…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ВТОРОЙ"…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ"Нить 11

Костёр трещал, пожирая еловые ветви. Áррэйнэ не торопясь подкидывал дрова в пламя, и распаленный жар медленно согревал замёрзшую беглянку, клоня ту ко сну. Убийца Ёрлов снял с треноги из сучьев булькавший на огне глиняный котёл, обхватив его с закопченных боков замотанными в мешковину руками и поставил на землю перед дейвонкой.

— Бочки из купальни мне в лесу не найти — да я думаю, что ты после той гнуси подземной и в кружку запрыгнешь.

Она недоумевающе смотрела на него снизу вверх, не в силах поднять головы от усталости с устланной лапником стылой земли.

— Вот непонятливая… Повитуха тебя что ль уронила? Умойся — а то смотришься страшнее утопленницы! Да и отогреешься хоть…

К её ногам упал туго набитый рогожный куль.

— Тут одежда девичья есть, чего у сестёр и незамужних племянниц в ларях отыскал. На такую долговязую как ты только у Гвервил и Моры сумел подобрать, чтобы в пору пришлось. Вытянул же тебя Всеотец словно жердь, что хоть к шевцу за нарядом по мерке беги!

Он глянул на пламя костра и лежавшие подле остатки подобранных сучьев.

— Я дров нарублю тут поблизости. Только всё равно не сбежишь — и даже не пробуй…

В глазах Льва на миг полыхнула холодная вспышка, заставившая дейвóнку оцепенеть под его властным и суровым взором, ясно давшим понять, что как быть ей решает здесь он.

— Не знаю вот даже, — Аррэйнэ вновь стал спокойным, в недоумении почесав ссадину от удара корягой, — отчего я тебя, такую вражину упрямую, до сих пор не убил?

Костёр полыхал, и тепло его пламени согревало озябшую Майри, сидящую рядом на корточках на толстом слое елового лапника. Вздрагивая от холода и озираясь по сторонам дочь Конута стыдливо стянула с себя грязное рваньё от рубахи, оставшись в чём мать родила. Зачерпывая ладонями нагретую воду из горшка она торопливо оттиралась тряпкой с размоченною золой, дочиста отмываясь от грязи, вытягивая пальцами сор из спутанных прядей волос. Ясность мысли опять возвращалась к ней вместе с волной разбегавшимся в крови теплом, какое дарил телу жаркий костёр в двух шагах.

Озираясь она заметила неподалёку во мраке очертания трёх навьюченных скакунов, привязанных за поводья к стволам росших елей. Животные фыркали и били ногами укрытую палой иглицею землю, скубая остатки травы и листвы. В пристёгнутых к седлу одного из них ножнах виднелась перетянутая кожаной лентой рукоять беспечно оставленного тут полутораручного клинка — точно он совсем даже того не страшился, что беглянка вдруг может воспользоваться оружием. А где-то во тьме из чащобы в каких двух десятках шагов раздавались удары его топора, следом за каждым из коих на землю спадала отрубленная ветвь буреломины.

Взвесив всё здраво и рассудив, что от него ей сейчас не сбежать — голодной, босой, неодетой, пешком среди ночи по незнакомому горному лесу неподалёку от вражеского ардкáтраха; и тем более ей не убить его, ослабшей и безоружной — Майри тоскливо смирилась с безвестностью, и медленно продолжала отмываться от липкой грязищи из выведшей её на свободу норы.

Убийца Ёрлов вышел из зарослей тихо, как с неба свалился — точно подкравшийся зверь. В правой руке он держал за черен короткий топор, а левой прижимал к груди охапку порубленных сучьев. К этому времени дрожащая от холода дейвóнка уже сидела у пламени, вымытая от облепившей её смрадной гнуси. Молча, не глядя на него она расчёсывала костяным гребнем спутанные мокрые волосы, одевшись в домотканую льняную рубаху, простое шерстяное платье с поножами и короткую верховни́цу, обув мягкие постóлы-сапожки с обмотками и накинув на плечи тёплый плащ на медвежьем меху.

Пламя вспыхнуло ярче, пожирая новую кучу смолистых ветвей, и а́рвейрн снял с уже начинавшей подгорать треноги второй горшок, поставив перед дейвонкой на землю. Из него несло разопревшей крупяной кашей, горячим тушенным мясом и только он сам знал чем ещё таким вкусным для неё — голодной со вчерашнего полудня.

— Ешь, — он протянул ей грубую деревянную ложку.

