…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ВТОРОЙ"…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ"Нить 3

По заросшим уже за два лета кустами и сорными травами прежним полям торопливо скакали два конника, погоняя своих скакунов и взволнованно глядя вокруг, озирая простор. Первый из них, муж за сорок годами, был одет совсем просто, в дорожную свитку из шерсти с поножами; с плеч свисал колыхаясь по ветру короткий некрашеный плащ без каких либо знаков. Второй — в тех же летах — тоже богатством шитья и цветов не блистал. Хоть по тому и для острого глаза всё видно, что одежды на нём были взяты с чужого плеча, и привык он носить одеяния знатных, а не тех, кто без стражи пускается в путь на восток в этот час.

— Значит, нету погони?

— Спокойно, хозяин — всё чисто. Проскакал я до речища, был возле бродов. Перейдём Тиховодную как затемнеет.

— Славно! Храни нас Горящий! — человек огляделся вокруг боязливо.

— Всё удастся, хозяин — не бойся! А как встретим вдруг воинство здешних домов, а не ёрла загоны, то быть может и вовсе без бед за гонцов себя выдадим.

— Думаешь, Гисли, до них не дошли уже вести от… этого? — покривился хозяин, чьё лицо стало серым на миг, — а узнают меня вдруг кто там — так ведь сразу поймут, что гонцы в таком чине не ездят как воры тайком.

— Знаешь шутку одну о подобном, владетель? — усмехнулся вдруг Гисли хозяину, желая поднять его дух, взвеселить.

— Ну тебя! Там одна половина про рыжих, а вторая про мужеложцев!

— Ну чего — есть ещё про арднурцев, почтенный. А хочешь — про конокрада с таким вот огромным мешком, кто потаскуху встречает на торжище — и говорит ей…

— Ты тут мне не шуткуй, а скажи — ещё долго нам ехать до рыжих? Где их воинство видели здесь, и чьих кийнов?

— Говорили мне в селище том — за рекой в дне пути. Вроде загоны из Донег, по стягам с их волком судя.

— Эх — как жаль, не Плешивый там фейнагом больше! Вот кого знал по че́сти я прежде и мог бы довериться. С ним бы я и без бед смог добраться до арвеннида. А его братец двоюродный та ещё кость, этот Дайдрэ… — покривился хозяин.

— Пришибить могут нас ненароком они, прежде чем ты расскажешь с чем прибыли. Или сами же всё отберут у тебя, как поведаешь — а нас в петлю на сучья…

Помощник нахмурился, глядя на своего владетеля — пусть уже и по чести былого. Но не дело теперь предавать им того, кто был щедр для Варглейфов годами, не обидев их маленький дом и приблизив к себе, дал чины и наделы.

— Может всё же покаешься перед почтенным? Вдруг простит…

— Не дурак ли ты, Гисли? Лучше к рыжим тем в петлю, чем… Чтобы этот отмеченный змеем простил — да теперь, после бегства? Сразу Коготь проклятый поймёт, для чего я отправился в Эйрэ — а уж кто-то из слуг за посулы или перед пыткой о всём разболтает! И так кто-то словами по ветру насеял, про всё он узнал… И тебе назад ехать не стоит — подумай. Голова лишь одна на плечах нам Горящим дана.

— Да кидать там жену не хочу я, почтенный… и брату бы надо помочь. Я лишь слуга — что владетель велел, то и делаю — как тут придраться?

— Придраться… Ты меня упредил, мой ларец притащил и помог ходагейрд мимо стражи покинуть. За такое… — он резко чиркнул себе ногтем мизинца по горлу — много дней как небритому, в колкой немытой коросте от грязи.

— Уж как сложится… Боги дадут. Твой ларец хоть на месте?

— На месте… — хозяин похлопал себе по груди, где в суме средь соломы твердел уголками точёного чёрного дерева малый ларец в серебре, хитро скрытый от глаз внутри внешнего — с виду битого тёртого ящичка как у купцов для весов и всех мер.

— А если попасть к их владетелю ты не сумеешь, почтенный? Не поверит тебе если арвеннид их ни на слово?

— Уж поверит — поверь! Всё там правда, все свитки их рук, все дела с нашим ёрлом. Так что срал я на Когтя проклятого — жрёт пусть богатства мои, подавись он всем золотом! Тут в ларце мои новые земли и дом — ещё лучше чем были! — он хлопнул в сердцах кулаком по суме, — Тийре всё мне воздаст по чести́, как ему покажу я те свитки…

Всадники быстро скакали по пустошам дальше к восходу, на ходу подкрепляясь уже зачерствевшим последним ячменным хлебцом и колбасным огрызком. Ради воли и тот, кто не каждую ел перепёлку, и поросёнком уже не молочным побрезговал прежде, был готов грызть ботву от свеклы и сырую немытую репу. Ради жизни и тот, в погребах чьих томились ценнейшие вина из разных краёв и уделов, будет пить и кислятину старую — а как кончилась та, то и тухлую воду из луж…

Впереди показалось блестевшее зеркалом вод среди древ редколесья широкое речище. Ещё было полдня конной скачки до тех самых мест, где по слухам стояли войска их противников, чьи загоны из кийнов Помежий под ве́ршенством Донег вошли в земли Ёрваров.

