…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ…СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 13

Видя, как много их — тех, кто по-прежнему жаждет войны и тем требует только сражения, не вняв его речи — Áррэйнэ вновь вышел на пару шагов вперёд, взняв ввысь сжаую в кулаке руку и перекрикивая обратился к собравшимся тут:

— Что же… Раз я напрасно вам мир предлагаю тут, и все вы разом войны лишь желаете, то быть может попрежде, чем положить сейчас тысячи жизней, мы спросим богов — чего желают они?

Рука Львавзметнулась ввысь к небу, к синеве их заоблачных чертогов, откуда с начала времён на детей своих зрятпраотцы у обоих народов.

— Если этотраздормежду нашими жизнедавцами, в которой мы лишь их живые мечи — то пусть они бросят свой жребий, чей верх будет взят? Верно, так нашим владетелям прежде и стоило в самом начале войны поступить, зачиная её, прежде чем насмерть сойтись на полях, и в боях и всех бедствиях распри напрасно лишь тем истребить стольких в ней и повинных, и больше ещё невиновных.

Áррэйнэ ещё раз обвёл взором обе стороны, пристально вглядываясь в лица стоявших вокруг тысяч детей Всеотца и Бури Несущего.

— Пусть сойдутся два воина, по одному с каждой из нашихсторон — и мы увидим, какой будет дан божий жребий! Чьи будут их волей победа и поражение… или мир.

Нарушая стоявшую тишину из рядов дейвóнов донёсся чей-то ликующий крик:

— Поединок!

— Поединок! — его поддержали десятки и сотни других голосов. Им вторили уста а́рвейрнов, чьи ряды встрепенулись, ожидая лишь воли богов в этот час, требуя их жребия перед решающей схваткой.

— Но только не ждите ни те, ни другие, что Лев А́рвейрнов выйдет сражаться! — он резко выкрикнул это, встретившись с глазами младшего сына Бурого, чей пронзительный вызывающий взор красноречивее всех слов был обращён к убийце его братьев, — и не мечтайдаже, Книжник, снова скрестить со мной копья — одного раза с тебя не по чести хватило! Прежде чем боги свой знак не дадут, не стану я биться ни с кем — с людьми твоего орна тем больше!

Он обвёл взором ряды противника.

— Пусть выйдут те, кто не внял моим прежним словам и доселе лишь жаждет войны. А с меня предостаточно славы и крови — я, Лев А́рвейрнов, хочу мира меж нами — верите вы тому или нет!

— Вотин с нами! — рукоятки мечей и секир войска Дейвоналарды грохотали о древо с железом щитов, призывая в ряды самогó Всеотца.

— Тинтрéах! — доносился такой же неистовый зычный рёв тысяч и тысяч оскаленных глоток, когдаруки вздымали ввысь к небу железо их копий ссекирами, хищных когтей и клыков Пламенеющего.

— Поединок, — кивнул головой Доннар, соглашаясь с требованием соплеменников одобрить решение распри судом жизнедавцев по обычаю предковхрингáуга — вызова недругас глазу на глаз.

— Но что же дальше, Лев? — взволнованно спросил своего друга Тийре, — преломив в эти годы сильнейшего трижды за нас неприятеля, удержавшись на грани погибели, возвратив себе столько — и чтобы внезапно лишиться всего… Мы сегодня так близки к победе…

— И к гибели тоже, — глухо отозвался Áррэйнэ, глядя на яростный клич двух сторон к поединку.

Áрвеннид молчал — лишь пристально взирая в глаза своему другу.

— Доверься мне, Тийре — как прежде. Доверься мне — и воле Троих.

— Хорошо, — áрвеннидсогласно кивнул головой.

— Поединок! — произнёс он то громко на языке Эйрэ, и через миг повторил то уже по-дейвóнски.

Рёв огромной толпы двух собравшихсявоинств был тому подтверждением.

— Поклянитесь именем Всеотца, — обратился Нéамхéйглах к Доннару Бурому.

Скригга Несущих Кровь Дейнаещё раз встретился взорамис сыном и со стоявшими рядом прочими кóгурирами воинства Дейвоналарды. Несколько кивков их голов дали в этом согласие.

— Поклянитесь и вы Пламенеющим Ликом, — обратилсяскригга Дейнблодбереар к владетелю Эйрэ.

Тийре взглянул на Льва Арвейрнов, так и стоявшего подле него. Лишь взора того было достаточно, чтобы друзья поняли, что каждый желает сказать. Те же знаки одобрения жребию их жизнедавцев выказали и все стоявшие подле них предводителивоинства Эйрэ.