Молча он сидел у костра, не глядя на неё даже после того, как весь горшок был торопливо съеден и вытерт по стенкам её дрожащими окоченевшими пальцами, с которых дейвонка слизала налипшие крохи и жир. Лишь указал кивком головы на поставленную в самый жар углей глиняную кружку, где уже закипала вода с сухими травами зверобоя, малины и липовых завязей с цветом. Вытащив из ножен на поясе короткую одноручную геару и насмешливо наблюдая за взволнованным взором дейвонки, исподлобья взиравшей на него по ту сторону пламени, арвейрн приложил холодное лезвие возле рукояти к саднившему от её удара корягой виску, уперев между ног остро отточенное жало.

— Когда я был камником, то помогал старшим родичам укреплять эту бурру — и побывал ненароком в той сточной норе, по которой ты выбралась. Только горячим меня тут не угощали, как проползти я сумел до конца. Ты уж прости, но иначе живой из Аг-Слéйбхе тебе никаким из путей не уйти было кроме как мёртвой. Не просить же мне было владетеля при всех наших товарищах по старой дружбе тебя отпустить на все стороны? — пожал он плечами с усмешкой.

И помолчав пару мгновений, добавил:

— Я хотел, чтобы ты поняла хоть немного, каково было мне по твоей милости — там, у самых ворот в норы Шщара во тьме.

— Туда бы т-тебя… снова… ск-котину… — от холода зубы её клацали о горячую кружку, но накопившиеся на сердце ярость и злость были жарче огня.

— Видно надо мне было и вправду убить тебя прямо в темнице там, Ти́веле, — вороша концом палки в кострище зардевшие угли с притворным раскаянием хмыкнул ей Аррэйнэ, и поставил в их жар и вторую глиняную кружку питья, — была бы теперь чуть потише… наверное…

— Может не поздно ещё и сейчас… — он хитро прищурил глаза, насмешливо глядя на дейвóнку и покачивая геару в ладони, — а то отпущу тебя — так вернёшься домой, и кто-нибудь из дейвóнов возьмёт тебя в жёны потом — и будет весь век проклинать меня дважды не только за мои успехи железом в Дейвóналáрде, как столько крови пустил вам в сражениях, но и за то, что тебя я оставил в живых — ему, бедолаге, на муки…

Взвившуюся из её рук тяжёлую кружку он снова поймал на лету в свою голову.

— Чего тебе от меня нужно? — глядя в упор на него с вызовом спросила Майри, сожалея про свой недопитый отвар, так её согревавший до этого.

Áррэйнэ какое-то время не отвечал, пристально глядя той прямо в глаза и внимательно рассматривая дейвóнку.

— Медведи тебя что-ли вырастили — такую шалую дуру? — он отставил пойманную кружку в сторону, — я же говорил — ничего…

И помолчав какой миг снова продолжил:

— Тийре мог по обычаю сразу на месте убить тебя или предать пытке до смерти за мою гибель — и за то, что ты подняла руку на áрвеннида. Но он сохранил тебе жизнь и отдал мне это право воздать кровь за кровь.

Он умолк, точно раздумывая что-то.

— Я так и хотел поступить — лгать не стану. Но твоя песня, которую я услыхал — она вдруг как-то дала мне вспомнить забытое прошлое, давно мёртвых родичей, мать и отца…

Майри так и молчала, закусив губу. Хотя ненависть к врагу у неё по-прежнему кипела в крови негасимым огнём, но его слова заставили сердце девушки сжаться, когда на память ей вновь пришли собственные родители, которых и она сама почти не помнила с той далёкой поры.

— И хоть язык тебе стоит подрезать, я не стану тебя убивать… — он пошутил, рискуя опять получить в лицо может горящей уже головнёй из костра — как знать, чего ждать от этой всё порывавшейся снова сбежать от него шалой девки?

— А просто отпущу.

Он умолк, пристально глядя в глаза дрожащей от холода или озноба, но по-прежнему зло смотревшей на него пленницы, не верившей в полученную свободу.

— Тийре и прочие видят в тебе ещё одного врага. Только враг из тебя никудышный, Тивеле. Могла бы убить меня — не говорил бы с тобой, а давно уже был в норах змея. Вижу лишь испуганную девчонку, угодившую в чужие края далеко от родного порога. Тронуть такую — стыда больше будет. Бабоубийцей ещё нарекут… — хохотнул он негромко.

— Твоей только жалости не хватало, — грубовато ответила пленница с вызовом в голосе, — и ради чего ты решил отпустить меня вдруг? Я всё равно тебе враг — и не жди благодарности за свою милость дрянну́ю.