— Говоришь ты — покаяться… По чести́ говорил с ним, стоял на коленях, молил мне оставить моё. Будто прочих владетелей руки чисты… Разве мало я войск снарядил для войны?

— Видно мало, почтенный.

— И поножи последние снять перед ним?! — распалился хозяин.

— Успокойся, почтенный — и так тебя слухи чужие уже называют… ну — этим…

— Всё врут! Ну скажи — разве был я конюшим при ёрле дурным, чтобы так вот меня как собаку ограбить и всё отобрать? Умолял его, клялся Горящим — а он смотрит так оком своим змееглазым, выблю́док, посох всё вертит в ладонях и говорит: «не вижу раскаянья я в твоём взоре…» — лицо беглеца посерело на миг, вспомнив это.

— Дурного врага ты нажил себе этим, тиурр. Лучше кнут по спине, чем разгневать так старого Сигвара. Он и из Ормхал достанет быть может…

— А плевал я на Когтя огнём! Пусть попробует! — распалился хозяин, — угорь проклятый — ещё он увидит, что я им устроить могу! Думает, Виганд из Альви слабак, казнокрад лишь трусливый? Я у владетеля был на подхвате давно, знаю много чего, и в том деле и сам кой-чему научился! Я покажу ещё! Я такое ему там устрою, такую вот гадость — век не забудет!

Двое конных поспешно стремились по землям Помежий к востоку, приближаясь к реке, устремляясь до бродов. Виганд Громкий имел много разных грехов за душой — но трусливым он не был, Горящий свидетель. И тяжёлый ларец на груди был тому очень веским подспорьем. За те тайны, что были внутри, много кто бы отдал серебра, чтобы всё то постичь — а тем больше за то, чтобы было всё то той же скрытою тайной. Но свой выбор он сделал, чью сторону взять — и цены за него не боялся…

Всякое действо имеет за то свою цену, как водится — и разгневанный бегством своей старшей дочери фейнаг Дубрав и Озёрного Края не дал ни единого конника в воинство кийнов, а тем больше велел возвратиться домой и всем прочим, кто нёс службу владетелю в разных загонах. Лишь войска его братьев, кто воспротивился воле Кадаугана Треанна, не ушли с полей битв на восток до Ард-Кладдах — но их было едва ли пять тысяч. И тем самым как будто то зря с высоты, в тот же час на ослабшие разом Помежья с союзными землями прибыли свежие силы дейвонского ёрла, забирая удел за уделом их прежних владений, сминая защиту намного тем меньших загонов, кто не мог удержать новый наступ врага.

У лежавшего в сердце союзных земель городища Мор-Глвидд — Большие Ворота — подоспевшее воинство арвеннида стало на отдых, оставив успешно удержанный север дейвонских Помежий и перейдя ближе к югу, напротив потерянной в прошлую зиму твердыни Елового Щита. Загоны владетеля Эйрэ и верных домов земель юга разбили там стан, заняв всю долину у кручи горы Скойлтэ-слейбхе — Расколотой. Ржали кони, звенело железо брони, сбруи, копий с секирами; ухали молоты кузниц и топало множество ног по истоптанной, липкой от ливня раскисшей земле. Как грибы в чаще леса вздымались вершины намётов, топоры высекали на жерди, дрова и столбы близлежащие заросли. От ворот городища тянулись возы с перекатами, вереницей снуя и свозя для загонов владетеля бочки припасов, еды и вина.

Впереди гряли новые битвы, и отдых потрёпанным в сшибках с противником воинствам был нужен немедля.

На рассвете второго по отдыху дня в стан прибыл многолюдный загон из людей разных кийнов союзных земель, чьи вожди появились пред Тийре, вновь прося их владетеля дать им защиту. Под угрозой возврата сюда воинств Скъервиров многие фейнаги спешно приехали к пришедшему в Áйтэ-криóханн владыке Высокого Кресла молить о подмоге. Добрая сотня владетелей, их сыновей и прислуги явилась к Мор-Глвидд, взняв свои стяги здешних домов подле древка со знаменем Бейлхэ.

Не желая мешать сыну Дэйгрэ вести непростые и долгие речи с прибывшими, его тень вместе с верной Луайнэ взяла для охраны с собою огромного пса-волкодава из здешней породы, и направилась в лес на покатых отрогах Расколотой. Пока молодой ещё резвый Груáгах — Лохмач — точно ветер носился по зарослям, пугая скрывавшихся зайцев и взняв в небеса целый рой перепёлок, женщины тихо брели по тропе, говоря меж собой.

— Видела Гайрэ я утром у укрепи — видно прибыл сюда от отца, — поделилась с хозяйкою новостью дочь дегтяря.

