…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ…СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 14

Едва люди Старого выехали за пределы разбитого стана загонов владетеля Эйрэ, как к Тийре среди ратоводцев и фе́йнагов подошёл старый Ллугайд Клох-скáйтэ из Кинир, которого точно незримая тень сопровождал рядом верный Руáвн. Сняв шелом и простёганный плотный чепец хозяин союзных земель и полночных Помежий преклонил перед арвеннидом голову.

— Позволь и мне тоже сейчас отправляться к родному уделу, владетельный. Каменная Тень верно служил тебе и твоему родителю, но сейчас и он должен покинуть тебя и отправиться в путь. Не спрашивай для чего то, достойный — так нужно…

— И ты вслед за Старым оставишь меня без поддержки, почтенный? — укоризненно, хоть и смирившись с его неожиданной просьбой кивнул в ответ Тийре.

Ратоводец из Кинир мотнул головой в несогласии.

— Нет, áрвеннид — я по-прежнему верный слуга дома Бейлхэ. Мои копья Помежий явились тебя поддержать в битве против дейвонских домов, но с речами о мире найдётся немало достойных помощников. Я взял своей мести достаточно — Пламенеющий в этом свидетель! — обличье старого ратоводца исказилось в зловещей ухмылке, и кривизна его лика, искалеченного поразившим того тем ударом сурового рока вновь стала пугающей.

— И в самых дерзких помыслах я не смог бы желать, что лишившие меня семьи Скъервиры расплатятся тысячекратно и будут низринуты в прах, точи в ямах Змей нечестивые кости их… Но теперь я вновь должен покинуть тебя и вернуться в Помежья, владетель.

— Но к чему эта спешка, достойнейший Ллугайд? Останься хотя бы до завтрашнего рассвета как главный из голосов среди кийнов Помежий! Сражаться легко, а говорить спустя столько лет долгой резни неимоверно сложно — и твой голос мне был бы немаловажен сегодня, чтобы поколебать сомневающихся в примирении с недругом. Сколько их в нашем воинстве — не счесть таковых даже трижды руками Отца Воинства…

Каменная Тень взглянул на солнце, как высоко то стояло на небе.

— Я мог бы отправиться завтра, чтобы успеть в тот же срок, но… Прости своего старого слугу, áрвеннид, но иногда и один краткий день тот бывает длиннее, чем годы — как нынче… — негромко сказал криволицый старик, — тебе найдётся достаточно поддержки среди фе́йнагов, чтобы вести речи о мире с дейвонами. Люди устали от этой войны… Мне верные кийны Помежий поддержат твой мир, как и я. Позволь же отправиться мне в путь к родному порогу немедля, владетельный.

Тийре пристально глянул на фейнага Кинир, с тем встретившись взглядами.

— Для чего хоть так спешно ты должен отбыть? Что-то случилось в союзных уделах?

Взгляд Каменной Тени на миг потемнел, но затем вновь стал тем же холодно-бесстрастным, непроницаемым.

— Не все ещё до́лги уплачены, арвеннид… — кратко ответил он сыну Медвежьей Рубахи, — но жизнедавцы всегда с нас возьмут, как ни тщись избежать ты их гнева. Мне надо ехать, владетель.

— Хорошо, почтенный Клох-скáйтэ. Добрых путей тебе укажет Каэ́йдринн!

Сев в седло поданного ему помощником жеребца Ллугайд взглянул на сиявшее солнце, а затем обернулся к сопровождавшему его подле приёмному сыну.

— Домой, отец?

— Нет, сын. Ещё нет…

Не жалея коня Ллугайд ринул его сразу в скорую рысь, едва только загон его выехал из толпы воинства на луговой простор пустоши, взяв путь в обратную сторону — вдоль Буревийного к по́лудню — туда же, куда прежде ушли все войска южных кийнов во главе с домом Бранн.

— Думаю, много о чём нам сегодня придётся поговорить с тобой, áрвеннид. О грядущем нам мире, о новой меже, о телах наших павших и погребённых в чужой им земле, овыкупах за пленённых воителей с ратоводцами. О том, как быть дальше…

— Верно, — Тийре согласно кивнул головой, — много о чём. И не только двоим нам, — он кинул взор на стоявшего в отдалении Убийцу Ёрлов, словно приглашая его тоже следовать подле за ними — заметив, как тень набежала на миг на лицо скригги Дейнова дома.

Внезапно из дальних рядов дейвóнского воинства донёсся до них чей-то окрик:

— А что же скажет на всё то Рангъярна, почтенные?

— Да, верно! — поддержал того кто-то ещё из толпы, — она вела нас этот год! Её волей нам были даны все победы!

— Верно! — зашумели загоны дейвóнского воинства.

— Пусть та, подле кого тенью шла Майра, скажет нам своё слово!

— Где она? Пусть скажет!

Тысячи людских глаз заметались по воинству Дейвоналарды, выискивая взорами ту, о ком только сейчас говорили.

