…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ…ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 8

Поздним вечером того дня в одном из покоев Хатхáлле за столом с поздней трапезой собрались шестеро мужчин. Ёрл Къёхвар призвал к себе хранителя казны и печатей Сигвара Когтя, вершнего стражей Турсу Медвежью Лапу, своих единокровных братьев Уннира Вёрткого и Имеля Грома — и его, главу воинства Верхнего городища. Владетель Ротхёльфе завёл с ними речь о скорых и уже шедших приготовлениях к сбору войск и припасов, кому из ратоводцев отдать какие тысячи в их верше́нство — и много прочего, что мог он доверить их верным ушам.

— Войска западных уделов ещё только собираются со всех их владений в Ве́стрэсъёлхёфне, почтенный, — обратился к Сигвару вчера лишь вернувшийся оттуда Медвежья Лапа, — скригги семейств из Прибрежий выслали нам пока тысячу пеших и триста тяжёлых всадников первым заго́ном. Все прочие силы вместе с припасами и обозом ещё не готовы, и вряд ли успеют дойти сюда к сроку.

— Вот даже как?

— Увы — раньше середины лета мы их не дождёмся. Да и все их владетели сейчас съехались на погребение главы дома Морк — а как там заведено у А́ргвидд-Мар, похороны это как свадьба на месяц, только пьяных на одного меньше.

Уннир насмешливо хмыкнул сквозь зубы с услышанной шутки.

— Был он не стар, толстый Сиге. Что случилось с ним вдруг? — приподнял брови Коготь, удивлённый кончиной владетеля второго из крупнейших союзных им домов Прибрежий.

— Скверная болезнь, почтенный — от какой сам Эльдлейте когда-то скончался. От неё толстым Сиге и стал, запах дурной изо рта начался́, а моча как кисель. Переест — сразу худо. Всё дрова он колол каждый день, чтобы легче хоть было — и так и скончался от слабости сердца. Сейчас во главе дома стал его брат Хавган Большой Щит.

— Он сам хоть здоров?

— Точно бык — пахать можно на нём! Только мяса и рыбы жрёт много — а с того и болезнь на ноге началась. Вот клянусь — прибудет на погребение брата верхом на коне как мале́ц молодой, а наевшись вернётся с их тризны мешком на носилках как пень тот трухлявый…

— А у младшего брата их — шишки в заду! Ни верхом сесть в седло, ни посрать даже толком не может… — фыркнул Уннир насмешливо.

— Свезло же их дому на хворых владетелей… — нахмурился Сигвар, — печально, конечно, что Сиге отбы́л к праотцам — но вот срок нам не терпит. Поторопи их, Турса, вышли послание от нашего ёрла с требованием поспешить. Вечно эти потомки Владетелей Моря себе на уме. Я уже не скажу об Островных землях — эти пришлют свои силы не ранее осени. Будут ныть на Советах у наших наместников про челны изветшалые в дырках, дорогую смолу и немедленный лов, что мол рыба пошла из морей позже срока.

— Отправлю, почтенный. Писцы завтра же сделают грамоты, только пусть наш владетель ударит по ним печатями.

— Странно, что даже на пару с тобой не управился Виганд с делами… — насмешливо вымолвил Сигвар, краем глаза взирая на ёрла, — зато слышал я, укрепь его лишь растёт вверх и вширь, и пирами гудит точно улей — что за собственным делом он даже сюда на совет не явился…

— Вечно Виганд тебе на уме как бельмо, почтенный. Мне он как брат — и верен семейству, — нахмурился Стейне.

— Тот, кто ценные вина хранит в том сосуде, что треснул чуть-чуть, сам быть может за день не заметит сочащейся влаги. Но за годы в ту дырку вино всё уйдёт без следа, как известно… — посох Сигвара скрипнул по полу.

— Чем он так прегрешил пред тобою, достойный? — ухмыльнулся вмешавшийся Уннир, — мужеложствует что-ли тот Громкий тайком от всех прочих? Вон как сам весь побрит и надушен!

— Ага — и мальчишек с юнцами прислуга полна! — добавил и младший из братьев.

Сигвар лишь со смешком приподнял край брови́.

— Уж отец ваш опрятнее был, и слуг больше держал — если судят иные по этому только… Как по мне — хоть с кобылой пусть спит — не мое это дело, устои и нравы по спальням радеть. Разные служат для дома.

— Что — и такие? — поднял брови Имель.

— Кто? — удивлённо подался вперёд средний брат.

— Вот вам ещё имена назови… Дела мне нет до утех их — только бы голые по городищу не бегали и не лобызались прилюдно. Главное чтобы всякий в семейства кругу знал порядок и дело — да не гадил в корыто, из коего ест…

Брошенный взгляд его глаз над накрытым столом — пристальный и насмешливо-острый — заставил умолкшего Уннира вздрогнуть, встретив взор того правого ока у Когтя, что страшило иных и без слов.

— Ты, достойный, порою изменников явных готов пощадить… — ёрл внимательно глянул на Сигвара, — а за мелочи к верным нам людям цепляешься хуже репьёв…

Клонсэ какое-то время молчал, крутя древко точёного посоха в пальцах.

— Я из вас самый старый годами — и помню, что сказки вы в детстве любили послушать от нянек, все трое. Уж не знаю, теперь-ли в летах ваших их вспоминать… но одну-две могу рассказать. Будет то интересно услышать, я думаю.

— Вот уж ты видно всё внуков дождаться не можешь никак от своих сыновей! — гоготнул громко Уннир, — ведь старший давно должен был тебе их настругать не одну десятину!