— Что же не здесь он уже, за тобою не вьётся? — пошутила дочь Кадаугана.

Луайнэ вся закраснела, хихикнув сестре.

— Скоро будет — тебя навестить хочет, гэйлэ. Я сказала, что к вечеру мы возвратимся, как владетель и фейнаги кончат те речи.

Тропа привела их к возникшим средь чащи камням, что вздымались столпами из почвы, поросшие мхом и увитые зеленью дикого хмеля. Древние стены клох-марвэ забытых времён точно серые тени клыками застыли в кольце, устремляясь до неба сквозь зелень ветвей здесь проросших раскидистых ясеней.

— Место дурное тут, гэйлэ — скайт-ши лишь гнездятся, — Луайнэ обернулась вокруг, озирая зелёные заросли, — уйдём-ка отсюда куда! Всё мне чудится — мы не одни тут…

— «Мертвецы не кусаются» — молвил мой дядя из Кинир, — усмехнулась подруге дочь фейнага Конналов, — лишь живые страшны…

— Видела пчёл там за тем поворотом, — сестра указала рукой туда в чащу, — может мёду добудем?

— Ты иди, а я тут посижу, пока пёс не вернётся.

— Хорошо, гэйлэ, я скоро — дупло то не так высоко, чтобы веткой в него не залезла!

Дочь дегтяря из Клох-кнойх устремилась бегом по тропе в направлении спуска с Расколотой, откуда подруги пришли сюда в чащу. А Этайн хозяйски уселась на тёплые камни, любуясь летевшими по небу тучами, что как серые с белым легчайшие перья стремились к востоку в прогалах меж низких ветвей, и внимательно слушала пение птиц, что забыв про собачьи проделки опять дружно пели в листве.

Ухавший в чаще невидимый голубь вдруг стих, затрепетав пером крыл в своём быстром полёте с ветвей в небеса — и дочь Кадаугана вскинула взор, оторвавшись от древних камней позабытого круга клох-марвэ. На поляну из зарослей с хрустом ветвей под ногами уже выходили три, пять — целых восемь мужчин при оружии. У самого рослого с лезвия долгой геары стекала багряная струйка — и Этайн уже поняла, отчего так давно ей не слышно собачьего лая ушедшего в лес по звериным следам Лохмача.

«Лишь живые страшны…» — пронеслось в голове вдруг словами седого Клох-скайтэ.

В пришедших из чащи она друг за другом узнала обличья сынов многих фейнагов Áйтэ-криóханн, что явились сегодня к владетелю Эйрэ — говоря с Тийре в укрепи и обсуждая те бедствия, что несла им война с войском ёрла. Впереди всех шагал старший сын Геррке Прочного Камня из Куан, Ойсин Двойной. Он и завёл первым речь.

— Честь с хвалой тебе, гэйлэ. Уж прости — дело есть к тебе…

— Какое, почтенный — что и кровь вы пустили уже, и ко мне заявились с открытым железом? — Этайн внешне осталась спокойной, не желая показывать страх, что взметнулся в ней в сердце недобрым предчувствием.

— Мать твоя попросила вернуть тебя к озеру, гэйлэ.

— Мне не мать она вовсе! — презрительно крикнула Этайн, озираясь вокруг и не видя путей к отступлению.

— Так и ты не жена ему ведь… — насмешливо хмыкнул один из товарищей Ойсина, средний сын фейнага Нидд.

— Тийре ведь вам не простит… знаете сами — из Эйле достанет. Опомнитесь — миром уйдём все отсюда; и слова ему не скажу, что здесь было…

— Сперва пусть он тебя из Глеанлох достанет, почтенная, — ухмыльнулся сын Геррке, — хватит слов, не тебе тут решать как всё будет. Побереги их отцу и мамаше.

— Одумайся лучше, прошу… — она чуть не взмолилась, пытаясь остаться спокойной.

— Лучше пойдём с нами тихо — и всё будет славно. Как гостью почётную мы довезём дочь владетеля Конналов к дому. Давай, гэйлэ, не надо ломаться.

Скакунов их тут не было, но дальние отзвуки фырканья в чаще за кручей холма говорили, что кони её похитителей где-то поблизости, как и девятый сообщник — и никого из иных тут способных её защитить… Лес был пуст, все воители Тийре остались внизу у подножья Расколотой. Даже Луайнэ — Этайн не знала, жива ли она? Чья кровь алым окрасила меч сына фейнага Дикуйл — её или пса?

За камнями поросшей деревьями древней гробницы клох-марвэ на глаза ей внезапно попался проём — незаросшее место меж стенок колючих ветвей и стволов, где виднелась тропинка на спуск, огибавшая кручу. И когда люди Ойсина стали шагать к ней, дочь фейнага Конналов резко, стрелой устремилась туда, подобрав подол платья ладонью, юркнув меж сыном владетеля Нидд и его средним братом.

— Вот же сучка! Ловите живей! — вспыхнул в ярости Маэн из Дикуйл, тщетно пытаясь схватить их беглянку за волосы кос.