Борна из Бранн, к кому резко сбежались все взоры его окружавших туттысяч людей, долго застыв в суровом молчании наконец одобрительно кратко кивнул головой.

Тийре обернулся назад к Доннару Бурому и согласно кивнул.

Айнир, следом за которым и его отец, взнял к небу взор, вскинул ввысь меч, яростно выкрикнув:

— Вотин!

— Вотин!!! — вырвалось из тысяч уст воинов грозное имя Горящего, со звоном стали клявшегося дейвóнского воинства достигая самих Чертогов Клинков останавливавшего взором сердца.

Яростный клич имени Всеотца, присягнувший его всепровидящей воле устами воззвавших к нему, так же резко затих. Áррэйнэ вдруг ощутил, что нынче и произойдёт то, к чему все они долго шли всечетыре столь долгих как беспросветная зимняя ночь окровавленных года свирепой безжалостной распри. И он, очутившись сегодняна грани меж теми двумя враждовавшими сторонами — он должен сделать это — ради них всех. И ради их с ней…

Он вскинул ввысь взор, следом за которым полетели взгляды Тийре и тысяч следовавших за ними, пришедших сюда на последнюю битву — туда, где простирались безбрежные небеса, лазурно-синие чертоги ветров от горнила Отца всехКлинков.

— Тинтрéах!

— Тинтрéах!!! — тысячи уст выкрикнули Его имя, когда многочисленное воинство Эйрэпоклялось хозяином небесного горнила, чьи искры незримого пламенизаставляют сердца людей быть подобными жару его. И звон стальных клыков и когтей Небесного Кузнеца во второй раз за утро содрогнул собой утренний воздух.

Лев вышел в середину широкого круга, который образовался подле него расступившимися людьми, держа в руках два коротких копья с хищно блестевшими в свете рассветаострыми жалами и крючковатыми боковинами.

— Пусть выйдет по воителюот каждой из наших сторон — тех, кто желает сражаться, кто и попрежде лишь жаждет войны, — сказал Áррэйнэ, обводя ряды тех и других бойцов пристальным взглядом.

— Два равных по оружию. Два копья… — взнял их ввысь он. Взор Льва Арвейрновповелительно пал настоявшихв переднем дейвонском ряду двух бойцов, встретившись глазами с ними.

— Два щита.

Оба, повинуясь вражескому ратоводцу, осторожно подошли к тому и положили наземь щиты, вернувшись назад в толпу скучившихся и настороженно смотревших на происходившее здесь соратников, опёршихся на уткнутые древками в землюсекиры и копья. Áррэйнэ воткнул копья отточенными концами древок в землю подле щитов и чуть отошёл в сторону.

— Чтобы никто не сказал потом лживо, что чья-то сталь оказалась прочнее, а дерево твёрже. Пусть выйдут из обоих воинств по человеку, пусть будут на равных — и мы увидим, какой жребий дадут всем нам боги. Пусть Тинтрéах и Вотин этим поединком решат, чему быть между нами — чьи будут сегодня победа и поражение…

— Или мир! — ещё раз громко повторил он.

— Есть смельчак? — выкрикнул Тийре, обращаясь к рядам своего воинства.

— Есть!!! — расталкивая впереди стоящих копейных из плотных рядов а́рвейрнов выскочил к коню áрвеннида крепкий малый лет уж за тридцатьс провалом от огромного шрама на лице через левую щёку, слегка лысоватый спереди, с росшими до самой шеи усами. Швырнув наземь служивший ему оружием двуручный топор он смело подошёл к Áррэйнэ, хватая одно из торчавших из земли копий, и нагнувшись поднял лежавший в утоптанной траве щит, надев его лямками на левую руку.

— Я буду биться! — рявкнул он на южном наречии Эйрэ, обращаясь к своим, затем взор его с яростью упёрся в ряды стоявших напротив врагов, — я! Мéйлге Кулак, сын Карнаха Железного Зуба из дома Маэ́ннан!

Доннар Бурый оглянул взором ряды своего воинства, которое зашевелилось при виде вызвавшегося сражаться от лица владетеля Эйрэ столь могучего поединщика.

— Есть кто от нас храбрый, дабы принять этот вызов? — выкрикнул скригга Дейнова рода, обращаясь к людям дейвóнского воинства.

Стоявший в передних рядах Гуннар вдруг ощутил тот толчок, что одёрнул его. Будь что будет — бояться и вечно таиться он трижды устал, отвечая за то, чего сам не содеял — несть ту славу потомка Предателя Трижды.