— А я помню, почтенный, как ты нам однажды сказание то говорил — про присягу у Красной Секиры, — кивнул Когтю Имель, — история славная — жаль, хоть был уж не мал, позабыл половину!

— Есть другая — славнее. А быть может страшней… — Сигвар сел поудобнее, взяв в руку кубок вина.

— Любишь ты северян болтовню для детишек, почтенный, — скривился владетель.

— Эта не с севера будет история… Друг мой, купец из Большого Арднура, почтенный Бистам из Шапуров её рассказал лет уж тридцать назад, как гостил при дворе перед выездом в путь к Арсашахру. А пришла она к ним из земель много дальше к востоку — и вот там о чём сам рассказ. В одной местности жило семейство, что трудилось как все, ремесло своё знало искусно, но было богаче иных. Всегда золото было в ларе их старейшего, дабы трудные годы суметь пережить. Так велось от колена к колену, но никто не прознал их секрет, где те брали богатство. Одни тихо шептали, что клад откопали их предки, иль разорили гробницу владетелей древности. Другие твердили, что тайными знаньями те превращают свинец в благородный металл, чароплетеньем то постигая.

Младший брат ёрла сидел весь внимая сказанию. Средний — и то, кисло морщась, вполуха ловил слова Когтя. Даже ёрл повернул к тому взгляд.

— И однажды наследник владетеля вздумал жениться, и требовать стал у отца на богатую свадьбу монет. Тот дал сколько-то, сыну желая устроить достойный обряд и украсить их дом для приёма гостей и невесты. Но наследнику всё было мало — хотел он ещё. Отец, не желая отказывать, взял сына в лес, и повёл его в пропасть, объятую мглой среди белого дня — и открыл их семейную тайну, хранимую ими в веках. В глубине, в самом лоне земли есть пещера, где навеки был их жизнедавцами там заточён страшный дух, что подчас сотворения мира взял золото всё под луною и солнцем, став змею подобным чешуйчатым ужасом, блеском металла укрытым. Жаждет он зрить светила, вкусить снова жизнь, её соки с плодами — и всё тщетно грызёт камни мрачной заклятой темницы, сам не в силах покинуть её.

С собою отец взял испеченный хлеб, и с огнём смоляка вместе с сыном спустились они в ту пещеру. Там он бросил во мрак принесённое яство, и стал выжидать. Вскоре тьма загустела, явились их взорам когтистые лапы, чешуи, ужасные жвала и пасть — то дух заточённый вознёсся из бездн, вновь учуяв желанный пах хлеба. И пока он схватив всеми лапами мякиш сжирал его с алчностью страшной как волк рвёт овцу, отец ловко прокрался к нему со спины и успел оторвать две чешуйки из чистого золота. С тем вернулись они, и добытое злато пошло на дары жениху и невесте.

Но наследнику было всё мало. Желал он ещё и ещё — не взирая на мольбы отца, что завещано предками брать со спины духа бездн лишь по паре чешуек, кои сможешь ты взять в этот миг, как тот ест. И решил он испечь много-много хлебов, полагая, что сможет чешуек сорвать там немерено сколько, пока мрачный хозяин их будет сжирать хлеб за хлебом, терзаемый голодом.

— И что было? — спросил сам владетель со скукой.

— Парень так всё и сделал — и сам без отца появившись в пещере кидал туда хлеб круг за кругом, готовя мешок для чешуй. Но из мглы появились десятки голодных и алчных теней, что как хищные звери метнулись сжирать принесённые яства, сцепившись друг с другом в ужаснейшей свалке, грызясь и сражаясь. И кому не хватило хлебов, увидали юнца в кругу света — и набросившись дружно сожрали его, не оставив и даже костей.

— Ха… Про Красную Кожу страшнее сказание! — хмыкнул средний из братьев, — а тут что хоть пойми, к чему это…

— Есть другое, из тех же краёв — и понятнее будет. С огоньком то сказание — вам-то уж точно понравится, — усмехнулся хранитель казны и печатей, крутя в пальцах посох, — про женщину…

Исполин Турса хмыкнул, и глаза его вдруг заблестели.

— Жила в Арсашахре девица, владетеля дочь. И как выросла, стал её взору приятен юнец из их слуг, кто служил при дворе и следил за огнями светилень. И с ним предалась та утехам, отдав ему девство и все свои прелести. Много жарких ночей он гостил в её спальне, резвясь с той проказницей — но однажды в том страсти порыве стремясь к ней в окно он свалился с высокой стены и разбился о камни.

Уннир хмыкнул насмешливо, наполняя свой кубок вином.

— Девица была перепугана — как скрыть от отца и прислуги труп свечника? Не по силам одной было вынесть прочь с глаз со двора холодевшее тело — и куда его деть? И позвала она к себе в помощь слугу с мясобойни, обещая ему за молчание щедрый подарок.

— Что — на мясо любовника девка пустила? — округлил глаза догадавшийся Имель, поперхнувшись вином.

— Кто же знает? — пожал Сигвар плечами уклончиво, — но слуга, вожделея хозяйку, стал требовать близости с ней, угрожая раскрыть всем что знал. Согласилась красавица, дав своё тело тому мясорубу — но слуга раз за разом желал её брать, всё пугая раскрытием тайны. Долго терпела она его похоть, но вот как-то явились к отцу за рукой его дочери много сватов. И средь всех женихов был один — благородный, красивый, зажёгший ей взор — что отдала она свою руку ему, и уселась за свадебный крой и шитьё для невестина платья.