— Утром ты так там чести́ла меня, что верно и скáйт-ши того устрашились бы — не тебя, так твоего острого языка. И я решил, что раз ты напредрекла мне столь много погибельных знаков: что если умрёшь от руки моей, то я сам тоже сгину в безвестности, останусь один ни дейвóном, ни а́рвейрном, и не буду знать даже собственной тени… то видимо, пока ты жива — то твоей болтовне наговорённой не сбыться под солнцем.

— Боишься? — презрительно-вызывающе спросила его Майри.

Аррэйнэ лишь хитро прищурился, не желая ничуть показать ей, что и впрямь опасался чуток этой девки, чья рука некогда едва не лишила его жизни.

— Говорят, дети Дейна умеют плести сильные чары — особенно женщины… Слыхал, если вырезать прямо на древе живом три кровавые руны и в голос назвать имя смертного, то его судьбу можно переплести заново, вместо прежней его данной сёстрами нити…

Он умолк на мгновение, глядя дейвонке в глаза.

— А ты не чародейка случайно, дева — раз наговорила такого? Я не привык встречать страх спиной, правда — но все мои чувства твердят, что ты сейчас — главная опасность, и следует быть от тебя как лишь боги дадут можно дальше. Ты и так принесла мне погибель однажды — и не хотел бы я снова тому повториться…

— Может и чародейка, раз живою осталась… Что же ты — и впрямь боишься меня, прославленный Ёрл-лáддврэ? — пристально глядя ему в глаза с насмешкой спросила Майри, — или собственной судьбы, о чём я лишь правду тебе предсказала?

Убийца Ёрлов не ответил, молча вороша обгорелой валежиной рдяные угли костра.

— Откуда ты? — вдруг спросил он её, — где твоя родня? Быть может давно тебя ищут с тех пор, как ты к нам угодила в неволю?

— Уж не собрался ль ты в гости к нам? — дерзко спросила та с вызовом, так же ответив вопросом.

— Узнать бы, куда мне в грядущем году не привести своё войско на гибель случайно. Если у вас в роду бабы такие как ты, то лишь боги то зрят, каковы тогда ваши мужи… Струёю наверное камень расколют? — пошутил он с ухмылкой.

— Тебе то испрашивать лучше у ветра, Ёрл-ладдврэ — из каких я краёв нашла в Эйрэ дорогу…

— Так откуда ты? Где жила там на севере? — всё так же настойчиво продолжал её так же распытывать Лев.

— С чего ты решил, будто с севера я? — фыркнула Майри, — такой говор и в Эваров землях на западе хож!

— Ага, говорят… Только вот северяне лишь волчий умёт поминают в злословиях… — усмехнулся ей арвейрн.

Дейвонка молчала, подловленная на вранье.

— Я прежде много бывал где в дейвонских уделах — и не только ведя людей в бой, как ты думаешь — но и с миром не раз. Мой кийн издавна прославлен камницким ремеслом, и не один знатный свердсман зазывал нас в свои владения трудиться за щедрую плату. Даже Дейнову роду свой труд мы несли…

Майри так и молчала какое-то время. Затем всё же сказала, на ходу выдумывая ему о себе полуправду:

— Родилась я на севере, и жила в лесном селище возле течения Зыбицы. Но мать и отец давно умерли, и кроме дяди, что меня воспитал, родичей ближе совсем не осталось.

— И кто же за дядя твой будет, что племянница его уродилась такая… такая? — хитро прищурился он, насмешливо глядя на девушку — словно чувствуя, что правды она не говорит.

— Уж твоей-то родне не чета… — фыркнула Майри, — он всю жизнь валит лес. И долго ему ещё хватит работы с секирой, тем более в нынешние времена — только щепки лететь будут! — ответила она одной старой присказкой, так видимо и оставшейся им тут непонятой.

— И из какого семейства та будешь?

— Из… Къеттиров данников, — с краткой запинкой ответила Майри.

— Къеттиров, значит… ну-ну… Далеко видно Зыбица к северу нынче разлилась, — собеседник с ухмылкой держал сталь геары на ссадине, играя костяшками пальцев ладони по черену.

— А зачем же ты, Тивеле, вместе с мужами на распрю подалась к Помежьям? Да ещё и коня с бронёй вместе у дяди с собой упросила. Или может какого-то свердсмана тихо прирезала и обобрала?

— А это уже не твоё совсем дело, Ёрл-ладдврэ — каков есть мой долг, и какие к кому в войну счёты у каждого… — резко бросила Майри в лицо ему, смолкнув затем и впив взгляд в пламя углей, зябко кутаясь в плащ и дрожа от озноба.

