майри не произнесла в ответ ни слова, не отводя презрительного жалящего взора с противника.

— Не хочешь со мной разговаривать? — полюбопытствовал Аррэйнэ.

— С тобой?! — она вперила в него глаза, полные ярости, — великая честь — с таким душегубом плести свои речи!

— А до того ведь, пока не узнала, так словно сорока трещала… — ухмыльнулся он — словно Льву было приятно раздразнить её своими насмешками, вывести из себя и заставить злиться ещё сильнее.

— Чего?! — вспыхнула Майри, подскакивая.

— Ладно, хватит, — Áррэйнэ выпрямился, сидя на прежнем месте напротив неё, — сядь.

Голос его, всё такой же хрипло-свистящий, был спокоен, но внутри него всё равно чуялось некое скрытое волнение.

— Пусть не желаешь мне говорить кто ты есть и откуда, раз собираешься до смерти остаться безвестной — но быть может расскажешь хоть что-нибудь, что известно ещё тебе о тех землях на севере?

Она молчала.

— Или… можешь ли ты спеть ту песню ещё раз? Пожалуйста…

Майри так и сидела оцепеневшая, полная ярости — и не сразу даже поняла, чего он от неё хочет. Что он — пришедший за её жизнью Лев А́рвейрнов — вдруг спрашивает о каких-то песнях. И не требует, а просит…

Осенняя стылая ночь шла к рассвету. Сотня конных копейных владетеля Эйрэ ушла от погони, сумев разделить настигавших их недругов, и ударив сперва одного, а потом и второго противника быстро смогла разгромить тех отдельно.

— Пленных из знатных на выкуп. А прочих гоните к Гнезду — там пусть камни таскают на стены и роют валы.

— К Шщару б их выкуп — и всех их…

— Я их взял, а не ты. И рубить их не дам.

— Ну давай — говори ещё с ними…

— И буду. Так надо. Однажды узнаю…

— Я бы их всех — мохнорылых выблюдков… — зубы у Мейлге вдруг скрипнули, — а ты точно про Бранвенн и Айб позабыл.

— Не забыл — и искать буду сколько сумею.

— Да уже второй год как минул середину… Ищи — твоё дело, — пожал родич плечами, устремляясь к загонам своих, — давно они в Эйле — или так, или этак… сам знаешь.

Человек подошёл к кучке пленников, взятых сегодня.

— Есть из вас кто — кто был прошлым летом в Помежьях в уделах у Дил, у Холодного Лба? Кто шёл с Лейфом Осиной из дома Сторгейров и взял там обоз? Где теперь его люди воюют?

Из толпы долетел чей-то голос.

— Осина уже с той зимы как в Чертогах Клинков — с половиной людей — пал в бою с вашим Молотом.

Вершний скрипнул зубами, задышав во всю грудь.

— Может знаете кто — в том обозе средь прочих жена моя ехала с дочкой…

— Что ты знать хочешь сам-то — что с ними там было? — вдруг фыркнул со злобой один из пленённых, стоявший поблизости, — да Сторгейров те люди и сами хватили от ваших в избытке — и такой же монетой платили тогда! Думаешь, Лейф там смотрел кто есть кто? Да их всех он тогда…

Родич Мейлге вдруг в резком броске как стрела налетел на дейвона, ударом свалив того с ног и с размаху став бить сапогом по лежавшему телу. В руке его молнией вспыхнул клинок боевого ножа. Кто-то из пленников дёрнулся было, но копья их бдивших противников воинства Эйрэ тех быстро зажали назад сталью жал.

Вершний стих, перестав бить врага — и как раненый бык задышал тяжело, ухватившись ладонью за руку помощника, убирая клинок снова в ножны — но так и не ткнув распростёртого недруга.

— Погорячился я, люди… Тремя поклянусь — кто что знает о них, рассказать что сумеет без лжи — отпущу, не возьму ни единого хрингура в выкуп — дам коней и припасы. Только скажите…

— Ща наврут тебе — уши завянут… — издали видевший всё что случилось Кулак подошёл к ним поближе, — что и видели лично, и знают, и сами тебя доведут! Жить захочешь — не так наплетёшь!

— Не навру… — отозвался вдруг здешним наречием Эйрэ один из пленённых, ступив на два шага вперёд, — только ты за железо опять не хватайся, почтенный. У меня тоже дома жена и три дочки.

— Вернёшься. Клянусь. Лишь скажи — что известно о них?

Кулак хмыкнул сквозь зубы, и вновь развернувшись направился к собственным людям. А его родич приблизился к пленнику.

— Я Родри Буррэйд — Картавый — сын Довара Цепкие Руки из дома Маэннан — и желал бы с тобой говорить по чести́ как мужчина с мужчиной, а не как победитель с пленённым.