Дочь Конута, неприметно стоявшая где-то в самой середине когура северян дома Рагни вся вжалась в комок, чтобы остаться неузнанной, и попыталась с закрытою сталью наличнины низко опущенной головой устремиться уйти как возможно лишь дальше отсюда. Однако издали видевшая подругу Гильда — не терявшая её из виду с сáмого утра — поддерживая ладонью висевший через плечо в сумке лук быстро подскочила к ней через ряды их копейных и попыталась удержать ту за руку.

— Майри — ну не дура ли ты? Куда ты бежишь? Или ты хочешь всю жизнь лишь бежать — и от своего рода, и от него? — лучница с силою сжала закованную в плетёную сталь рукавицы ладонь подруги, — неужели не видишь, что всё завершилось?

Дочь Конута не отвечала взиравшей на неё северянке, так и оставшись безмолвной. Лишь плечи её вздрагивали под тяжёлой плетёнкой брони.

— Что же ты стоишь, как пришибло тебя? Иди к ним, к своим кровным! — она легко подтолкнула подругу ладонью в спину, пытаясь заставить не иначе плачущую под закрытой наличниной шлема Майри сделать хоть один шаг вперёд, в сторону стоявших там родичей Дейнова дома.

Внезапно один из толпившихся рядом копейщиков — земляков их сражённого когурира Херуда — узнав её среди прочих воителей выкрикнул:

— Вот она! Тень Майры здесь!

Вмиг на дочь Конута обратились те тысячи взоров, от которых уже было ей не укрыться иначе как лишь под землёй в норах Хвёгга — и Майри вновь вздрогнула, когда множество глаз окружавших её земляков стали зрить на неё с невероятным почтением, чуть ли не с трепетом — вновь увидев Тень Майры, приносящую в битвах победу и смерть близ себя. Они дружно склонились пред нею головами, когда прежде галдевшие тысячи воинов стихли, боясь вымолвить звук. Мужи на глазах расступались перед дейвонкой, образовав тем проход точно русло реки, ведший через закованные в железо брони ряды воинства прямо на середину вытоптанной за утро пустоши.

Там замерев в ожидании стояли вожди и ратоводцы обоих народов, среди которых были её дядя Доннар — сейчасуже новый владетельДейвóналáрды — и её брат. Там же был и окружённый соратниками áрвеннид Эйрэ, который некогда из желания воздать дочери Конута за убийство своего лучшего друга оставил его израненную убийцу в живых.

И там же подле них всех был и он…

Не гнущимися в коленях ногами Майри медленно шагала мимо рядов окружавших её земляков, расступившихся по обе стороны от неё. С каждым шагом всё ближе она подходила к родным, от которых отторгла саму себя прежде — не ведавшая, что её ждёт впереди, как с ней поступят их орн и сам скригга, имеющий право решать своей волей судьбу их строптивой племянницы.

Сердце Майри наполнялось волнением и бессильной тревогой — пусть даже и радостен был взор встречавшего её издали дяди. Опустив глаза в землю рядом с отцом стоял Айнир, словно смущённый мальчишка не знавший куда деть себя подле сестры — столь виноватым был взгляд сына Доннара.

Словно с трудом узнавая повзрослевшую за два этих года дейвóнку настороженно и смущённо взирал на неё исподлобья и áрвеннид Эйрэ — верно, хорошо помнивший, как не совсем учтиво тогда обошёлся с ней, одной из Несущих Кровь Дейна — той, что стала дороже иных для его друга детства и брата.

И лишь на него одного, стоявшего чуть в отдалении ото всех, Майри сама не отважилась глянуть, словно боялась встретиться взглядами с Аррэйнэ.

Ноги сами несли дочерь Конута воли её вопреки на свободное место в кругу. Едва она там очутилась, как живой проход позади неё вновь так же плотно сомкнулся, отрезая дорогу назад. Тут её встретили и тысячи настороженных взглядов прежних противников — воочию видевших ту, кого звали все Тенью Её…и подле которой — простой слабой женщины — в бою шла сама Смерть, забравшая в этот кровопролитнейший год шедшей распри столь многих сынов Пламенеющего.

Шлем, что Майри стянула с себя на ходу, тяготил её руку; она ощущала себя обнажённой, открытой всем тем их пытливым и настороженным взорам, которые обрушились на неё с обеих сторон. Ошиблась болтливая Гильда — ни следа от слезинки не было заметно на облике дочери Конута. А может и были они, эти слёзы — нобесплотными, призрачными, выплаканными сердцем скорее, чем влагой из глаз.

Не знавшая, чего они все от неё тут хотят, чего ждут услышать из уст её, дочерь Конута резко бледнела, стискиваясь изнутри, шаг за шагом преодолевая свой страх — более смело взирая на близких, и на окруживших круг божьего жребия тысячи воинов — и дейвóнов, и а́рвейрнов — встречая их взоры уже без боязни. Точно кто-то подталкивал Майри, поддерживая своею незримою дланью — как некогда тою весною минувшего третьего года войны — когда её, не желавшую более жить, отчаяние завело в то урочище в топях, что-то остановило от последнего шага.

— Скугги! — полным почтения голосом окликнул её кто-то из рядов земляков, — ты ведь вела нас весь год — одним своим именем поднимая людей за собой. Мы увидели жребий богов этой распри — но что же ты скажешь сама?