— Куда ты, старшой, одедраугр тебя поглоти? Ты же этого против горы как щенок… — ошеломлённый Свейр Утка пытался схватить их десятника за руку, но не сумел удержать, поминая все Хвёгга хвосты ему в зубы.

— Так надо… — лишь тихо он бросил товарищу, торопливо толкая стоявших пред ним копьеносцев, стремясь точно в бездну навстречу судьбе — и не зная, что будет — но зная, что должен шагнуть, презревая весь страх его бегства от прошлого.

Передний строй раздвинулся, и в круг истоптанной сотнями ног травы расталкивая плечами соседей вышел высокий, возраста Убийцы Ёрловсветловолосый крепкий парень с кудрявой бородой и заплетенными в две короткие косы с висков волосами. Передав двуручный меч стоявшему рядом товарищу, он не торопясь подошёл к стоявшему подле второго копья Льву А́рвейрнов, настороженно рассматривая вражеского ратоводца. Затем перевёл взгляд на неприятеля, против кого должен был вести бой.

— Я буду биться от нас, — спокойно сказал он на западном дейвóнском наречии, пристально взирая на своего могучего соперника, возвышавшегося над ним на целую голову, — моё имя Гуннар Кость, брат Гисли и племянникХарла-мельника из Эикфъяллерн, сына…

Рука парня, дрогнув на миг, извлекла из-за ворота шнур оберега. Ярким золотом в солнечном свете блеснул свитый кольцами змей половинки разорванной надвое скъюты.

И помолчав, чуть потише северянин добавил:

— Сына Ульфстюра из дома Хатгейр. Внук Красной Секиры…

Шепоток пробежал по дейвонским рядам. А Áррэйнэ молча указал на лежавший второй щит. Гуннар проворно наклонился, поднимая досчатыйкруг в стальной оковке и надел себе лямками на руку.

— Мы здесь собрались, поклявшись перед своими богами и присягнув им, что решим наш раздор поединком — один на один, — выкрикивал Áррэйнэ, говоря то по-а́рвейрнски, то по-дейвóнски, в то время как стоявшие в рядах вокруг них воины дружно передавали от впереди стоявших к находившимся сзадиего слова, — и каков бы не был тот исход поединка — мы примем его. Пусть же боги явят нам их волю, чей будет взят верх.

— Или же… — он на миг смолк, обведя всех собравшихся пристальным взором, — …если никому не дарована будет победа, тогда между нами наступит вновьмир. Вы присягнули на это!

Поймавший его пристальный взгляд Доннар Бурый согласно кивнул головой.

— Тогда пусть жребий богов разрешит эту распрю… — окинув взором множество застывших и внемлющих ему воителей, Аррэйнэ отошёл назад к рядам воинства Эйрэ, где внимательно и неотрывно следили за кругом тысячи глаз его соотечественников. И точно такие же взволнованные взоры он видел с другой стороны от вытоптанного круга травы, в котором остались лишь двапоединщика.

Они так и стояли, застыв каждый на своём месте, зажав в руках копья со щитами — будто выжидая и проверяя друг друга на прочность — кто ринется первый. Оружие каждого покачивалось на весу, не двигаясь — но готовое в любой миг сорваться и резко ударить врага своим гибель несущим отточенным жалом. Гуннар первым сделал выпад — он резко, но легко устремилвперёд руку, соприкоснувшись жаломсо сталью противника. А́рвейрн не дал себя подловить, перехватив своим древком оружие недруга, уводя его вниз — и вновь обаотпрянули один от одного на шаг, выжидая. Дейвóн вновь ударил первым — на этот раз гораздо проворнее, стремительно — обманно пытаясь сперва поразить врага сверху, но в броске резко нырнув острым жалом под щит — но Мéйлге отвёл удар в сторону, сам делая выпад ответнои наступая.

Они осторожно кружились как два выжидающих хищника, всё ещё настороженные и высматривающие каждый противника, отыскивая взглядом те слабые и уязвимые места в его прочной защите. Сразу стало заметно, что дейвóнский боец был гораздо стремительнее своего соперника, моложе и легче, замахи его более быстры и проворны — как и сам тотв движении. А́рвейрн же был явно более сильный, сноровистее Гуннара, и прочно держал оборону — ударяя пусть реже, но гораздо мощнее, опаснее — и не давал врагу дажеединого шанса себя обойти со спины, прочно держа под присмотром его продвижение в каждую сторону. Раз-пораз их копья встречались, скользя древками одно об одно и гремя при касаниижалами, сплетаясь на миг и опятьуходя от возможного выламывающего их из пальцев удара.