Пленник взглянул на него, подошедшего ближе.

— Я Свейр Ясень, сын Конута Пики из Рагни. А говоришь ты отнюдь не картаво, почтенный…

— Лет шесть как ещё говорил — будто каши во рту носил ложку. А как встретил жену свою в первый раз в год тот — ошалел будто, спать не мог месяц — полгода язык свой сквозь силу сношал, всё учась говорить как иные, чтобы по-людски посвататься, с ней говорить чтобы годно… И отыскать её очень хочу вместе с дочерью. Что о них знаешь, скажи?

— Так как хоть жена твоя выглядит с дочкой? Много там было людей, как я помню. Сам ты тёмный, как ваши южане — а женщин таких я не помню в обозе том.

— Дочь в меня — столь же тёмная вышла, по бабке из Кромдех — а жена сама с севера Эйрэ, её матерь была в половину из брузгов. Бранвенн светлая волосом, точно как ваши — иной раз даже путали прочие.

— Женщину светлую помню там, видел такую. А дочери сколько лет было, почтенный? — пленник хмурил свой лоб, всё пытаясь припомнить. Тишина точно в Эйле легла над уже засыпающим станом воителей Эйрэ.

— Айб было пять тогда. Рослая, тонкая. Если жива — так уже будет семь. Сама тёмная, носик чуть острый.

Пленник какое-то время молчал.

— Не молчи… Что ты знаешь?

— А если ответ не понравится? — осторожно спросил человек, покосившись на нож.

— Знаю и так — не дурак… Если где-то жива, отыщу — хоть у вас в ходагейрде. Найду. Говори…

— Как Осина погиб, их загона остатки влились в ряды Коттура Белого, ратоводца из дома Бергейров. Женщин тех и детей не рубили — в обозе том точно, что Лейф тогда взял у Холодного Лба, уповая на выкуп — но вот не срослось.

— И где они нынче, Бергейры?

— Не знаю, почтенный. Сражаются где-то. Но знаешь ты сам, что с женой твоей стало. Сами ведь тоже вы наших же баб точно так же…

— Я знаю. Война такова… — Родри стих на мгновение, молча застыв как немой, сцепеневший.

— Так, значит, живы они?

— Точно клясться не буду. Наверное… Я Белого вот уж полгода не видел. Загон их на севере где-то, ушёл вслед за Фрекиров прочими сотнями, как пал Ульфхулугрейрд. Так говорили другие, кто видел их прежде.

Пленник умолк, сопнув носом.

— Такая вот правда, почтенный. Не знаю как примешь… Иным не под силу такое узнать, что жена его…

— Лишь бы живы… — перебил его вершний, — а я их найду…

— В том удачи тебе. Всё что знаю, я тут рассказал — не стаил ни единого слова.

— Маэл — его отпусти, — Родри Буррэйд кивнул одному из копейных, — дай какого коня и припасов на день-два.

Он обернулся к дейвону.

— Передашь своим всё — кто в плену, и какой хочу выкуп — или на наших меняю, за голову голову. Я слово держу. Остальных как и велено — в укрепь.

— Спасибо, почтенный. Храни тебя боги.

Остальные из пленников стали поспешно твердить земляку кто откуда есть родом, кому передать свои скудные вести и мо́льбы о выкупе. А вершний, дыша во всю грудь, устремился к лазутчикам — чтобы сколько возможно узнать, раздобыть хоть какие известия с севера, где теперь в каких землях сражается Коттур из дома Бергейров. Сердце в груди его било как молот, не веря в ту тонкую нитку надежды, какую он смог ухватить в эту ночь — кои стали ему с того дня бесконечной, бессчётной — но вера как искра пылала в душе сына Довара.

Бушевавший снаружи северный ветер бился о затворявшие узкую оконицу ставни, завывая и плача точно неприкаянное сердце в ночи, рея меж горных кряжей вокруг давно спящего города и свистя в голых кронах облетавших листвой к зиме чащ, пригибая к земле их вершины и кропя стылой моросью. Долгая ночь так же долго катилась на спад, и лишь тут под крышею бурры метался по стенам неровный трепещущий сполох огня догоравшей у их ног светильни.

— Не думала, что ты жив после ран тех останешься… — негромко и настороженно произнесла Майри, исподлобья глядя на сидевшего напротив противника.

— Сам не думал, что из ям на свет выйду к живым. И тебя я живою не ждал увидать уже, Ти́веле, — произнёс Áррэйнэ — заметив, как с безразличием слушала она его слова.