Только вот незадача… сваты и отец вряд ли были бы рады узнать, что не деву введут они к мужу в святилище их, и потом уже в спальню. И девица та стала просить мясника, дабы тот отыскал средь служанок с рабынями ту, кто на неё сама будет похожа с лица и со стати. Соблазнённый большими подарками, тот отыскал таковую на торжище — кто была сама прежде нетронута в чреслах, не зная объятий мужчины.

Турса и братья насмешливо слушали Сигвара, хмыкая в бороды. Лишь Прямой отстранённо постукивал пальцами по столу, глядя на пламя свечей.

— И сыграли богатую свадьбу. К ночи́ молодую служанки собрались вести к ожидавшему в спальне супругу, омыв и умаслив, и мать дала той все напутствия к браку. Но в опочивальню к тому во тьме тихо вошла та другая девица — и так всё прошло как по маслу, когда муж в своей страсти снял с той её девство, не вскрыв их обман.

Ночью служанка покинула спальню, и выйдя на кухню нашла там хозяйку, что ждала условившись подле печей. Но внезапно подменщица дерзко сказала владетеля дочери то, что она-де жена по закону и чести у славного мужа, с ним ложе делила — и намерена ей и остаться, а прежний подарок и деньги уже не нужны — пусть себе заберёт их былая её госпожа, и займёт её прежнее место на торжище.

— Во как! — хмыкнул насмешливо Уннир, отрывая зубами с кости мясо ножки гуся.

— И что дальше-то было, почтенный? — спросил вершний над стражей, во внимании весь привалившись всем телом на стол, — сумела та баба вернуть себе мужа — и как? Или мясник её так и имел с той поры?

— Дело было в ночи́, когда все в их хозяина доме уснули, упившись на свадьбе. Та владетеля дочерь, оставшись одна, заперла мясника в его комнате, разлила по полу чаны масла к светильникам, и подожгла весь дворец.

Имель присвистнул. Средний из братьев на миг кашлянул, поперхнувшись гусиною ножкой.

— Вспыхнул пожар, что пожрал много знавшего тайн их хозяйки слугу. Молодые же муж и жена слыша крики и пламени треск побежали сквозь дым из их спальни, желая спастить от огня. Та служанка, что заняла место хозяйки, в испуге помчалась по лестнице на стену — и владетеля дочерь, дождавшись её за столпом, сорва́ла с плеч той одеяние — и без смущения столкнула соперницу прямо в огонь, полыхавший внизу. А потом обрядившись в наряд тот откликнулась мужу на зов, кто пытался в дыму разыскать молодую жену. Обняла его, прильнув ласково телом к мужчине, и сказала:

— Мне страшно. Пойдём же отсюда, любимый.

И тот, не заметив отличий, повёл молодую жену, кого сам прежде сделал на ложе не девой, подальше от жара огня, где сгорели все тайны и их словоносцы…

— Ну так всё верно же — на что только бабы готовы пойти, что угодно устроят! — отстранив крыло гуся от губ заржал громко Уннир, — и хватает ума таковое придумать!

— Это точно! — поддакнул Бъярпотэ, — как говорит поговорка: «бабе поверь — сперва трижды проверь!»

— Странно… — пальцы Сигвара медленно стукали рогом ногтей по резьблёной кости́ его посоха, — я-то думал, истории эти про то, что не знающий меры, желающий больше разумного, слово поправший всё же рано иль поздно насытится так, что иного уже не захочет… не сможет желать среди темени. А оказалось — про жён мне почтенный Бистам слов наплёл…

— Достойный Храфнварр, — вдруг обратился к Прямому сам ёрл, прервав долгое слишком молчание, — успел ли ты укрепить стены и вежи в Верхнем городище за зиму?

— Всё как и обещал тебе осенью, владетель. Я оставил на службе лишь самых надёжных из людей упокойного Ульфгейра, и набрал новых, способных к ратному делу. Слишком много лентяев и алчущих хмеля тут дрыхло до моего приезда, от кого не было проку. Камники тоже справились с делом, за их труды я ручаюсь.

И помолчав немного Прямой вопросил у Стейне:

— Какой загон я должен возначалить после выхода войска из Винги, владетельный? Я готов к выезду, мои люди верны мне, и будут лучше любого из свердсманов стерквéгга в предстоящих сражениях.

— Не спеши собирать поклажу, Храфнварр… — заговорил вместо ёрла хранитель казны и печатей, обернувшись к Прямому, — ты славный ратоводец, твои успехи в Распрях Городов у всех на слуху. Однако нашему ёрлу нужен достойный человек тут в Высоком Чертоге на время его отсутствия, дабы помочь мне как вершителю воли владетеля поддержать здесь порядок. А в воинстве нашего ёрла пойдёт Вепреубийца с его сыновьями.

— Хоть врагов Конут снова валить будет! — хохотнул Уннир громко, — а то он десять лет как от скуки днём колет вепрей в лесу, а в ночи своих баб!

Храфнварр в мыслях возрадованно помянул милость Горящего, нежданно желанием ёрла вместо ожидаемой выправы к востоку оставившую его в стенах Хатхалле подле тех, кого ему хотелось бы защитить. Однако он почувствовал и то, что тем самым срок её ответа протянется много дольше, нежели если бы Гераде покинул обитель дейвóнских владетелей в путь на грядущие битвы в Помежьях — и вряд ли та отповедь будет радующей его сердце… Но боясь спугнуть удачно выпавший жребий богов он промолвил учтиво:

— Раз таково повеление, владетель, я исполню его. Ходагéйрд будет ожидать твоего возвращения — и уповаю на Всеотца, оно не затянется на долгие годы.