Мéйлге отбросил очередной выпад дейвóна выставленным щитом, отклонившим набок удар пики — пытавшейся поддеть арвейрна снизу — сам ударяя поверх опустившегося к низу щита. Сын мельника вынужден был резко прыгнув отпрять назад пару шагов от отточеннойстали уже устремлённого прямо вперёд на него неприятеля,едва не пронзившего Гуннару бок и плечо под бронёй резким сдвоенным выпадом с ложным клеванием ниже.

Тысячи глаз неотрывно следили за их поединком, и передние ряды воинств негромко передавали стоявшим за ними чуть в отдалении то, что тут зрили своими глазами. Взволнованные воины привставали на цыпочки над головами впереди стоящих, забирались на возы и друг другу на плечи — чтобы из виду не упустить ход решающей роких победы или поражения сшибки один на один. И ещё более взволнованно смотрели на это вожди этихвоинств иокружившие их ратоводцы.

Поединщики становились всё более разъярёнными — оттого, что победа никак не давалась ни одномуиз них, ускользая из рук как вода через пальцы, когда выпады их натыкались как будто на стену, увязнув взащите противника. В такой миг исход сшибки чудом решить мог один лишь неверный их шаг, чья-то ошибка, когда кто-тоокажется более слаб и измотан — всё более злящихся и раззадоривавшихся, яростно метивших сталью один в одного. Трещало от быстрых ударов калёное дерево копий, звон ударявшей о доски щитов прочной стали гремел страшным эхом в ушах. Оба более не стояли на месте, а быстро перемещались друг вокруг друга, стыкаясь в убийственных верхних и нижних ударах, раз за разомпытаясь в бою подловить наконец-топротивника и зацепить заколено того острой лепестью жала или боковыми крыльца́ми — и сделатьрешающий выпад, который нельзя будет ни отвести, ни укрыться за деревом досок щита.

Кто-то из дальних рядов войска Дейвоналардыпытался начатьподзадоривать ихбойца криками, но его осекли — не на торжище шло состязание, и не на выигрыш в серебре проходилроковой божий суд, чтобы как пьянь тут горланить. Молчали в суровом оцепенении люди из Эйрэ. И сражение двух поединщиков так и продолжилось под напряжённое и взволнованное молчание тысяч сощепленных уст, прерываемое лишь полушёпотомговора.

Разозлённый неудачами своих стремительных бросков прыткий Гуннар всё быстрейначинал делать выпады, пытаясь в бою одолеть более медлительного, но упорного и выносливого противника. Копья их резко мелькали как вихрь, но ни один из ударов не достигалпока цели. Сцепившиеся меж собой древки застыли на миг в их руках, когда жала схлестнулись отточеннымибоковыми крыльцами. Мéйлге — более тяжёлый и сильный — попробовалвыломать древко из пальцев дейвóна, сделав выкручивающее движение в сторону — и это почти удалось, когда жала едва не царапнули землю. Гуннар всё же сумел удержать свою пикув руках, едва устояв на ногах при том, и отразил мощный натиск противника резким ударом конца его черена по голове, чуть не разбивший лицо сыну Харла. Это ещё больше взвинтило дейвона, и он как бешеный бросился на врага, на ходу вскинув древкоповерх щита для прямого удара. А́рвейрн яростно выскалил зубы под долгими усами и выставил щит перед собой, правой рукоюмгновенно перехватив копьё жалом книзудля такого же выпада сверху.

Двеотточенных смерти стрелой пронеслись одно мимо другого, и как таран одновременно ударили о резко выставленные в защиту щиты их противников. И с этим ударом железа о дерево в уши ударилпронзительный хруст.

— Шщар!

Чей-то одинокий взволнованный вскрик из толпы вдруг раздался среди всеобщего безмолвного потрясения, когда на глазах многих тысяч людей ясеневые хлыстыдвух надломленныхв черене копий обломкамирухнули наземь. Не удержавшиеся на ногах поединщики повалились с размаху движения на колени — растерянные, но всё ещё полные бившей в нихярости и готовности биться тут насмерть, оказавшиеся при падении один напротив другого — и тут же вцепившиеся друг другу пальцами в горло, пытаясь сломать врагу шею и яростно рыча словнобешеные псы.

— Стой! — резко окрикнул Нéамхéйглах, приказывая им остановиться — хотя взор сына Медвежьей Рубахи, прежде ещё миг назад весь взволнованный и встревоженный ожиданием неизвестного, теперь был растерянным и потрясённым. Точно такие же чувства были и на лице Бурого, со звуком треснувшихдревок вздрогнувшего, но не потерявшего самообладания. Взглянув на молодого áрвеннида он также властно приказал своему воину:

— Довольно!