Хрустя ветками под подошвами Этайн как лань быстро мчалась по лесу, обминая стволы и колючие низкие дебри ветвей, сколь хватало и сил, и дыхания — устремляясь на спуск до подножья Расколотой. Расстояние между ней с ними всё нарастало, и тяжёлые звуки их топота стали уже отдаляться, как внезапно пред взором возник тот девятый — бывший вовсе не там, где храпели их кони. Тот раскинул вширь руки, стремясь изловить дочерь фейнага Конналов, бросившись женщине наперерез. На бегу Этайн резко пригнулась, поднырнув под мужчину, стремясь избежать его рук. Но тот был достаточно прытким — и резко сместившись с размаху ударил беглянку в лицо кулаком. Тень владетеля Эйрэ стремглав покатилась по влажной корнистой земле, обдирая ладони и вмиг потеряв свои силы, когда почва ушла из-под ног, а в глазах завертелась окру́гом как пряслице тьма.

Сквозь ужасную боль и стучащийся током крови дикий шум в голове она всё же услышала, как настигшие Этайн ловцы окружили её, на ходу тяжело выдыхая в усталости.

— Вот… коза! Еле-еле догнали…

— Говорил же я — будет ведь хуже… Что же ты, гэйлэ, такая упрямая? — донёсся звук голоса Ойсина.

Затыкая обильно бежавшую липкую тёплую кровь из разбитого носа своим рукавом, едва находя в себе силы держаться привзнявшись, она лишь сквозь зубы негромко спросила — ощущая, как кружится вихрем её голова:

— Баб своих… тоже бьёте вы дома?

— Только тех, кто дурить так как ты начинает… — сын фейнага Куан взмахом руки подозвал двоих родичей.

— На коня её — и привяжите покрепче, чтобы больше не дёргалась.

И вновь обернул взор на Этайн, впившись глазами ей в голые ноги из-под подола залитого кровью, в грязи всего рваного платья.

— Ты смотри, гэйлэ — нам велели живою вернуть тебя к Конналам. Но о том, чтоб не порченой — не было речи. Путь, знаешь, дальний до озера…

Он кончиком ножен на поясе медленно поднял подол ещё выше до бёдер, любуясь на женские ноги.

— Я, как помнишь, к тебе как-то сватался было. Вот не знаю — отец отказал твой или ты?

Пока её словно дичь двое ловчих тащили за руки к поляне, Этайн в отчаянии стиснула зубы. Вокруг Скойлтэ-слейбхе стояли войска её Тийре, там был он — её муж по чести́ — но в лесу на вершине теперь она была одна. И иначе как кроме в Глеанлох пути уже не было, пойманной дичью вернуться домой к отцу с мачехой.

Сын Медвежьей Рубахи быть может сумеет найти её след и придти туда с воинством к озеру, взять ту твердь её предков в осаду. Но взять приступом прочные стены Глеанлох, чью защиту, как молвили шейны, держат бездонные топкие воды, сокрушая мосты и челны обернув силой бури, утянув илом сваи намостий на дно — и чью скальную твердь не сумел взять сам Эрха из Дейнова дома в часины Мор-Когадд — не сумеет наверное даже и он. А к тому же решится ли он в это время войны против ёрла развязать распрю в Эйрэ, все силы послав против Конналов — третьих по мощи средь фейнагов старых семейств? И так хрупкий союз их владетеля с всеми домами обринется напрочь, дав дейвонам возможность опять наступать.

И виной всему будет одна лишь она, дочерь Кадаугана…

Возвратив Этайн к той же поляне у древних камней похитители быстро седлали коней. Для беглянки уже приготовили путы, надёжно связав её кисти.

— Кто ещё там? — сын фейнага Сенхан обернулся к тропинке, по которой пришли сюда все — где как раз показалась ещё одна женская тень, хрустя палыми ветками в низкой траве.

Увидев залитую кровью сестру в окружении стольких чужих им мужчин при оружии Луайнэ вздрогнула, замерев как влитая на месте. Мёд из выдранных сот побежал ей по пальцам, липкими каплями падая наземь под ноги, кропя тёмными пятнами платье.

— Вот послал Шщар ненужных гостей… — фыркнул Ойсин Да-элтэ, с досады кривясь, оглянувшись вокруг. И обернулся к своим:

— Режьте девку — но тихо!

Этайн хотела сквозь боль крикнуть Луайнэ, привести её в чувство, принудить бежать — но рука сына фейнага Сенхан зажала ей пальцами рот. В правой ладони у Маэла Младшего резко сверкнуло железо ножа, что как заноза из раны взметнулся из ножен.

Дочь дегтяря так и немо стояла на месте застыв, точно птица в окру́те холодного взора змеи́. Но едва лишь в руках у мужчины блеснул острый клык, она вдруг страшно, немо, утробно вскрикну́ла — с такой силой, что эхо отдалось в ушах, зазвенев. Швырнув соты с мёдом в лицо нападавшего Луайнэ молнией бросилась прочь сквозь кусты, продираясь в ветвях точно лань от волков.