— На то мы и уповаем, родич, — ответил ему Къёхвар, — долгая война ни к чему нам.

— Турса, ты возначалишь вторую тысячу лёгкой конницы, — обратился к вершнему стражей владетель Хатхáлле, — поможешь старому Гаттиру и будешь подле меня как обычно.

— Понял, почтенный! — Медвежья Лапа почтительно преклонил голову, повинуясь, — раз Винрид тоже пойдёт в твоём воинстве, то кто займёт моё место в Высоком Чертоге?

Къёхвар переглянулся с почтенным хранителем казны и печатей.

— Мы подумали с Сигваром — старший его подойдёт. Как ты сам полагаешь, осилит?

Турса согласно кивнул.

— Этот справится — малый не промах!

— Тут уж прозвище он оправдал… — улыбнулся хранитель казны и печатей, и обернулся к Прямому.

— Да, почтенный — не знаю, как сладишь ты с ним. Сын мой тот ещё дар — хоть и славный воитель… Раз желает так ёрл, возвратится он из Сте́йндо́ттурфъя́ллерне нынче же.

— Чем же Горм твой таков?

— Не из тех он, кто чтит старшинство… — вздохнул Клонсэ.

— Да и баб ни одной не пропустит! — хохотнул громко Уннир, — с той поры как узнал, что не только в седле на коне скакать можно! И как только копьё до конца не сточил он со столькими девками, или стыдную хворь не обрёл?

— Уж не знаю, почтенный… — насмешливо хмыкнул вдруг Сигвар, — это ты у него поучись, раз умения мало тебе на достойную Трюд по ночам. Вдруг с того она вечно так зла?

Уннир только скривился, поддетый ответною шуткою родича — сделав вид, что того не расслышал совсем, и поспешил отсмеяться:

— Это точно — уж в этом за ним и втроём не угонишься!

— Ага — от таких девки сами мокреют и на спину падают! — опять вставил слово и младший из братьев.

— Верно! Вот Горящим клянусь — обрюхатит к зиме всех служанок в Хатхалле!

И обернувшись к владетелю дерзостно вдруг пошутил:

— Не боишься ли, брат, что на твоё он добро покусится?

Къёхвар лишь усмехнулся в ответ:

— Ты своё побереги…

Клонсэ обратился к братьям ёрла, сидевших по обе руки от того.

— Имель, Уннир — что скажете от южных уделов и Вольных Городов? Войск пришло предостаточно, однако мы с владетелем ожидали большего их числа.

— Ленивые эти южане и их жадность купеческая! — фыркнул Уннир, — как и все норовят поживиться от этой войны новыми уделами сыновьям и серебром за хлеба и оружие — а как начнёшь прижимать их с указами ёрла, так стонут о новых раздорах с соседями и требуют больше непорченных монет за труды.

— А как подати слать — так и портят их первыми! — усмехнулся младший брат Къёхвара, как всегда поддакну́в речи среднего.

— Верно! К тому же из-за Сорфъя́ллерне в эту зиму с купеческими обозами из Ардну́ра пришла красная смерть. Я вовремя успел убыть из Бирксвéдде на север, прежде чем все гейрды и бюгдэ намертво затворили ворота, и везде бьют тревожные била и трепещутся алые стяги. Говорят, что помежный Стейнсвáльге-гейрд уже вымер вчистую, точно ветер золу поразнёс там весь люд этот мор.

— Дурные вести… — Сигвар нахмурил седые брови над лбом, обдумывая услышанное — и мимолётом взглянул на коросту левой половины лица восседавшего в отдалении Храфнварра, чей облик сурово одёрнулся при словах о приходе рот-то́ддэ — когда-то отнявшей на юге его самых близких.

— Если мор в это лето будет так же силён как и в прежние годы его возвращения, владетель, то новых войск и серебра с провизией от Юга нам не видать. И все прямые пути теми землями к Каменному Узлу будут надолго закрыты. Красная Смерть в её разгаре выкосит воинство прежде, чем то доберётся до Эйрэ.

— Верно, Сигвар, — Къёхвар задумался, стукая кончиками пальцев о пальцы.

— Какие вести пришли от орна Дейна, Имель? — ёрл повернул голову к младшему брату.

— Скригга их дома по-прежнему слаб, с трудом ходит, с зимы его хворь до сих пор не прошла. Но он ответил нам в последнем послании, что приготовленные им загоны в стане за Железными Воротами уже ожидают отправления. Верю слову почтенного Эрхи, что лучше его никто и не приготовит нам эту выправу на твердь áрвеннидов.

— Уннир, дорогой брат, — ёрл повернул голову по правую руку, — ты утром же выезжаешь к Железным Воротам возначаливать эту выправу, как и просил меня прежде.

— Благодарю, ёрл! — довольный исполнением своего замысла Уннир улыбнулся, низко преклонив перед братом голову в знак благодарности, — не подведу тебя в этом деле, клянусь!

— Не подведи. От исхода твоего нáступа зависит для нас многое — тем больше, когда я не получу лишних войск со столь близкого к межам Юга, и рассчитывать придётся лишь на нескорых и своевольных скригг Прибрежий.

— Ничего, брат — тряханём северян, чтобы были шустрее!

— Тряханёшь их… С северян сейчас проку как перьев с ощипанной курицы — и подушку не выйдет набить… — поморщился Къёхвар, — хорошо, что хоть прочие не выразили недовольства и вечных их просьб о снижении податей. Даже южане из Вольных Городов — словно их скупость растаяла со снегами Сорфъя́ллерне…

Ёрл на миг обернулся к Прямому.