Поединщики словно глухие не вняли приказам вождей — и несколько воинов с обеих сторон быстро метнулись к ним, ухватив тех за руки и силой растаскивая рассвирепевших бойцов.

— Пустите!!! — рванулся из рук их сын Харла, напрасно пытаясь подняться — но земляки, повинуясь приказу вождя точно клещи держали его на земле, прижимая коленями к стоптанной смятой траве. Точно так же держали пять крепких бойцов их противника и лысоватого рослого недруга, кто застыл, скаля зубы, в каких-то трёх близких шагах от него. Гуннар всё тщетно стремился подняться, мотая плечами, тряся головой — и нашейная скъюта как било быка раскачалась на тонком шнурке, выпав из-под одежды на грудь. Молчавший, лишь с силой дышавшийпротивник, взирая ему исподлобья в глаза, вдруг с чего-то заржал, зайдясь в яростном желчном смешке как безумный, пока кто-то из арвейрнов не дал ему по затылку своим кулаком, принудив того замолчать.

Когда поединщики стихли, замерев в руках их удержавших товарищей, множество вопрошающих взоров устремилось на áрвеннида Эйрэ и новоизбранного прямо на поле сражениянового ёрла дейвонских домов. Все смотрели на них, выжидая.

Над переполненным людской толпою просторомзастыла гнетущая, напряжённая тишина. Все молчали, словно не будучи в силах понять, что же тут произошло на их собственных взорах. Прерываемое лишь дуновениемветра играем птиц в небе безмолвие поглотило все звуки речей, когда ближестоящиеуже не передавали толпящимся сзади всё то, что происходило в вытоптанном в час поединка кругу. Тысячи глаз теперь пристально зрили не на поединщиков, а на двух их владетелей — ожидая того, что сейчас будет сказано ими. Что будет сейчас решено…

Тийре вновь встретился взглядом со скриггоюДейнблодбéреар.

— Боги дали нам знак, ёрл.

— Да. Все мы узрели его, — Доннар согласно кивнул головой.

— Необычный знак, — тише добавил он.

— Были даны два копья — чья-то победа или поражение. И оба они преломились.

— Верно.

Ёрл и áрвеннид замолчали, неотрывно взирая друг другу в глаза. Тысячи глаз неотрывно глядели на них из толпы с двух сторон от их вершних.

— Боги явили свой знак, ёрл Доннар, — произнёс это стоявший подле áрвеннида Убийца Ёрлов, — не будет дано жизнедавцами нам ни победы, ни поражения — ни одной из сторон… Что решишь ты?

Бурый молчал, неотрывно взирая на стоявшего перед ним злейшего из врагов его народа и сáмого опасного из всех нынешних ратоводцев над воинством Эйрэ — на убийцу своих сыновей — взволнованно кусая нижнюю губу и стискивая ладонью в стальной рукавице поводья коня. Он вдруг поразился тому, как этот молодой ещё воину него на глазах смог сейчас сотворить казалось бы немыслимое — невероятное тем, кто он был… как он смог, как решился то сделать — себе самому вопреки.

И превозмогая себя скригга Дейнблодбéреар с трудом произнёс:

— Ни победы, ни поражения… — Бурый запнулся, сглотнув в горле ком.

— Мир… — произнёс через миг он это столь непростое теперь для него, короткое и единственное верное в этот миг слово.

— Мир… — следом за ним отозвался и Тийре — всё ещё взволнованный и слегка оторопевший от всего произошедшего на их глазах.

— Мир… — глухо промолвив согласно кивнул третьим Айнир — словно невероятно тяжёл был для младшего отпрыска Доннара этот казалось бы лёгкий кивок головой, завершивший темдолгие годыкровопролития… поднявшие прежде его на вершину сияющей воинской славы, возмужавшие и неузнаваемо изменившие этим его самогó — но взамен взявшие с сына Бурого столь высокую цену.

— Мир, — кивки ратоводцев дейвóнов и а́рвейрнов, в часпоединка стоявших тут подле вождей, подтверждали их волю.

Тийре отпустил поводья коня, сделав шаг вперёд.

— Мир, ёрл… — произнёс он дейвóнским наречием, обращаясь к Доннару. Тот, медленно подойдя к молодому правителю прежних врагов и словно превозмогая себя самогó, по праву старшинства протянул ему руку. Тийре вытянул навстречу ладонь, и руки владетелей встретились в крепком пожатии, замерев на миг — точно пробуя этим друг друга на прочность.