Убийца Ёрлов умолк, пристально рассматривая пленницу. Теперь, переменив место и обхватив ноги руками дейвóнка сидела совсем рядом с огнём догорающей лампы, чьи отблески ложились ей на лицо, которое прежде не сохранилось в его памяти в тот роковой вечер — и наконец-то он рассмотрел, как та выглядела.

Верно, прежде встречал он и более красивых дев из дейвóнского племени, чем эта долговязая молчунья, пристально и с озлобленным отчаянием взиравшая на него как попавшая в ловчую яму волчица. Каковой она была тогда год назад — память его не сохранила, не оставив ничем кроме двух окровавленных рук с зажимаемым в пальцах ножом. И хотя голодом пленницу не морили, как верно сказал ему Тийре, но проведённый в этих холодных стенах бурры год стёр её прежний облик. Была она исхудавшая, с заострившимися чертами лица, давно не видавшая солнечного света кроме как из этого небольшого оконца, с потерявшей румянец блёклой кожей и тусклыми, долгими в пояс спутанными светлыми волосами — так он увидел эту яростную, не страшившуюся его ни тогда, ни сейчас даже собственную убийцу. И хотя дух её не сломался в неволе, как Аррэйнэ сам убедился — сейчас в синих глазах дейвóнки были усталость и тяжёлая тоска, как у запертой в клетке птицы, прежде привыкшей свободно летать.

— Верно знаешь, что отсюда живой ты к утру не уйдёшь. Быть может есть кто-то, кому о себе хочешь весть передать? Отцу, брату, мужу или парню какому, на кого прежде глаз положила? Твои слова отвезу куда скажешь, в любой из ваших уделов найду с кем отправить — Бури Несущим клянусь!

Пальцы его на мгновение тронули знак Пламенеющего, свисающий с шеи.

— Не тебе мои вести возить, душегуб — ни словом, ни руной… — глухо проговорила она, опустив взор к соломе у ног.

— Как кусаешь меня языком — раз ножа под рукой больше нет! — ухмыльнулся ей Аррэйнэ.

— А месть за меня ты ещё полной мерой получишь, скотина! — резко вскинув глаза нашлась она что ему дерзко ответить, — найдутся крепкие руки и на твою шею…

— Значит, умеешь в слова вязать руны? — с любопытством переспросил Лев, будто не услышав её дерзкой угрозы.

— Не только коров доить у́чена — и письму научили! — бросила она с вызовом — спохватившись, что чуть не выдала себя ненароком — что не каждая ведь чья-то дочерь из богам лишь известного селища в северных землях обучена руны сплести в словеса.

— И шеи подвыпившим резать исподтишка… — пристально глядя на неё добавил Áррэйнэ, дотронувшись пальцами до своего горла.

— Чего время тянешь? Прежде чем убьёшь поизмываться решил?

Áррэйнэ ухмыльнулся, не говоря ей ни слова в ответ. Он лишь похлопывал по колену костяшками пальцев, точно раздумывая что-то. Затем снял с пояса полупустой кожаный мех для воды, и развязав туго зашнурованную горловину неторопливо отхлебнул пару глотков — краем глаза посматривая на дейвóнку, справедливо решив, что так оно безопаснее. У этой и солома в руках как дубина.

Допив до дна меха Лев вытряхнул из него остатки воды и положил на колено.

— Что же, я благодарен тебе, Ти́веле, — он пристально посмотрел на неё, не сводя с лица той своих глаз, — …за твою песню. Жаль, что не спела её мне ещё раз. Но я много что вспомнил.

Медленно, точно у него впереди была вечность свободного впереди, Убийца Ёрлов стал лениво царапать острым жалом ножа грубую кожу меха, будто пробовал сталь на остроту перед тем, как… Взор его хоть и был безразличным, как поначалу, но иногда в нём прорвались наружу то холодная безжалостная угроза, то наоборот прямо сочувствие к ней — а то и такой колющий жгущий огонь, от которого сидевшей напротив него взаперти среди каменных стен дочери Конута становилось не по себе — понимая, что она совершенно одна с этим мужчиной.

— Знаешь, каково оно в Шщаровых ямах? — вдруг спросил у той Áррэйнэ спустя долгое время молчания.

Майри не отвечала, отведя взгляд набок.

— Что же… сама скоро узнаешь.

— В ногах у тебя валяться не буду — пощады просить, — глухо ответила она.

Он видел, что как бы пленница не храбрилась, но всё равно была сильно взволнованна — плечи у дейвóнки вздрагивали, пальцы судорожно стискивали солому у её ног, а дыхание сбилось.

— Вижу, что всё равно ты боишься, но что не попросишь — то правда… — в голосе Льва словно прозвучало сочувствие. Он мимолётом взглянул на блестящее жало ножа в своих пальцах.

— Мне ты пощады и вовсе тогда не дала…