— Может Храфнварр то знает, с чего они так расщедрились?

— Дрянные из них воители, разве что оружие куют недурное! — не дав Гераде молвить презрительно фыркнул скривившийся Уннир, — лишь купец на купце, рукоделы сплошь рядом в тех землях…

— Ага — и Всеотцу по-людски́ не умеют молиться! — вновь поддакну́л тому младший из братьев, — вечно старых божков поминают и чтут сподтишка!

— Верно, Имель! Вот северяне намного искусней в войне, — Уннир воздел в назидание палец, — все воители с кипящей кровью из числа старых семейств!

— Позволь возражу-ка, почтенный! — со скамьи приподнялся доселе молчавший Храфнварр, обратившись к столь дерзко высказавшемуся среднему брату Стейне, — хоть ты и десять лет как рука нашего ёрла на юге, но плохо наверное знаешь тех жителей. Да, Вольные Города несравненно богаты — но в ходагейрде купцов много больше — а их ты поноси́ть не желаешь чего-то как тамошних?

— Ну ты вот сравнил — что коня с поросёнком! — покривился брат ёрла.

— Мне сравнить было с кем там, почтенный. Северяне всегда похваляются древностью рода, храбростью и военным искусством — но доселе не чтут слов законов, порываясь чуть что лить кровь морем, вместо слов уповая на месть поголовно, не щадя и детей даже с бабами. Чуть что — так резня…

— Ага! — кивнул Турса, — дед мне рассказывал — как осаждали при Хъярульве наши Стейнсвáльге-гейрд, вышибая арднурцев за горы, под уговор отпустили из тверди всех старых с бабами и детьми. Те уже уходили, как кто-то из наших увидел как будто, что кто-то из тех что-то тихо глотает — и будто блеснуло чего-то во рту. Мало ли что? Жрать хотел, корку грызть бедолага тот вздумал быть может. Так тут же клич кинули Къеттиров данники, что-де южане в желудках монеты выносят тайком…

Уннир скривился, поняв о чём речь.

— Северяне не думая долго там стольким им кишки наружу пустили, ища золотишко, что некого стало вести к перевалу на волю, как было условлено. Всё поле покрылось кровищей с умётом… Арднурцы увидя то вмиг позабыли про голод и сдачу, и из тверди их только осадой с огнём и камнями сумели уже мертвецами убрать — до последнего бились…

— Так — в Соседскую Смуту они дали жару… — опять воткнул слово и младший из братьев, — точно Гнев Всеотца пожрал Гальдуров с прочими там! А как те же вот Къеттиры с домом Хатгейров добрых полвека друг друга железом сводили — вот уж где мертвецов не обчесть!

— Да — Высокую Твердь тогда выжгли дотла они, кровью залив, — Къёхвар кисло скривился, припомнив события юности, — отомстил им за гибель папаши сын Хёскульда страшно, так искусно ловушку подстроил им хитрую там, когда…

— Это не там, где сестра его — эта, которая, как её… — вспомнил вдруг что-то Турса, обращаясь к владетелю — но тот не расслышал вопроса, когда вновь в разговор их вмешался Прямой.

— Вот они, северяне — вся суть такова их… Но и на юге в избытке умелых воителей. Так повелось, что все торговые пути сплелись там со времён власти прежних хозяев Сорфра́манла́ндида, ещё до пришествия веры в Единого — и из-за обилия товаров и искусных ремёсел многие прежние свердсманы стали богаты и отложили секиры в лари, — Храфнварр умолк, отхлебнув из кубка вина, неторопливо смакуя.

— Вот именно — не ровня они северянам! Да ещё каждый десятый там от ардну́рского семени… — презрительно скривился Вёрткий, словно исподволь бросив взор на молчавшего Сигвара.

— Ага, а про восточные орны иные твердят, что те же Ёрвары вообще наполовину рыжие… — усмехнулся Прямой в лицо Унниру — словно намекая брату владетеля о том, кем приходилась их бабка Сигни, первая супруга Тяжёлой Пяты и мать их отца Нъяля — и ещё кое-кто в доме Вёрткого.

— А что про юг… Так, Вольные Города вверили защиту умелым воителям и их людям, служащим верно за добрую плату. Я сам знавал многих из них, был в их воинствах — и взял бы и ты свои слова обратно, почтенный, если бы не повторял старые кривды бедных семейств северян с небогатых угодий в камнях и болотах.

— Так уж они и искусны… Да даже мои люди из Прибрежий гоняли их сборища и мечей из ножен не вынув! Трусы и горлопаны, лишь песни орут по ночам!

— Должно быть не с теми ты воевал, достойный… — хмуро промолвил Гераде, — а с ардну́рцами кроме послов да купцов и совсем не встречался… Я знаю, как за пять зим до минувшей похвалявшиеся теми же речами наймиты из северных орнов шли под рукой твоего помощника Коттура Острой Пяты на стороне одного из враждебных Аскхаддгéйрду городищ — числом много большим, чем выставил против них глава тамошней укрепи, не дожидаясь прихода их сил с другого сражения. Помнишь такое? — впился он пристальным взглядом в глаза разом скисшего Уннира, — так те четыреста северян в полной броне в страхе бежали от пятидесяти всадников под копьём достойного Ахорна Белого из Транк, в чьих жилах дейвóнской крови́ течёт лишь восьмушка — а храбрее его я не встретил пока средь мужей наших орнов — кроме семейства Дейнблодбéреар.