— Изреки нам свою волю, Рангъя́рна — принимает ли твоё сердце этот мир с людьми Эйрэ? — вопросил дочерь Конута старый ратоводец Агиль Долгая Стрела из дома Раудэ с юга.

Майри запнулась, не зная что всем им сказать. Как много они от неё ожидали — от простой женщины, смертной дочери Конута Крепкого, в обличье которой в своей страшной тени шла оземь сама прадревнейшая Майра, Праматерь, Несущая Смерть и Огонь, явившаяся людям тогда, когда кровь неустанно лилась тем багровым дождём. Как много они от неё ожидали — и верно и сколько их было таких, кто и сейчас не желали внимать всему зримому ими, недавно произошедшему божьим судом на глазах их — тех, в ком по-прежнему тлел огонь мести и ненависти, желавший лишь крови, неумолкающий и ненасытный — пока смерть не уто́лит глодущую их жажду алого.

— Я не Рангъя́рна… — негромко, но твёрдо сказала она — обращаясь ко всем, поворачиваясь лицом к каждому из смотрящих — лишь одного человека из всех тут собравшихся тысяч по-прежнему избегая глазами.

— Её здесь больше нет. Она шла меня подле лишь только когда смерть косила живых — но теперь её нет… — Майри несогласно покрутила головой.

— Боги выбрали мир — вы все видели это, произошедшее здесь — и Она ушла прочь, вновь став прежнею Майрой — уже не Убийцей-Рангъя́рной, а снова Матерью-Гефáдринн… потому что теперь вновь пришло время жить. Её здесь больше нет, меня подле. Майра ушла вместе с этой войной. И все мы, все вы должны это принять, этот жребий богов, если жаждете жить. Потому что сама я хотела умереть всякий раз — но вместо этого Матерь Костейвзяла стольких идущих со мною.

Она умолкла на миг, поглотив комок в горле.

— Много смертей принесла я для тех и других…

Майри вновь обвела взором строй настороженных, с почтением и со страхом взиравших на женщину воинов.

— Мой предок, сам Эрха Древний — самый великий из ратоводцев той Распри — некогда в прежней войне порешил то же самое, что и мы здесь избрали — что нет чести в подобной резне… и он принял тот мир, давший жизнь нам в минувшем. Вы сами все видели волю богов, вы все присягнули Вотину и Тинтрéаху их грозными именами, что примете жребий, который они вам явили сегодня. И я, дочерь Стерке, если кто из вас помнит ещё его славное имя — я, Майри Конутсдо́ттейр, принимаю её, эту волю…

Она резко умолкла, как-то сникнув и опустив в землю взгляд. Майри чувствовала, что на неё смотрят тысячи глаз; но сильнее бессчётных и пристальных взоров их, тысяч — она ощущала взор двух их, единственных, смотрящих так, что дейвонка не в силах была обернуться в ту сторону.

— Мир! — над толпою взлетел чей-то крик на закатном дейвóнском наречии. И следом за ним загудело, вздымаясь ввысь жалами древок бескрайнее лю́дское море.

— Мир!

А сама она, словно не слыша ликующих криков их робко, торопливо стирая с глаз слёзы подошла к её дяде, который шагнул ей навстречу и с радостью обнял племянницу, крепко прижав ту к себе, принимая её возвращение в дом детей Дейна.

— Прости меня, дядя! — прошептала она, — прости, что ослушалась…

— Ты меня, девочка, дурака прости старого… — во взоре Бурого вспыхнула радость, что дочерь его упокойного брата не держит в своём сердце зла из-за того повелении скригги о браке с наследником Сигвара, к чему он пытался принудить её повесне — так своего и не добившись.

Чуть отпряв от племянницы Бурый негромко спросил ту, взирая в глаза:

— Может знаешь ты, что сталось с Ульфом? За тобою его я послал, должен был разыскать тебя парень на пустошах…

Из глаз Майри хлынули слёзы.

— Там погиб… защищая меня, дуру глупую… И не знаю я даже, где он погребён, есть ли хоть та могила у Ульфа. Прости…

Она ткнулась лицом в броню дяди, сдержав рвущийся плач из груди.

— Снова я виновата, что смерть лишь несу для всех тех, кто поблизости…

— Славный парень был, верный, — вздохнул скригга с горечью, — своё слово сдержал, отыскал тебя всё же.

Едва дядя лишь выпустил братову дочь из объятий, перед ней оказался теперь её брат, чьи глаза не находили места, боясь прямо взглянуть на сестру. Вдруг он резко махнул правой дланью и смело поднял голову, повстречавшись с ней взглядами.

— Сестрёнка! — Айнир обрадованно притянул к себе Майри, уткнувшись лицом ей в плечо на мгновение, словно сдерживая слёзы. В его глазах вспыхнули радость и облегчение.

— Я так рад, что ты к нам возвратилась…

Он будто не желал говорить о всём том, что хотел бы сказать, в чём хотел попросить бы прощения у сестры — и она поняла его и без слов.

— Я счастлива, что снова с вами… — проговорила она негромко, обняв брата и не отпуская его от себя.