— Мир, — ещё раз повторил громко Доннар и обнял бывшего противника — дав знать, что волей богов и внявших их знаку людей эта долгая распря международами и домами прекращена.

— Довольно речей лишь железом… Пришло время говорить.

Гул множества голосов пробежал точно ветер по полю, передаваясь одним громким словом из уст в уста, от уха доуха меж сотен и тысяч собравшихся тут в судьбоносное утро людей, пришедших от своих близких и крайне далёких отсюда земель на равнину у тихой реки, где ночью в последний раз пролилась кровь завершившейсяраспри народов.

Кземле опускались воздетые в небосекиры, копья и шипницы, стальные клинки возвращались назад в устья ножен, снимались с голов валяные подшлемники, плетёные наголовники кольчуг и сталь кованых шлемов. Ломались ещё прежде ровные линии строяготовых к сражению грудь в грудь воителей, и фыркающие кони уже не несли в своих сёдлах спешивавшихся одного за другим седоков.

— Вновь всё за нас порешали большие владетели… — фе́йнаг Катайр презрительно сплюнул на землю, отерев пальцем щётку усов под открытой наличинойшлема. И обернулся к помощнику, бывшему подле хозяина.

— Поехали, Маэл, отсюда подальше. Смердит что-то дурно от этого поля…

— Навозом? — принюхался рослый детина в тяжёлой полосчатке, оглядев окружавшие их сотни и тысячи фыркавших конских голов тут собравшихся воинств.

— Навозом… Верёвкой, дурак — коль потребует выщенок этот из Бейлхэ нас выдать у Бурого! Поехали живо, пока время есть…

— А если вдруг кто не захочет из наших? У многих там дома их бабы с детьми все остались. Иным уж до горла достало гостить у дейвонов!

— Но только не мне… — почесав лоб с залысиной Гвенбранн стремительно тронул коня на закат, — мне башка дорога, чтобы кланяться этому вы́блюдку старого Дэйгрэ — а уж кривцу и уроду его и подавно! Тачать буду с голода стулья коль нужно, а к ним на поклон не пойду…

Тийре подошёл к так и стоявшему на своём месте Аррэйнэ, спокойно взиравшему на происходившее прямо сейчас на глазах их. Хотя и не так уж они были твёрдо спокойны: в них светились и радость, и облегчение — и огромное просто волнение, и невероятная тяжесть и боль. Он словно пытался подняться взволнованным взглядом над плотной стеноюдейвóнского воинства, охватить его всё, точно что-то увидеть…

— Но как ты узрел, Лев, каков у сражения будет исход? Лишь богам было ведомо, что гряло нам их жребием в сшибке, — негромко вопросил Нéамхéйглах у друга, пристально глядя в глаза того.

— Боги порой так слепы… — тихо ответил тот лучшему другу, — …раз они нипочём обрекли нас на эту бессмысленную долгую распрю, где мы ничего больше и не искали — одну лишь ненасытимую месть и свою же погибель.

Он умолк на мгновение.

— Я дал им два самых дряннейших копья во всём войске, чтотолько сыскать было можно из гнили — как раз в том возу у моих завалялись, насквозь древоточцем проеденные — чудо, что сразу не треснули прямо в руках. А как дальше так вышло — не знаю… То не я, а наверноесам Всеотец вместе с Бури Несущим и впрямь там решили быть миру меж нами. Не знаю… Но так есть — дан мир.

Лев пристально глянул в глаза своему другу детства и нынешнему владетелю.

— Мир, Тийре.

— Для всех ли?

Взгляды их друг за другом сошлись на одиноко возвышавшейся в сотне шагов на восход грузной стати — так и застывшего неподалёку на том самом месте, где тот стоял весь час длившегося поединка, жребием жизнедавцеврешившего распрю междудвумя владетельными домами и их союзниками, между народами их.

Взор Борны Старого был суров, полон холода. Он словно не видя смотрел на происходившее на его глазах, не желая принять того. Одинокий, как всю свою долгую жизнь, он молча сидел возвышаясь в седле точно непоколебимая временем круча, равнодушно взирая на окружавших его — и на сородичей, и на извечных врагов.

— Я знаю, что ты хочешь сказать мне, Отец Воинства, — произнёс Тийре, подходя к нему вместе со Львом, — что я предал нас всех, отступил накануне решающей битвы…

— Ты сделал свой выбор, владетель, — Борна безучастно, не глядя на арвеннидапроронил эти слова, — и этот выбор нам дали лишь боги. Не мне им перечить, их высокому выроку. Но не проси от меня большего.