— Чтоб её, сучку! — сплюнул сын фейнага Нидд, — лес весь на уши подняла, мерзавка!

— Быстро за девкой! Заткните её поскорей! — рявкнул Ойсин, — Кулин — грузи на коня эту дуру, и живо поехали! У ручья нас нагоните после!

Пятеро их понеслись вслед за Луайнэ, пробиваясь сквозь ветви кустов и рассыпавшись в стороны, устремляясь её окружить с трёх сторон, взять беглянку как в клещи. А четверо стали поспешно взволакивать Этайн в седло скакуна, что стоял на поляне.

— Да кто снова там? — Койнах из Дикуйл внезапно опять обернулся назад, озираясь — явно слыша иные шаги на тропе, по которой явилась сюда их живая добыча. Чей-то топот и впрямь раздавался всё ближе.

— Вот же Шщар… Как не в лесу, а в питейне на празднестве прямо… — Ойсин встревоженно вскинул клинок, повернувшись на звуки шагов от трещавших под чьими-то подошвами веток.

— Лось! — кивнул он товарищу с клайомхом, исполинскому сыну владетеля Дикуйл.

— Вепри что ли вас там напугали? — на ходу окликал Этайн сын её дяди, кто внезапно примчался сюда, как стрела из кустов забежав на поляну. Видно Гайрэ не стал дожидаться возврата сестры из чащоб на Расколотой, устремившись сюда по следам — а быть может и с прочею целью явился сюда, и не только к сестре — сжимая в ладони обтрёпанный в бегстве пучок ярко цвивших как синь васильков и колючего мятлика.

Братья из Нидд заслонили собою сидевшую подле коня на земле дочерь Кадаугана, а огромный, плечистый и крепкий второй сын фейнага Дикуйл Кулин Лось вынул меч, став по левую сторону возле тропы — заходя с неприкрытого бока противника.

Клайомх взлетел по дуге, устремляясь рассечь клинком тело резким ударом в плечо. Но Гайрэ успев поднырнуть извернулся и вновь встал на ноги, зайдя на врага прямо в лоб, чьё оружие впилось концом жала в землю. Вырвав нож из его поясного чехла на ремне сын Аэдана впил клинок прямо по ручку в живот неприятеля, в этот миг безоружного — избежав клешней рук исполинского Кирна, что могли бросив меч его взять в смертоносный захват, вновь развернувшись лицом к остальным.

Измятые стебли цветов сами пали из пальцев на землю, и рука взмыла ввысь, вынимая из ножен на поясе жало геары.

— Да тут вправду свиней целый выводок! — Гайрэ резко отпрянул назад, уходя от метнувшихся прямо к нему двоих недругов, и бросил взгляд на сестру, кого прочно держал за плечо Ойсин сльохт-Куан — увидав её залитый кровью подол с рукавами и путы на кистях, какие она прижимала к лицу.

— Значит, баб любишь бить?

В глазах Гайрэ мелькнула недобрая хищная искра — точно чья-то холодная тень в глубине бездн Глеанлох.

— Жаль, убить вас, козлин, не могу!

Геара поймала на дол остриё одного из клинков, сбросив рубящий верхний удар вниз к земле, и навершие резко ударило в челюсть противника.

— Прежде надо спросить всё как должно…

Второй вместе с оставившим Этайн наследником Геррке Клох-гвиддина разом набросился с разных сторон на столь вёрткого недруга, попытавшись пронзить его жалами или заставить попятиться в чащу, зажав того в угол в сплетения сучьев и стенки стволов.

До поляны уже долетел гул тревожного рога, поднимая людей в стане воинства Эйрэ, вздымая от сна и бросая по коням. То ли Тийре сам понял, что с Этайн беда, раз давно её с Луайнэ нет, не вернулись они из чащобы на Скойлтэ-слейбхе — то ли крики и грохот железа в лесу потревожили всех.

Гайрэ рукой дотянулся до рога, что висел на седле жеребца, и приложив его кончик к губам с силой дунул. Второю рукой он держал свой клинок за залитое алым железо, пригвоздив крестовиною голову Ойсина к мокрой земле, не давая тому шевельнуться. Рядом во влажной от ливня и крови траве неподвижно валялся второй из врагов — оглушённый ударом геары плашмя прямо в бок.

— Покажи.

Тийре взял её за руки, попытавшись отнять от лица.

— Не смотри… — прошептала она сквозь разбитые губы — не желая, чтобы он её видел такой — и страшась то увидеть сама, что с ней стало.

— Покажи. Чтобы крепко запомнил, как буду судить, — он разжал её руки, взглянув на дочь фейнага Конналов. Зубы арвеннида скрипнули.

— Где этот лекарь? — обернулся он, быстро взирая в толпу окружавших.