— Пожри Хвёгг всё что было в минувшем… — Айнир посмотрел ей в глаза, — ты с нами.

— Пойдём, — он легонько потянул Майри за локоть, увлекая дочь Конута за собой, словно стремясь увести ту подальше отсюда, возвратить в ряды Дейнблодбéреар. Но она будто оцепенела, пристально глядя куда-то, не трогаясь с места — молчаливая, впившаяся напряжённым взором и стиснувшаяся в комок — словно выжидавшая что-то.

Брат поймал её взор, и среди мелькавших в толпе подле них тех десятков и сотен чужих лиц увидел того, на кого неотрывно смотрела сквозь бездной пролёгшее тут между ними кипевшее людское море сестра.

Лев А́рвейрнов молча стоял на том месте где прежде. Замерев словно вкопанный столб, не обращая внимания на всех тех, кто к нему обращался — словно оглохший — Áррэйнэ также смотрел неотрывно поверх моря людских голов на дейвóнку. Словно испытующе, испрашивающе смотрела она на него, не отводя взгляда — и не замечала тянувшего её за руку брата.

Сын Доннара хмуро глядел на него — не замечавшего словно присутствия Айнира — и чувствовал, что он сам в этот миг был тут лишним ни к месту свидетелем их молчаливого разговора одними глазами, их речи без слов. Но уйти он не мог, оставив сестру одну подле него — того, кто однажды уже отобрал её усемейства потомков Горящего. Он видел, как задрожало у Майри лицо, закусившей в волнении губы едва не до крови — а Лев А́рвейрнов так и стоял в отдалении от них точно окаменевший, не шелохнувшись.

— Пойдём, сестрёнка. Пойдём с нами домой… — сын Бурого вновь потянул Майри за руку, увлекая ту вслед за собой лишь как можно бы дальше отсюда, возвращая её в дом потомков Горящего, к коим она принадлежала. Дочерь Конута вздрогнула, вновь придя в себя, и повернула на брата свой взор — становясь собой прежней — и послушно пошла вслед за Айниром, который ещё раз взглянул назад через плечо, встретившись взглядом с Убийцею Ёрлов, всё так же бессильно взиравшим в спину удалявшейся дочери Конута. Та словно почувствовала его идущие следом глаза и опять озирнулась. Её взгляд говорил вместо слов — столь пронзительным был он в тот миг.

«Неужели же ты — осмелившийся сказать всем сегоднятакое, чего убоялись поведать всем жаждущим этой войны самые храбрые из сошедшихся здесь; собственной волей и доблестью прежде сумевший брать верх над любым из врагов эти долгие годы раздора, а сегодня сумевший остановить кровопролитную распрю меж всеми домами обоих народов — и сейчас не нашёл для меня ни единого доброго слова, не сделал ко мне ни единого шага, чтобы я стала твоя? Неужели не можешь ты этого сделать — если Майри дочь Конута хоть сколько тебе дорога ещё? Неужели…»

Она уходила как тень вслед за братом, покорно ведомая Айниром в стан их семейства, всё дальше и дальше отсюда, от него — и совсем скоро взор её глаз затерялся среди колыхавшейся шумной толпы человечьего моря, растаял как тень за воротами Эйле во мгле. А Áррэйнэ так и стоял, словно не в силах сам сдвинуться с места и даже промолвить хоть слово — и лишь с достойным его самогó несломимым упорством взирал вслед дейвóнке, понимая, что уже не увидит её — теперь, как сама их сводившая прежде путями их нитей война завершена, и дороги Льва Арвейрнов с Тенью Богини уже никогда не сойдутся опять воедино, как было предрешено прежде самой их судьбой, кровью их — тем, кем они оба были.

Она была одною из них — древнейшего рода воителей и ратоводцев Дейвóнала́рды, Несущая Дейнову Кровь в своих жилах, дочь одного из отважных героев и племянница нынешнего владетеля. А он — Ёрлов Убийца, убийца её кровных близких и кровный враг орна… и он же — последний живущий потомок великого Рёйрэ, чей род был некогда весь истреблён до последней души её прародителем Эрхой. И то, кем они были в собственных судьбах и он, и она, словно незримый, роком их судеб распаханный след борозды разделяло их жизнь точно бездна.

Она — кровь великого Дейна — не могла быть тем отдана близкими Ёрлов Убийце… и тем более он, последний из истреблённого некогда орна не должен был всем своим зовом текущей в нём крови прощать это им — и прощать это ей. И уж тем более был не должен любить. Был не должен, как и не была то должна она — как требовали того все безжалостные законы непримиримой вражды, не угасшей досель кровной мести по праву забрать жизнь за жизнь — и воздать смерть за смерть — сильнее которых нет ничего в этом страшном, глухом к милосердию мире.

Не должны — но так было…

Он так и стоял, не в силах сам будучи вымолвить хоть бы единое слово, окликнуть её и заставить вернуться, вырваться прочь из рук брата, с которым их также межой разделяла их собственная вражда, пролегшая помимо тяжёлого долга той кровью смываемой виры между двумя сошедшимися в долгом противостоянии ратоводцами — и молчал, словно надеясь на некое чудо. Но Майриуходила не оборачиваясь, и вскоре еёстать исчезла в мелькании тысяч теней тут собравшихся — точно канув во мгле за воротами Эйле.