Прямой на мгновение смолк, и вдруг во весь рот усмехнулся.

— И поёт он отменно, почтенный — уж получше тебя!

— Довольно свар, почтенные Скъервиры! — встал со скамьи Сигвар Клонсэ, гулко стукнув посохом о половицу, — к чему стучать языками как билами? Да охранит нас Всеотец и его братья от неуспеха в этой выправе, и в грядущих тем больше. Уннир — тебе завтра убывать за Чёрные Горы к укрепям Хлидъярн — так зачем засыпать с обидой на родича?

Вёрткий кисло поморщился, слушая Когтя — не промолвив ни слова и лишь уведя взор набок от глаз Сигвара.

— Я сам не без крови ардну́рцев — так уж выпал мне жребий родиться в семействе из-за похотливости моего деда Эмунда к слишком красивой невольнице, коя вдруг оказалась милее ему за супругу, — усмехнулся хранитель казны и печатей.

— И раньше я слышал довольно презрения и укоров от свердсманов старых семейств. Но я Скъервир, как и все вы собравшиеся тут, достойные мужи — и так же достойно несу выпавший жребий удержать власть нашего дома в дейвóнских уделах. Не я ли был прежде воителем, мечом умножая богатство и славу семейства? Не я ль приумножил и разрастил тот немалый достаток, покровительствуя ремесленникам и искусным умельцам во всех наших владениях? Не я ли завёл множество рукодельных заделов во всех гéйрдах под властью ёрла, дающих нам серебра больше, чем хлебные подати? А в благодарность я даже от родича слышу попрёки в купеческой скупости с трусостью… — он с укором воззрил на Уннира, с которым хранитель казны и печатей был давно не в ладах, стремясь оттереть слишком прыткого среднего брата их ёрла от Красной Палаты — о коей тот явственно грезил.

— Признаю́ — я погорячился с суждениями, достойный Сигвар… Видит Горящий — забираю свои поспешные слова прочь, — кисло поморщившись изрёк в ответ Уннир, вновь отведя взор от так походившего на змеиный и порою пугавшего глаза у старого Клонсэ — говорят средь семьи, такового с рождения, а не ставшего на́криво после удара секирой по шлему.

Змей — он змеем и есть, где ты ни зри его след… хоть в корявом лице, хоть бы в оке… Оба этих вот с мешеной кровью — чужеродных подстилок потомство безбрачное — а залезли средь Скъервиров к самой вершине их власти. Хоть и разные сами, но взор их один…

— Говоришь, с той поры Нож совсем не являлся? — наблюдая за тем, как Прямой пропесочил второго из братьев, негромко спросил у владетеля Турса.

— Точно рыба его пожрала́ в тех болотах, как слышал… — ёрл и сам усмехаясь сидел подле скисшего братца, столь порой не по-братски совавшего нос вперёд старшего.

— Я-то зиму провёл по Прибрежьям, вестей не слыхал. А живуч же ведь был этот пёс как змеи́на — думал, сам Хвёгг его вы́рыгнет прочь… — фыркнул ёрлу Бъярпотэ — и лицо его вновь исказилось усмешкой уже не бесстрастной, а глаза заблестели как масло.

— Так добро его тут без присмотра теперь?

— Присмотри раз желаешь, пока сам не у́был туда — пока ту не прибрал кто другой…

Вёрткий встал со скамьи, оправляя одежды и пояс.

— Пойду попрощаюсь с супругой перед отъездом — она недавно разрешилась мне третьим сыном.

— Смотри, не зачни ей четвёртого при прощании! А то Вепреубийцу в кровати обгонишь так скоро! — хохотнул громко Имель, тогда как угрюмо молчавший и слышавший речи всех Храфнварр заметил, как криво нахмурился ёрл при словах про обилие юных наследников родича.

Когда с треть восьмины спустя совет завершился, простившийся со всеми Прямой направился по крытым переходам на стенах в бок стерквéгга, дабы совершить обход вверенных укреплений. И на одной из веж-клычниц столкнулся с молчаливо взиравшим на зажёгшиеся в небесах звёзды Унниром.

— Не идёт тебе сон, почтенный? — учтиво вопросил того сын Торда, — или ты в обиде на мои речи во время Совета?

— К чему мне внимать твоим речам, Прямой? — даже не повернулся к нему лицом Уннир, угрюмо ответив сквозь зубы, — наш брат сам всё решил, а Коготь ему нашептал в оба уха что нужно. Ты лишь нищий свердсман из нашего дома, а я правая рука ёрла на Юге. Только оба мы — прах перед ликом богов и их волей.

— Дурные предчувствия тебя гложут, родич? — прямо спросил его Храфнварр.

— Метко же прозвали тебя в нашем доме Прямым — спросишь, как в лоб прямо врубишь! Благо ты не так дерзок и остр на язык как наш Айнир из Стрю́мме-гéйрда.

— А что же Айнир?

— О-о-о! — Уннир назидательно поднял указующий палец, — тот бы на твоём месте уже вовсю поноси́л Стейне и упрекал в опасном для нашего дома скудоумии. Но наш ёрл лишь себя слушать жаждет…

Он умолк на мгновение.

— Да, дурную кашу заварил тут мой брат вместе с Когтем. Расхлебать её всю в одну ложку нам будет непросто…

— Почтенный брат ёрла — ты много ближе к владетелю и его думам. Я не боюсь ратного дела и долг свой несу достойно — Горящий свидетель. Но был ли столь сильный прок развязывать настолько большую распрю с áрвеннидом и его союзниками, рискуя так многим для нашего орна? Да, я Скъервир, как и все мы — но не было бы Къёхвару больше проку искать мирных решений в том деле?