— Я тут… — отдышался насилу тот, став точно вкопанный и прижав руку к груди, — староват я так бегать как сам ты, владетель…

— Давай уж скорее!

— Я-то думал — что страшное тут… короб всяких снастей припёр следом, — Коннал из Габ, подоспевший сюда за владетелем Эйрэ, оттянул от лица Этайн тряпку, набрякшую кровью, — наорали мне люди — носа там нет и лица! А тут дел…

— На две нитки известно! Да сделай же что-хоть! — заторопил его арвеннид.

— Тут и ниток не нужно, владетель, — оглядев все ушибы и раны лекарь взявшись тремя пальцами за нос женщины умело и ловко сумел его вправить назад. Та резко вскрикнула, дёрнувшись. Тийре успел обхватить её за плечи, удержав, и обнял, успокаивая.

— Ну-ну-ну… Потерпи, сейчас станет полегче. Дел на щелчок всего, гэйлэ!

— На щелчок… — мрачно фыркнул сын Дэйгрэ, взволнованно выдохнув.

— С твоим мужем хлопот было больше, почтенная. А тут что? Внутри кости целы. Две седмины поспишь на спине полусидя, и не трогай лицо даже пальцем, пока заживёт — и как прежняя будешь.

Коннал ещё раз придирчиво глянул на Этайн, осторожно ощупав ушибы.

— Даже шрамов нигде не останется, нечего шить. Зарастёт как на кошке… Ну-ка — свежей воды и завязок! — он подозвал к себе служек.

— А где Луайнэ? — тихо спросила дочь Кадаугана, не решаясь спросить что с молочной сестрою — жива ли она.

— Уж целее тебя будет, гэйлэ… Правда — от испуга ну что с ней стрясётся, раз заикою даже не стала? Отоспится, поплачет с тобою — и всё позабудет. Ну-ка дай я отмою тебя хоть от крови — а то больше тут страха иным.

Лекарь успокаивающе потрогал себя по груди, слушая сердце.

— Вот стучалку людскую зашить — но это не в две нитки, и даже не в десять наверное. Может в грядущем когда…

— Ага — когда станут повозки бежать без кобылы, и без сала и воска гореть будут свечи в дому трижды ярче! — хмыкнул Тийре с сомнением.

Служка Коннала резво поднёс им сосуд с остывающим кипенем. За ним следом чуть-чуть боченясь встали фейнаг из Морллвидд Коннла Порванный Плащ со своим младшим сыном Баэданом. Тот осторожно дотронулся пальцем до лекаря.

— Достойный… мы это, того — не торопим… но как ты закончишь с почтенной — с отцом бы продолжить, а то он… — Баэдан мельком оглянулся на арвеннида, боясь вызвать гнев того, — но мы что — подождём, пока гэйлэ ты лечишь!

Коннла Клог-кромилл согласно и часто кивнул, что-то тихо мыча — неспособный сказать из-за длинного древка сверла, что торчало у фейнага прямо из хворого сгнившего зуба во рту.

Зажурчала вода в медной плошке. Лекарь из Габ растворил там какой-то настой из глиняной бутылки, и стал намачивать мягкую тряпицу. А дочерь фейнага Конналов так и сидела как онемевшая, ощущая уже уходившую боль и лишь чувствуя, как у ног её тёрлась какая-то гибкая тень в густой шерсти, своим языком как шершавою тёркой вылизывая женские пальцы на за́литой кровью ладони. Чьё-то золото глаз точно отблеск сверкнуло во тьме, воззрив прямо на Этайн.

На злосчастной поляне в лесу вокруг каменной пасти клыков из замшелых столпов на клох-марвэ собрались прибывшие конно копейные, окружив беглецов. Чуть поодаль топились их родичи.

— Скольких взяли вы?

— Лишь пятерых. Один кинулся вскачь по обрыву, и с конём рухнул вниз — собирать уже нечего было, где кишки скотины, а где жеребца. Одного убил Гайрэ, а последние двое хотели прорваться сквозь копья — и…

— Ясно. Привезите для фейнагов стулья из укрепи. Разговор будет долгим — и седины их я уж почту…

— Я желал бы поверить, почтенные, как вы сами не знали, что дети домов ваших с миром прибыв тут замыслили сделать. Слову вашему верить могу я — мы кляли́сь на железе, Троим присягнули поу́тру. Вас тут не было с ними — и спроса с вас нет. Но скажите уж прямо, без лишних уловок словами — с чем вы прибыли этим посольством, к чему? Ведь и я не дурак, уловил о чём речь там была.

— Ты, владетель, в час распри не дело страны себе выбрал первее, а бабу… — нахмурясь угрюмо сказал фейнаг Куан, — я как верный слуга твой прошу — верни Этайн отцу, помирись с домом Конналов! Ведь она тут причина всего, что случилось.

Тийре молчал, точно что-то в раздумьях возвесив, решая.

— Ведь известно — ты сам слово дал там в Глеанлох Кадаугану, что откажешься брать её в жёны. И она же по че́сти дала своё слово стать женою Лабрайдову сыну! — поддакнул тому фейнаг из Нидд.