— Идём, Áррэйнэ, — тронул друга за руку неслышно явившийся Тийре, заставив Льва Арвейрнов резко очнуться от охватившего его оцепенения, и молча последовать подле их а́рвеннида — прочь отсюда, как можно лишь дальше — лишь бы не зрить тех стоявших пред взоромеё синих глаз, что в последний раз зрили на Ёрлов Убийцу, исчезнув в толпе.

Вместе с владетелем Эйрэ они возвратились туда, где их дожидался уже новый ёрл Дейвóнала́рды. Сняв с себя сталь тут не нужной брони и оставшись в простёганной крест-накрест нитями подкольчужнице с вышитым знаком их орна поверх синей ткани, переговариваясь о чём-то с помощниками, кóгурирами и скриггами разных домов, Доннар увидел их приближение и приподнялся с разложенного на земле седла, заменившего ему теперь кресло — а быть может и сам же Стол Ёрлов в этот миг и на этом вот месте.

— Хоть сейчас нам есть время поговорить с тобой с глазу на глаз, áрвеннид, — сказал он на наречии Эйрэ, поравнявшись с потомком Медвежьей Рубахи и замедлив свой шаг, вместе с ним неспешно двигаясь вдоль скучившихся коней, которые фыркая лениво щипали истоптанную за утро тысячами ног траву — совсем как в обычном домашнем их стойле, а не на поле так и не произошедшего здесь решающего сражения.

— Верно, давно надо было… — добавил сын Дэйгрэ, глядя прямо в глаза собеседника — почтительно, как подобает младшему перед старшим, но тем не менее уверенно, твёрдо, на равных — как правитель с правителем.

— Всему, видно, приходит свой час не скорее богами прозримого срока. Великая Распря продлилась почти трижды больше, прежде чем твой славный предок Эрха явился с посланием мира перед владетелем Хугом — и нам пришёл час завести речь о том же.

Я и вправду хотел бы узрить лишь кого-то из вашего славного рода за Столом Ёрлов, почтенный Доннар — из вас, наших прежде первейших врагов — потому как тебе лишь могу доверять, силе вашего слова. Если ты и твои люди твёрдо способны хранить свои клятвы и биться в войне до конца, не взирая на страх и потери, то и мир нашхранить, я надеюсь, вы станете после столь прочно же. Вот почему я готов протянуть тебе руку — доверяя лишь твоему слову владетеля и одного из Дейнблодбéреар.

Тийре умолк на мгновение, точно взвешивая что-то.

— И если тебе будет вскоре нужна в том поддержка, чтобы вернуть дому Дейна Стол Ёрлов — если с владетелем Утир у вас выйдет дело не столь по чести́ — то тех твоих родичей и вам присягавших воителей, которые с часа осады Аг-Слéйбхе сидят у меня на цепи в разных твердях — им всем верну волю, не взяв даже выкупа, и отпущу в Дейвóналáрду в один день верхом и с оружием. АСкъервиров с прочими их сторонниками придержу у себя сколько требуется, если это тебе будет нужно.

— Что же ты потребуешь с меня взамен за столь щедрое обещание о поддержке, почтенный? — пытливо взглянул в глаза сыну Медвежьей Рубахи глава дома Дейна, — какова в ответ будет цена за такое доверие?

— Верни в Эйрэ проклятый дар Мурхадда, что уже третий век тяготит над уделами всех моих предков — дабы я своей дланью предал огню ту нечестивую грамоту, чтобы никто из грядущих дейвóнских владетелей больше не смел почитать за законное право на всё, что прописано в ней там десницей изменника, и тем прекратил по законному праву бы вмешиваться в дела между землями áрвейрнов… — твёрдо сказал Нéамхéйглах.

— Знаю — не все наши орны поддержат такое решение, — спустя время молчания произнёс Доннар, внимательно глядя в глаза сына Дэйгрэ, но своим взором одобрив то требование.

— Многим этот нежданный мир с Эйрэ как нож поперёк горла будет. Некоторые скригги дейвóнских домов недовольны. Не от одного былого союзника я услыхал сейчас чуть не проклятия с угрозами, что не принимают они таковое знамение разрешившего распрю суда жизнедавцев. Словно и не клялись они Всеотцом со мной вместе, чтобы теперь вот перечить не моему словумира, но самому знаку Горящего…

— Верно и среди ваших людей немало отыщется тут таковых… — спустя миг сурово изрёк Доннар Бурый со вздохом, — и в скорый час много тяжких решений поперёк пожеланиям многих самим нам придётся принять с тобой единолично, не найдя в том согласия со всеми огулом. С одною лишь новой межой меж уделами, со всеми огромными землями, кои ты захватить смог у нас подчас Распри… Не будут готовы будут столь многие орны лишиться владений их прежних, равно как и все кийны пролившие кровь за те земли, не простят тебе, если ты возвратишь нам хоть малую часть краёв предков, отвоёванных с тяжким трудом. Как это решить прочным миром меж всеми семействами — не могу о том даже помыслить. Ведь знаю, что не отдашь ты всего, чем дейвóны владели до начала войны — ни союзные земли, ни тем более Каменный Узел.