— Я хотел бы, почтенный, чтобы воинство Эйрэ не было расколото. Чтобы ты был вместе с нами на этом распутье. Этот мир ещё хрупок — и за него нам сразиться хорошо если лишь мудрым словом, а не копьём надо будет не раз — чтобы прежнее кровопролитие не повторилось. Ужель не довольно нам всех тех бесчисленных жертв, кои мы уплатили богам в эту распрю?

— Áрвеннид, ты хочешь от меня слишком многого… — несогласно мотнулголовоюсын Клохлама, — будь бы тымною… если бы ты прожил всю мою жизнь — ты бы и то едва понял меня, сын Дэйгрэ.

— Неужели не внял ты их знаку, почтенный?

— Я его видел, владетель — как и ты. Сегодня онидаровали нам мир… и я не могу им перечить, оспорить велениеПламенеющего, которым поклялся с тобой наравне. Но не проси ещё большего от старика. Я прожил этим всю жизнь… Простить их… — он обвёл взором недалёкие отсюда ряды их противника, заметив стоявшего неподалёкуи внимательно смотревшего на происходящееДоннара Бурого.

— Простить не смогу — ибо кровь не прощают… Но забыть… но забыть то смогу — ради мира. Я уже слишком стар, áрвеннид. Даже ненависть больше не может так крепко как прежде сжимать мою руку, держать этот кровью напитанныймеч, что целый век поражал всех врагов дома Бейлхэ, дейвóнов… моих врагов…

Он выглядел невероятно усталым и измождённым, в одночасье осунувшимся — этот древний старик, ровесник той первой войны — помнивший весь её ужас, рождённый сам некогда ею… сам бывший этой войнойвсю свою пролетевшую ветром из бездны безвременья жизнь.

— Отпусти меня снова домой к моим близким, владетель… Позволь мне умереть средьсвоих, уйти в мире. Так давно я не знал егона своём бесконечномвеку…

Сын Клохламатяжко мотнул головой, словно отгоняя от себя что-то внезапно привидевшееся.

— Тут уже нетместо Старому… — произнёс он устало, — его век завершился сегодня в день рока.

— Но кто возначалит теперь наше воинство? — Тийре пристально посмотрел в беспросветно холодные, непроницаемые глаза старика, словно пытаясь найти там те человеческие чувства, что на миг показались в них прежде.

— Разве нет с тобойрядом того, кто теперьдолжен стать им по праву, владетель? — вдруг усмехнулся Д’аобга, стянув с головы плотный валяный наголовник, — того, кто давно заслужил этим зваться? А я уже слишком стар…

— Подойди к нам, ёрл Доннар! — неожиданно громко он обратился дейвóнским наречиемк стоявшему неподалёку от них вместе с сыном главе домаДейнблодбéреар и нынче же новому ёрлу Дейвоналарды.

— Не страшись! Когда жеещё ты увидишь исконного вашего врага таковым как теперь? Чаял ли ты когда-либоузреть перед собой самогó сына Клохлама?

Спустившийся наземь с коня Борна медленно вынул из ножен родительскийклайомх — хищно блеснувший на солнце оскалом тех сбитых в бессчётных сражениях, но и попрежде готовых к сражениюостро отточенных граней, и опустил остриё вниз к земле, не в силах держать его гибель несущую тяжесть как некогда.

— Этим мечом, ёрл, век назад мой отец Уйр из Бранн всю Великую Распрю разил вашу кровь чужаков, лишь доколе был жив — до самойсвоейстрашнойкончины… — старик тяжело сглотнул ком в своём горле, словно воочию видел перед глазами всё то и всех тех, о ком сновасейчас говорил.

— Взяв его некогда в руки, янёс не покладая того ни единожды… Это был мой час, мой век… и Эрха Древний — великий твой предок — был моим главным противником. Но теперь и его больше нет средь живых… Мы оба как две высохшие на круче сосны пережили своё отведённое нам жизнедавцамисмертное время — и порождённые тою войной вновь её породили наново.

Он умолк на мгновение.

— Я поклялся Пламенеющим вместе с тобою, владетель — и этот меч больше не поднимется на наших врагов.

— Смотри, отец, — заговорив на наречии Эйрэ он поднял взгляд к небу, где дороги суде́б в вязи нитей сходились у пылающего горнила Небесного Кузнеца, — смотри, что твой сын всю жизнь помнил тебя — и не опозорил ничем кроме вечного долга твои кровь и имя…

Жало огромного клайомхаупёрлось в травянистую землю, и тяжёлая ступня старика наступила на дол, стиснув побелевшими пальцами рукоять в виде раскидистого дуба. От страшного напряжения на морщинистом лике Д’аобги прорезалисьпотемневшие и набрякшие кровью широкие жилы. Внезапно раздался надрывный треск с хрустом, и лезвие древнего секачапереломилось напополам, а сам Борна упал наземь ниц на колени, не удержавшись на ногах.