— Разве слово, что силой исторгнуто было из Этайн, может считаться по праву правдивым?

— Не по чести от данного некогда слова как рак потом пятиться… — нахмурился Геррке из Куан, — я, владетель, тебе расскажу, что есть сила раз данного слова. Сам на свет появился я силою этой. Мой отец Килин Рослый два года пытался посвататься к матери. Но не люб был он ей, по другому тогда сохла Ригру, от того всё сватов ожидая. В первый год открутилась богов дурным знаком, что ей дали в святилище. А второй раз смеясь согласилась — что женой ему станет, как нити начнут прясть из камня.

Мой отец был упорный — два года не слазил с коня, все далёкие земли объехал в напрасных, казалось, исканиях. Нити прясть — и из камня — смех только, и всё тут! Но в уделах у больхов нашёл он селение, где искусные люди из дивного серого камня, из горного льна могли нитки чесать и ткать ткань, что прочна и огня не боится. С тем возвратился он в дом моей матери, и подарил ей ту ткань и сам камень с нитями. А потом ей напомнил о слове, что дала она прежде на смех.

Уж как замуж идти за отца не хотелось ей, правда — но кто слово не держит, позорит свой род. Поженились они, прожили́ много лет бок о бок, восемь деток на свет принесли со мной вместе… Вот что значит держать своё слово, владетель.

— Вы, почтенные, мне на закон упираете… твёрдость слова возняли в укор. Только кто из нас прежде присягу менял? Кто служил раньше ёрлу — до тех пор, пока Старый войска мои к вам не привёл, и все кийны Помежий не бросились мне присягать вместо Скъервиров? Или может быть слову был верен сам Кадауган, что в открытую он уж оставил защиту уделов, кого прежде поклялся беречь своим войском?

— Все мы знаем причину того ведь, владетель… — угрюмо повторил фейнаг Куан.

— Не по закону ты дело устроил с Кадауганом. Верни дочерь ему — и тем всем будет лучше по че́сти, — добавил глава кийна Сенхан, — ведь упорствуя ты лишь проклятие Бейлхэ на дом свой тем больше вздымаешь… И святители так говорят, что богов ты презрел не единожды…

— Ведь и так ты как Мурхадд пролил Родри кровь — братоубийцею став как и тот… — донеслось из толпы чьё-то тихое.

Тийре долго молчал, глядя то на скучившихся в круге копейщиков пленников, то на отцов их с роднёй. Сын Медвежьей Рубахи безмолвствовал — и лишь в глазах его резко пылали те искры, что прочих их зрящих принудили ёжиться.

— Закон, говорите? Вы, владетели, мне присягали, клялись на железе на верность Тремя, и просили защиты — кою дал я сполна, сколько было возможностей. Но и вы же роптали, чтобы я не посмел ваши вольности тронуть — все обычаи старых веков, что противны законам написанным. Хорошо. Так давайте решим уж — каким их судом осудить, людокрадов? Моим — или вашим, по здешним помежным обычаям?

Кто-то в толпе среди фейнагов резко закашлял, запнувшись на полуслове.

— Вы ведь знаете, что не им лишь одним по обычаям тем будет плохо… Так как будем решать это дело, почтенные? Чьими законами? Ведь приди я в ваш дом, уведи у вас жён, кровь пролей грубой силой…

— Но не жена ведь она тебе — знаешь ты сам по чести́! — негодуя вдруг выкрикнул фейнаг из Нидд Талух Гневный, — и отец лишь её может это решить, но не ты…

— Верно, почтенный… — Тийре сказал это тихо, но фейнаги вздрогнули, — не я… Зато я могу к Шщару вернуть дому Скъервиров все эти клятые земли, кои нам уже много веков служат данным раздором — и все Áйтэ-криóханн, и Нодклохслейбха — пусть ёрл с Когтем подавятся ими! Будет мир им и мне, помянём всех полегших, ударим печатями в свитки, межу проведём… Только потом Сигвар явно захочет спросить — когда ваши войска уже будут ему бесполезны в час мира — всех вас спросит потом за измену…

Молчание было ответом владетелю. Лишь дыхание спёртых в груди, неродившихся слов нарушало покой онемевшей поляны у древних истёртых клыков позабытой клох-марвэ.

— Так как мне то решить — наше дело?

Тут в разговор их вмешался сам Ойсин, выйдя на шаг из толпы беглецов и обратившись к Тийре.

— Владетель — к чему те законы, от коих и нам и тебе мало будет по чести хорошего? Давай полюбовно решим это дело, спокойно. Мы же ведь кроме пса никого не убили, и зла никому причинить не хотели. Ну — перестарались, огрел её Манех немного, дурак…

— Что ты врёшь мне в глаза, душегуб?! — подскочила вдруг с места доселе молчавшая Этайн, оторвав от разбитого ими лица холодившую мокрую тряпку, впившись взором в умолкшего Ойсина, — кто Луайнэ прирезать велел им — не ты?! Кто хотел…

Она осеклась, не желая сказать как всё было — понимая, что Тийре узнав то их просто зарубит своею рукой не взирая на суд, тем себе сделав хуже ещё одной сварой со знатью союзных земель.