— Не отдам — верно мыслишь, почтенный… — нахмурившись, твёрдо ответил сын Дэйгрэ, — ибо не дадут мне того они сделать даже ради надёжного мира меж нами, помня цену той пролитой крови.

— Верно. Но и что удержать всё не в силах ты в Эйрэ — тоже сам понимаешь ведь, áрвеннид. Наши страны опустошены долгой войной до предела, и хватит ли вам серебра и тем больше людей, чтобы отстроить и заселить эти земли, где и доселе немало дейвóнского люда живёт под твоей уже властью? А какова есть на прочность присяга чужих родов нашему дому — о том в Каменном Узле лучше меня есть рассказчики, где лишь несколько фе́йнагов со своими людьми осталась верна Скъервирам до сегодня, встав уже за меня вот на вот этом вот поле. Да бежавшие из Помежий дом Катайр с их данниками не желают тебе присягать и поныне…

Скригга Дейнблодбереар хмуро поморщился, смолкнув на миг.

— И их выдать тебе я никак не могу — пусть и Скъервирам клялись они в верной службе, не Дейнову дому. Не по чести такое, как знаешь — союзников прежних на плаху отправить. Да ещё и твой дядя…

— Почтенный, прости — но такого умёта как Да́клойх мне в Эйрэ не нужно и даром, чтобы землю под У́рлабха-кнойх удобрять этой дрянью… — лицо сына Дэйгрэ прорезала жёсткая сетка морщин, — я и впрямь только внук кузнеца и помёт потаскухи, как молвили многие прежде — и того не стыжусь. Плевать мне с горы на их ху́лы. Ветер сам всё разнёс, кто владетель всех кийнов крови́ Врагобойца, а кто лишь безземельная псина без всяких уделов, что зад Сигвара жвалом лизала. Из людей его кто вдруг захочет вернуться и мне присягнуть — тех прощу… А он сам не меня, а Клох-скайтэ пусть просит о милости, гниль — коль сумеет то твёрдое сердце из камня разжалобить.

Тийре умолк на мгновение.

— А дядя… Казнить его точно не стану, реши он вернуться — вина Фийне хватит и там у горы свою старость подсластить. Всё же родня хоть какая, последний из братьев отца и кровь Бейлхэ…

Бурый какое-то время молчал, погружённый в раздумья — о том, какова цена этого мира для Дейнова дома и прочих семейств, и как принять её тем, кто не будет иметь в том согласия. Молчал и сын Дэйгрэ, выжидая ответа — а в умах двух владетелей долго родились все мысли, суждения, вести с окраин их стран и события: разгоравшийся жар смуты юга по тот и иной край Сорфъяллерне, приход брузгов с утратой союзных владений на севере, войска Аргвидд-Мар и союзников Ройга у врат ходагейрда, мор и войну среди больхов и множества южных уделов, вздымавшийся в Море Травы новый хуч, чья рука собирала железом и кровью дома в одну хватку — и многое прочее.

— Я своё слово держу, — нарушил молчание Доннар, — и мир буду хранить столь же твёрдо, если и ты же все силы приложишь к тому. Чтобы не повторилось того, чему поспособствовал некогда Къёхвар, и тем самым разжёг эту Распрю.

— Верно, ёрл, — соглашаясь кивнул Нéамхéйглах, поддержав слова Бурого, — и пусть непросто то будет, я знаю — и не один кривой рот что при Красной Палате, что у меня у горы ещё скажет иным сомневающимся, что мы трусости поддали́сь и презрели законное право отмщения, кое нам до́лжно и дальше врагу воздавать, а теперь как купцы торговаться нача́ли с тобою о землях и твердях… И быть может скажут, что и не мужчины уже мы, за честь наших людей и земли постоять отказавшиеся… мало ли что ещё наговорят? Но иначе опять наши земли погрязнут в крови, как прежде тянулась весь век та не утихомиренная грызня, излившись теперь такой мерою крови.

Ёрл молчал, внимательно и оценивающе глядя на молодого владетеля Эйрэ.

— Не думал я, что у старого Óрту-а-Лéйнэ в роду будет сын, который окажется не только умелым воителем, но и столь мудрым в его молодые лета́. Я считал тебя слишком упрямым, лишь алчущим мести — и решил, что попрежде чем завершится война, ты поляжешь в упорстве своём, как некогда головы так же сложили те многие ёрлы и áрвенниды, что восседали до Тёмного и Тяжёлой Пяты… А ты оказался иным, чем я было решил поначалу, сын Дэйгрэ — умеющим зрить наперёд как и до́лжно владетелю.

— Похвально, что прежний противник считает так, — сын Медвежьей Рубахи спокойно встречал столь же пристальный, цепкий взор говорившего с ним, — но не меня одного должен ты теперь багодарить за наш мир, почтенный ёрл Доннар.

Нéамхéйглах кивнул головой в сторону неподвижно стоявшего неподалёку от них Убийцы Ёрлов — казалось, не замечавшего зривших в его бок внимательных взоров своего друга и нового ёрла дейвóнов — всего ушедшего в себя и безмолвного.