Молча стояли подле него Доннар и его сын. Áррэйнэ также не вымолвил ни слова, и лишь а́рвеннид попытался помочь Отцу Воинства взняться на ноги. Однако тот отверг протянутую ему руку и сам с усилием тяжело встал с колен, поймав внимательный, словно даже сочувственный взор ёрла дейвóнов — и взял за узду своего вороного как смоль скакуна, повелительно притянув к себе покорное его воле животное.

— Прощай, áрвеннид. И ты прощай, ёрл, — произнёс он по-а́рвейрнски, с тяжестью взлазяв седло — и конь тронулся с места, унося сгорбленную стать Борны Старого прочь с поля рока утопких петельСтрумени́цы, где завершилась сейчас много больше чем просто очередная войнамеж народами Севера — где завершилась вся жизнь сына Клохлама.

Проезжая мимо стоявшего в отдалении АррэйнэОтец Воинства вдруг приостановил скакуна,и произнёс тихо, обращаясь лишь только к нему одному.

— Прощай и ты, кровь дома Ходура… Ты единственный, кого я за свой век не возненавидел из твоего народа — за то, кем ты был… и за то, что ты смог вопреки всем и даже себе сделать тут… — он на миг преклонил голову перед застывшим подле него Áррэйнэ.

— Стереги тебя Пламенеющий, рождённый сыном Всеотца…

Борна отвернулся и снова подстегнул чёрного точноночь скакуна, устремляясь отсюда. К нему присоединились его внуки и правнуки, верно сопровождавшие родича весь час тянувшейсяраспри. Спешившийся Килух Вёрткий торопливо подобрал два куска их семейногоклайомха, с почтением обернув крестовину с клинком в ткань плаща,и положил их в седельную сумку, пустив жеребца вслед за родичами.

Вместе они покидали простор поля битвы, направляясь на юг к недалёким отсюда Помежьям — назад через Айтэ-криохан в уделы владетеляЭйрэ. С ними уже уходили и люди их кийна и прочих союзников с юга — точно серые тени под стягом парящего над всесжирающим пламенем ворона среди вскинутых к небу колючей чащобоюпик — растворяясь в дали необъятных просторов утрéющей пустоши.

Пока то́лпы вокруг гомонили, обсуждая случившееся — от простых воинов до ратоводцев — сын Харла стоял где и встал, когда руки товарищей вновь отпустили его, прекратившего рваться. Издали он вдруг поймал взгляд противника, с коим бился недавно в кругу. Человек из Маэннан, ухмыляясь угрюмо, вдруг снял что-то с собственной шеи.

— Вижу — твоё добро взял с мертвеца у горы… — на восточном дейвонском наречии молвил тот глухо.

И рывком резко бросил предмет в его бок. Гуннар поймал на лету в луче солнца блеснувшую золотом скъюту на залитом старою кровью шнурке — половину его брата Гисли.

— Забирай. От него мало было удачи хозяину прежнему — как и мне самому… — фыркнул меченый шрамом на все пол-лица здоровяк — весь нахмуренный, сникший, надломленный, с обречённой тоскою взиравший куда-то под ноги — уже не смотревший на Гуннара.

— Я знаю… Как также и мне… — пареньстиснул в ладони вернувшийся вновь в две единые части двойной оберег, и сняв с шеи свою половину скрепил его в целое — глядя на то, что тяжёлым наследием предка лежало на нём и их вымершем роде потомков Предателя Трижды — не принесшее счастья ничем никому.

— Спасибо… — чуть тише сказал он слова благодарности даже врагу. Но здоровяк был безмолвен, опять безучастно взирая под ноги и щупая пальцами страшные рытвины шрамов на всей половине лица. Из глаз у него текли редкие слёзы.

Оберег их семьи снова был у него — но сошлись опять лишь половины металла, а брат не вернулся из мглы — и уже не придёт. Цена клятв, цена горьких измен, цена крови и многих проклятий висела на нём только тем, кем он был — цена многих потерь, кои было уже не вернуть никакою огромною силой. И нести этот груз чужой ноши он должен отныне без страха — и помнить, кто есть сам.

Он помнил — и взор его птицей метнулся на запад, где в сизой дали за чертой небокрая текла средь болот и лесов темноводная мутная Зыбица.

Внук Кровавой Секиры надел на себя скъюту деда, убирая её под одежды на грудь.