— Глуп ты по простоте своей, Храфнварр — за то и прозябаешь на небогатых местах, и доселе без бабы один как кол в поле… — фыркнул Уннир с презрительной желчной насмешкой, — думаешь, в уделах Эйрэ их фе́йнаги не желают начала войны? Или áрвеннид их столь глуп, что препыняет нам торг с берегами Полночного моря и с юга на земли восточных держав за кочевниками — и надеется слепо, что брат мой оставит всё это ему без ответа? Разве не сам старый Дэйгрэ подкинул углей в эту кучу из дров наших распрей за вот уже сколько веков?

— Может и так…

— Так — а как же ещё? Или ты думаешь, что Мурхадда дар позабыт, и многие кийны сами не готовы уйти из-под верше́нства над ними дома Бейлхэ, переметнувшись под руку моего брата? А таких половина Помежий с союзными землями. В этих кровавых уделах века́ уж живут всё семейства разбоем, убийством, насилием — похищают и скот, и людей, не считаясь с законом. Как владетели Бейлхэ их жать начинают, призывая к порядку и мир насаждая — сразу все своих вольностей ради бегут к нашим ёрлам под руку проситься с защитой.

— А потом против нас бегут снова в Аг-Слейбхе — как и мы их извечный разбой прижимать начинаем…

— О-о, зришь верно — недаром Прямой! Верность присяг их — по цене клятвы Красной Секиры… А кровавую встречу с послами, которую Стейне бездумно устроил от гнева, ни один из домов Эйрэ нам не простит. Война та давно назревала, и все её жаждут — плодов от побед получить.

Храфнварр вскинул взгляд ввысь, также воззрив на горящий искрами звёзд полог ночного неба над головой — точно бесценное, искусно вышитое драгоценными камнями одеяние их жизнедавцев.

— Да — боги словно смеются, подкинув нам искр в эти старые угли… — промолвил он тихо.

— Боги… Брат мой и их всех ничуть не боится. Старый Свейн хоть и против раздора, но предсказал ёрлу в прошлую осень, что ни смерти, ни гибельных ран не способны ему нанести ни мужчина, ни баба, ни чадо рождённые в Эйрэ.

— А врагов из дейвонских семейств не узрил в своих виденьях Свейн?

— Метко зришь ты! Узрил он и то… И ни один из дейвонов тем больше вреда принести для него не найдётся — так сказано. Так что брат готов горы свернуть, одобряемый свыше. Да ещё того пьяницу Фийну сюда приплели для законности дела. Тьху! — Уннир сплюнул вниз с хугтанда, — слава Горящему, от перепоя опять заболел этот дурень, и не придётся везти его подле себя до Аг-Слейбхе.

Вёрткий умолк на мгновение, пристально глядя во тьму.

— Нет — неизбежна война…

Брат владетеля отвернул взор от неба и пристально впялился в облик Прямого, торопливо убрав взгляд от язв красной смерти на левой щеке. Толковали про этого разное тут — говорили, он бабу с ребенком своих порешил, а про мор лишь отмазка… Говорили, у Старкеров он утворил там такое, что иным и не знать того лучше — потом не уснёшь. С таким рядом стоять в двух шагах у обрыва стены в темноте — берёт оторопь…

— Говорят, ты отменный воитель — получше за Вепреубийцу — раз призвал тебя Къёхвар на службу издалека? Большое предстоит дело, Прямой — так что готовься к тяготам даже тут, в ходагéйрде. Большой огонь далеко обжигает — но и выжигает гущар для грядущих посевов. А ветер сейчас раздувается сильный, какого с тобой мы ещё не видали — и буря придёт.

Он умолк на мгновение.

— Если уцелеем мы в распре, и боги даруют победу дейвóнам и нашим союзникам — то и твой тощий кошель зазвенит серебром звонче нынешних дыр! — усмехнулся брат ёрла, — я же стану намного превыше сегодняшней власти, что и Коготь уже не посмеет дерзить мне в лицо — не то уж что ты!

— Большой огонь далеко обжигает… — повторил слова Уннира вершний стерквéггом, вновь умолкнув в раздумьях.

Пламя порой разгорается долго — незаметно для ока, из едва тлеющих под спудом минувшего искр, засеянных и его владетельным родом за долгий час власти. И порой оно может вдруг вспыхнуть под ногами не ждущих его, уповавших напрасно на то, что прошедшие годы загасят незримый им жар.

Жар, что обжигает не глядя на славу и силу, не взирая на знатность и честь, не меряя мудрость и добросердечие каждого — чья тень вдруг окажется на пути того хищного пламени, искры которого тлели уже перед взором… и который первее, страшнее всего обжигает сам именно тех, кто бессилен и невиновен перед его алчной безжалостной пастью.

Он, один из семейства владетельных Скъервиров, явственно чувствовал это — что жизнедавцы им уготовили горькую жатву за всё прежде содеянное ради удержания упрочи́вшейся власти их дома — и за то противное людям и богам, что он узрил некогда в Красной Палате, оставшись тогда — и доселе безмолвным…

Два дня спустя быстрокрылый пернатый гонец из далёкого ходаге́йрда впорхнул в леток родного гнездовья на крыше главной из дейвонских укрепей Кривого кряжа в Каменном Узле — и блювший дела переписки наученными перелёту птицами человек ловко снял с жёрдочки севшего голубка, отвязав с его лапки вощёный защитный мешочек с сокрытым посланием. Пробежавшись глазами по строкам мельчайше написанных рун — благо, глаза его были остры — он обрадованно воскликнул сидевшему во главе стола вершнему их стерквеггом.