— Что же — и тут ты вновь прав будешь, áрвеннид… — негромко промолвил нахмурившийся Доннар, пристально взирая на неподвижную стать человека, чья рука унесла жизни двух сыновей скригги Дейнова дома и множества родичей, — но что было — то было… Сейчас между нами настал снова мир — и не до старых ран время, чтобы гной в них опять ворошить.

Он обернулся к сопровождавшим его поодаль родичам и товарищам из ратоводцев их воинства.

— Призываю в свидетели всех вас, почтенные — и клянусь Всеотца именами, что отныне мой дом отрекается ото всех нечестиво дарованных Мурхаддом всяких закатных уделов владетелей Эйрэ и главенства над здешними фе́йнагами — и всякого, кто не примет подобную волю, повелю перед всеми домами считать лишь изменником и зачинщиком распрей.

Он вновь обратился к владетелю Эйрэ.

— Мой сын Айнир тебе привезёт самолично тот свиток, дабы ты смог истребить роковое проклятие Бейлхэ, доставшееся нам от низринутых Скъервиров. Пойдём, áрвеннид, пока есть у нас время — обсудим ещё раз подробности договора, и перед обратной дорогой пропустим по рогу хорошегомёда в знак добросердечия.

— И у меня уже горло с утра от речей пересохло, — усмехнулся сын Дэйгрэ.

Он уже было последовал за устремившимся скриггою Дейнова дома, как вдруг тот остановился, и обернувшись лицом к Нéамхéйглаху снова заговорил:

— И опять же, áрвеннид, вот ещё что… — сказал новый ёрл, чуть убавив свой голос, пристально глядя в глаза молодому правителю Эйрэ.

— В давние времена прежние недруги скрепляли мир меж собою не только лишь словом своим, но и кровью своей — породняясь… — Доннар как-то осторожно, словно подбирая слова́ к тому годные вновь обратился к потомку Медвежьей Рубахи, — а сейчас ты последний наследник среди кийна Бейлхэ, и верно вскоре захочешь тем укрепить и продолжить род Умершего Стоя — чей дом и от рук моих родичей прежде лишился в Аг-Слéйбхе столь многих людей, как и прочих бессчётно тех павших на ратных полях. Тем больше, что ты сам ещё молод — и доселе не выбрал достойной жены, как я знаю.

Тийре внимательно посмотрел на Бурого, поймав его пристальный взгляд и словно догадываясь, о чём тот хочет сказать.

— И хотя Всеотец не даровал дочерей мне с супругой, но зато у меня есть единственная племянница — ты, верно, знаешь её — дочерь моего упокойного брата. Если память твоя столь тверда, то мне даже не нужно тебе присылать её рисованное искусниками обличье на свитке — ты должен помнить ту деву как свою пленницу в ардкáтрахе Эйрэ на первый год Распри — да и сам её видел перед собою сегодня.

— Как не помнить такую красотку, почтенный? — усмехнулся Нéамхéйглах, похлопав ладонью себя по предплечью, — кто ножом так работает хватко — как кольщик со свиньями осенью…

— Кхм… — кашлянул Доннар смущённо, — так и есть… Но красотой её боги не обделили, и даже раны неволи и долгой войны не искалечили Майри, чтобы твой взор не прикипел бы к обличью её. И если ты возжелаешь таки породниться с моим домом Дейна, то ради примирения между нами я по чести отдам тебе братову дочерь в законные жёны.

— Добрый обычай, владетельный… — согласно кивнул головой Тийре, на мгновение смолкнув, — за столько веков лишь немногие ёрлы и áрвенниды наших домов соединяли их кровь в браке с их дочерьми. Жаль, что в первую Распрю о нём не упомнили предки. Быть может тогда не случилось теперь бы второй, если бы Къёхвар зрил в Славном Чертоге своих кровных родичей — да и мой упокойный отец был бы смирнее… наверное.

— Всё так и есть же, почтенный. Однако быть может пора нам нарушить то прежде обычное?

— Прости, ёрл — но и в этот раз, верно, не выйдет породниться с твоим славным домом, — твёрдо сказал Нéамхéйглах, огорошив нового вождя всех дейвóнских домов столь нежданным отказом от сватовства к его братовой дочери.

— Но отчего? — Доннар нахмурился — видимо не совсем уж довольный полученным нынче ответом. Ведь не начинать же войну с Эйрэ вновь — только из-за того лишь, что этот воительный áрвеннид столь же упрям, что навряд ли возьмёт себе в жёны такую же твердолобую и своенравную как и сам он дочь Конута? И которую — Всеотец тому трижды свидетель — он как её родной дядя давно должен замуж пристроить по че́сти, чтобы никто среди скригг и иных знатных свердсманов не смел больше нагло молоть языками, будто Бурый сам претит племяннице в выборе мужа, за годы войны перестарив давно уже годную в чьи-то невесты девицу и не ответив пока ни одному из просивших руки́ её женихов знатных орнов. И скригга Дейнова дома осторожно спросил у потомка Медвежьей Рубахи:

— Ты верно не можешь забыть, что это именно Майри едва не убила тебя и Льва А́рвейрнов? Да, моя племянница нравом отнюдь не подарок — вся вышла в отца своего — но в моей воле уговорить её прекратить ди́читься. Она добра сердцем и будет тебе славной женой, Нéамхéйглах, поверь — и принесёт достойных сыновей в род Бейлхэ…

— Не будь пары важных причин, то я бы так верно и поступил… — Тийре огладил усы, — теперь, когда кости прокля́того Стейне уже как истлели умётом по ямам волчиным, никто не посмеет отныне чернить имя дочери твоего многославного брата — да и любому ратоводцу что в Дейвóнала́рде, что даже в Эйрэ за честь будет сделать своею супругою ту, в чьём обличье оземь шла тенью её сама грозная Майра…

Он умолк на мгновение.

— Но, прости, Бурый — не возьму я женой твою братову дочерь. Она сама не захочет меня взять в мужья — да и выбор давно уже сделала свой в этом деле. Не нам с тобой лезть поперёк его силой. Ещё вдруг прирежет меня во второй раз, если тогда у горы не успела… А во-вторых, у меня в Эйрэ есть моя женщина с сыном — и лишь её я по чести с законом хочу сделать нынче супругою а́рвеннида, чтобы никто называть не смел больше былого владетеля Конналов дочь так, как когда-то чернили негодные мать мою Бранвенн. И нрав её столь негасим, что храни меня Пламенеющий взять другою женой твою братову дочерь с её-то ножом — моя Этайн сумеет меня оживить, чтоб потом и самой же убить ещё хуже…

— Что за выбор какой? Разъясни — не пойму я, о чём ты? — Доннар по-прежнему так и не мог ничего вразумить, в недоумении почесав себе за ухом.

— Думаю, сам скоро это узнаешь, почтенный — быть может и от неё самой даже. А пока давай лучше обсудим наш мир, прежде чем разойдёмся мы с этого поля вместе с воинствами по домам, и вместо как с глазу на глаз будем ре́чи вести́ лишь в посланиях через гонцов раз в седмину.

— Ну хорошо… — махнул рукой явно расстроенный этим отказом ёрл Дейвоналарды, — это дело важней сватовства не в пример. Хотя жаль, конечно, что ты отказываешься сродниться с моим домом, áрвеннид. Не каждому предлагают ведь так в жёны ту, в ком течёт кровь потомка Горящего…

Он пристально глянул на молодого правителя Эйрэ.

— Быть может ты всё же подумаешь об этом деле ещё раз?

— Я же говорю — есть у меня большая причина тебе отказать с этой честью, владетельный… и не мной решено это, — твёрдо ответил ему Нéамхéйглах, несогласно мотнув головой.

— Ну что же — не буду неволить тебя не по сердцу союзом, достойный… — Доннар раздосадовано пожал плечами, — тогда жду тебя вместе с писцами в ближайшее время, дабы начать обсуждать все условия мира, все виры и выкупы, земли и тверди.

— К полудню все фейнаги явятся подле меня, — кивнул арвеннид.

Разговор двух владетелей стих. Арвеннид молча стоял подле нового ёрла, внимательно глядя с тем друг в глаза другу, как будто решая — что до́лжно ещё обсудить в этот день перемирия. Бурый так же безмолвно стоял подле сына Медвежьей Рубахи. И внезапно приобернулся к застывшему там в отдалении человеку — безучастному, словно оглохшему — обратившись к тому своим пристальным взором.

— Áррэйнэ из дома Килэйд — прежде чем наши пути разойдутся вновь с этого поля, найдёшь ли ты время поговорить со мной?

Тот согласно кивнул, подойдя ближе к новому владетелю Дейвóнала́рды и скригге Дейнблодбéреар, почтительно преклонив перед ним своюголову.

— Я знаю, о чём ты желаешь поговорить со мной, владетельный… о ком из твоего дома…

— Да… — на мгновение взор скригги Дейнова рода стал острым как жало наставленной пики, — и не только о них. Много счетов между нами сложилось…

— Да — много… — негромко ответил ему Аррэйнэ.

Бурый умолк на мгновение, так же пристально глядя в глаза Убийцы Ёрлов.

— Ты прежде сказал всем собравшимся тут, что у тебя не одна есть причина, чтобы эта война между нами была завершена. Я услышал её — и готов преклонить перед тобой голову за такие слова, которые не решились бы сказать и храбрейшие из мужей в наших воинствах.

— Довольно и того, что ты искренне внял тому миру меж нами, владетельный… — негромко ответил Аррэйнэ, согласно кивнув головой, — ибо в избытке уже трижды пролито крови меж нами, чтобы и дальше лишь множить её воздаянием.

— Да, в избытке… — согласно кивнув, так же негромко ответил и Бурый, так же резко замолкнув.

На просторе между намётами и коновязями легло долгое, продолжительное молчание, когда лишь безмолвные и пристальные взгляды нового владетеля Дейвоналарды и Убийцы Ёрлов встречались друг с другом.

— Но какова та вторая причина, которой ты нам не назвал? — внезапно спросил его Доннар.