Вдруг из толпы в круг неслышимо вышел брат Этайн. Младший сын её дяди в волнении резко облизывал губы чуть приоткрытого рта, точно Гайрэ взволнован был или боится. И лишь сестра его знала — что раз дело так, он едва себя сдерживать в силах способен от гнева. Но удержать его Этайн уже не успела.

— Владетель — позволь, я скажу кое-что здесь по делу? — вскинул руку Железный.

Тийре в ответ не промолвил ни слова, лишь кратко кивнув.

— Значит, твердят они тут в оправдание, что-де Конналы сами просили вернуть Этайн к озеру? Так я сам буду Коннал — и вовсе такого не слышал от брата с отцом. Врут, выблю́дки…

— Да не с тобой была речь та! — выкрикнул сын Геррке Клох-гвиддина.

— Слова́ вора не сильно уж вески, как молвят. Чем докажешь ты, шкуру от плахи спасая? — хмыкнул Гайрэ, на миг обернувшись к тому — а затем снова встретился взором с владетелем.

— А раз так упирают они, что сестра не жена тебе будет, и не властен обычный закон — так решим как и должно, все разом в кругу! Ты не муж Этайн — верно… но я брат, крови Конналов — и по праву сам волен злодеев к ответу призвать! Чтоб по совести было, как молвит обычай…

— Забудь даже, Гайрэ — ты мне за их жёлуди трижды ценнее! — сын Медвежьей Рубахи взмахнул в несогласии левой ладонью, — моё это дело. Повешу их…

— Первее моё, — племянник владетеля Конналов стиснул ладонью навершие, привынимая геару из ножен, — я и должен решить. Так ведь, почтенный Клох-гвиддин — как ты и хотел? — обратился он к фейнагу Куан.

— Повитуха тебя уронила? Их пятеро… — тихо сказал брату Этайн владетель, не сводя взора с пленников, выжидавших решения арвеннида, — да и прозвание это — Двойной…

— Уж скорее Двуличный… — поморщился Гайрэ презрительно, — теперь смирен и тих точно лань, как в грязи повалялся. Ты же нашего Льва дураком не считал — как он в Славном Чертоге вот так пятерых зарубил? И не простых дураков, а Ноттфуглен трёхжильных!

— Шестерых… — хмуро вымолвил Тийре, не сводя глаз с выжидавших решения фейнагов Áйтэ-криóханн и их сыновей.

— Тьху ты! Даже сравняться не выйдет… — скривился шутливо сын Аэдана, — зря того я урода в лесу второпях заколол. За двоих бы сошёл этот Лось…

— Ладно — сам захотел ты! Согласен! — нарушив молчание Ойсин с усмешкой взглянул на противника, — все в кругу разом, как ты и сказал! И пусть боги решат, чья тут правда!

— Пощады просить я не стану. Но и вам её, вы́блюдкам, тоже не дам… — прищурив глаза сказал Гайрэ.

— Ну — как знаешь! Троерешат, чья возьмёт, если только ты сам не железный, — Ойсин с готовностью вырвал геару из поданных стражником ножен, вздымая клинок.

— Он и вправду Железный… сын Аэдана Лайдрэ — тот самый… — вдруг молвил сам Геррке из Куан, бледнея. Он встал с кресла, направившись к Ойсину.

— Помоги тебе Трое, сын… Я уж не в силах. Должны вы победить — вас ведь всё-таки больше…

Он умолк и устало шагая вернулся назад, сев на кресло и немо взирая на круг да-слеана, где противники вышли друг к другу, впятером наступая на родича Этайн.

Под пологом леса ложилась предно́чная мгла. Пять теней с отражавшими отблески света геарами полукругом уже приближались к застывшему сыну Аэдана, правнуку Кахера Змееубийцы, крови их первопредка Коннала Тени из Эйле — сыну рода владык всех Дубрав и Озёрного Края. Пять теней приближались к одной точно остро отточенный серп.

Гайрэ вдруг резко прищурился, глядя на Ойсина, бывшего с краю — и в глазах его снова как пламя вспыхну́ла та злобная хищная искра.

— Значит, баб любишь резать?

И ладонь его, резко метнув рукоять одноручной геары в левицу, ухватила дол лезвия, направляя удар прямо в шею противника — одного из помощников, бывшего подле хозяина — пронзив горло мужчины насквозь, выйдя жалом за ухом. А затем младший сын брата фейнага Конналов ринулся в сшибку, устремляясь меж ними как змей меж ветвей, поражая врагов одного за другим, протыкая тех жалом меча, разрубая ключицы и рёбра — убивая их всех одного за другим — оставляя Двойного живым до конца, тесня в угол, когда будут они лишь вдвоём…