— Хвала Всеотцу, почтенный Ллотур! Избавлен ты будешь от своего счастья велением его родителя.

— Да неужели? Натри Хвёгг ему брюхом дорожку обратно… — довольно проворчал грузный, но крепкий ещё широкоплечий собеседник, отхлебнув из богатой кружки пенистый пивной хмель и отирая усы с бородой.

— Нет, лгать не стану — воитель он славный, к его-то годам — но устал я от вольностей этого малого… Иди же скорей, Рауд — обрадуй его, что вернётся он в Вингу из нашей помежной глуши взять почётное место в верше́нство. А уж девок там в ходагейрде побольше, чем испортил он тут за три года. Где он сам хоть сейчас?

— Раз седмину как нету сражений в Помежьях, и в дозор ты его не услал — сам ведь знаешь, что делает он… — усмехнулся помощник.

— Вот жеребец… — фыркнул вершний стерквеггом, — а остались ли девки, кого не испортил тут Горм в ближних гейрдах — если он чьих-то жён не приня́лся смущать? Признаю́сь, я мою стал стеречь как купец свой кошель, чтоб не было повадно паршивцу…

— Видно есть, раз не ездит он дальше обычного. Пойду, разыщу я его с доброй вестью.

— Не вернёшься ты больше? — шепнула на ухо ему рыжеватая девушка, дочерь хозяина схо́ронов дров в Скъёвтса́льдрэ-гейрде. Обняв рукой шею наследника старого Сигвара, лёжа подле него на плаще, постелённом по старому сену, она ласково гладила твердые мышцы его крепких плеч. Белые тучи летели по небу, сквозь расщелины дощатых стен облюбованной ими сенни́цы пробегая полосками тени по остям колючих иссушенных трав.

— Если только владетель наш не передумает — и миром решится закончить дела с вашим а́рвеннидом… — беззаботно промолвив в ответ той он пальцем провёл по её тонким светлым бровям и так мило воздёртому острому носу, — но такое я спьяну придумать и то не смогу — зная Стейне и нрав его каменный…

— Почему же он наш — присягали мы ёрлу! — возразила она, прижимаясь к нему ещё ближе, острыми грудями коснувшись плеча.

— Расскажи ещё, Либайн… Зрю я метко, не дурень — как тут в Нодклохслейбха попрежде верны вы своим, — усмехнулся сын Сигвара, гладя долгие женские волосы медного цвета, что спадали волною на плащ, — это вершние наши считают, будто фе́йнаги тут им союзники.

Он умолк на мгновение, глянув на небо в прорехах расщелин стрехи.

— Жаль, что будет война… Полюбил я Помежья.

— А по мне ты хоть будешь скучать? — она нежно обвила рукой его крепкую грудь, щекоча пальцем бок ниже рёбер.

— Как купец по трём срезанным кошелям… — он так и не мог оторваться от её волос, — …и по всем, кого прежде встречал тут. Уж прости — я таков… Но тебя же ведь я не обидел?

— Я ж не дура — женой тебе точно не стану… Мне с тобою и так хорошо.

— А вот я скучать буду по здешним.

— Врёшь ты видно — такому до скуки ли в Винге? — усмехнулась она, обопе́ршись ладонями в грудь ему. Её долгие волосы огненным золотом пали волной на лицо сына Сигвара, — там дочерей знатных свердсманов столько, что и в ста Крри́хслейббо́ттха не будет тебе на забаву.

— Разве рыжих таких хоть одна там найдётся? — усмехнулся он девушке, проведя по горящим как медь волосам — и с силой схватил Либайн за руки, спиной повалив на колючее сено, встречая губами её поцелуй.

Следующим вечером после завершившегося ужина стражи и слуг в Малом зале для пиршеств Гвенхивер вернулась от Сигрит. Та часто страдала от боли за глазом и в шее по целому дню нескончаемо, и подруга в тот час помогала следить за детьми. Закончив дела, она уложила спать сына и села за приготовленные к шитью большое и малое пяла. Женщина разожгла достаточное число свечей на подставке, направив себе на готовую ткань больше света до блеска оглаженным мелким песком гнутым кругом из меди. Разложив по ячеям все многоцветные связки нитей и острейшие иглы, она принялась за работу, хмуря брови под веснушчатым лбом и сдувая сползающую прямо в глаза прядь пылающе-рыжих волос.

До сих пор вся в волнении от слов вершнего воинством Верхнего городища, и тем больше сегодняшним разговором с ним подчас трапезы стражи — когда он, такой же прямой в речах, в долгой беседе о предстоящих делах снова повторил прежний вопрос, она по прежнему была в тяжёлых раздумьях, пытаясь забыть всё то страшное, что произошло с ней безжалостным божиим жребием в минувшие годы… И без устали молча трудилась над сложной узорчатой вышивкой, ладонью с синевшим от чьих-то там пальцев запястьем умело вытягивая нитями каждый стежок в нужном месте и резко срезая их пряди железом отточенных ножниц.

Корзина для старого Лейфа Хромого была пуста, и нынешней Гейрхильд теперь предстояло немало трудиться нитями и иглами ночь до рассвета, когда за окном ярким заревом зрило на землю взошедшее ввысь око полной луны. Бивший порывами западный ветер рвал ставни оконцев, трепал черепицу крутых скатов крыши Хатхалле, и улетал далеко за восточный край неба — в сторону некогда родных ей земель.