— Верно молвишь — свои, и у каждого… — он вдруг твёрдо и тихо сказал это дочери Конута, глядя ей прямо в лицо и держась левой дланью за шрамы на горле, — у кого-то быть может и трижды побольше твоих даже, Тивеле…

— Что же… — не договорив что-то Áррэйнэ вдруг стих на полуслове, и лишь продолжил ворошить веткой угли под пеплом, которые ярко вспыхивали, лишь вдохнув тока воздуха.

Ночной ветер как волк завывал средь еловых ветвей чернолесья деревьев над оголённой осенним дыханием чащей ольшанника. Молча они сидели вдвоём друг против друга, разделённые догорающим пламенем. В лесу стало так холодно, что изо ртов при дыхании стал валить пар. Обхватив руками колени и плотнее кутаясь в плащ Майри пыталась согреться от бившего её уже давно озноба и боролась со сном.

— Собирайся, — разбудив задремавшую было дейвóнку арвейрн резко поднялся на ноги и направился отвязывать скакунов.

Майри с трудом приподнялась с колючего лапника, закутываясь в плащ и накинув на лоб наголовник. Неимоверная усталость одолевала её. Дейвóнку всю трясло то ли от не проходившего озноба, то ли от начинавшейся хвори. Но она твёрдо приняла — будь уж что будет — и безропотно последовала за мужчиной.

— Куда мы? — негромко спросила она.

— Я — к горе назад… — Áррэйнэ взял скакунов под узду, собираясь в дорогу, — а ты свободна.

Взор его на мгновение резко упёрся в глаза дочери Конута.

— Смерть за жизнь не дают. Живи, раз я сам жив остался… Не желаю я мести тебе.

Вдвоём они долго шли через чащу. Путь то круто вздымался в гору по уступам копытами выбитых козьих тропинок, то спускался в сырые ложбины. Áррэйнэ вёл под узду двух навьюченных скакунов, а Майри шла по левую руку от него чуть позади и держала за повод третьего — его серого как пепел коня, поддавшегося руке девушки лишь по слову хозяина, когда Лев шепнул тому на ухо тихое: «Гáот, грвáндех!» — и подчинившийся его приказу повиноваться скакун покорно зашагал подле дейвóнки, недовольно фыркая и дёргая головой.

Áррэйнэ шёл на шаг впереди девушки и неторопливо говорил с ней, но теперь уже на здешнем закатном наречии Эйрэ.

— Одна ты не сможешь перебраться сейчас через Помежья на западе. На каждом шагу стоят наши укрепи, сплошь дозоры за перевалами бдят — да и места тут уж людные, а по большакам всё время проходят загоны на запад. Я отправлю тебя обходными путями — через север. Целее так будешь, если до дома добраться желаешь.

— Доберусь, не тревожься, — твёрдо ответила та.

— Если язык свой уймёшь и меня до конца ты дослушаешь — то доберёшься. Вникай дальше. Вот тебе двое коней и в дорогу что нужно. В четырёх днях пути отсюда на самом помежье с союзными землями стоит небольшая укрепь. Там ты найдёшь старого лекаря — его имя Коммох гведд-Белг из дома Килэйд. Старик мне как отец — это он и его брат Ллур нашли меня малым в Помежьях и взяли приёмышем в кийн как родного. Я отправлю ему весточку и попрошу приютить тебя на какое-то время — если ты, конечно, будешь осторожна и не выдашь себя чем за дейвóнку.

Лев пристально взглянул в глаза своей спутницы.

— Он очень умён — поэтому будь внимательна, лишнего не болтай. Скажешь, что тебя отправил к нему Буи́ра, его ученик и теперь первый лекарь в воинстве у горы — ты его знаешь с лица, это он тебя вылечил. Повезёшь от того разные зелья и травы — всё, что нужно сейчас старику — и передашь Коммоху кладь.

— Передам.

— Уж прости, что сопроводить тебя сам не могу. Сама уж наврёшь там отцу и иным, отчего дева одна без сопровождения мужей странствует к северу.

— Придумаю что-нибудь… — ответила она.

— Верю. Заодно и придумаешь, отчего так светлы твои волосы для а́рвейрнки…

— Уж как мать с отцом дали — того не исправлю… — пожала плечами дочь Конута.

— Знатные гэйлэ, бывает, какой-то восточной травой седину у нас в рыжее красят — да стоит она серебра как корова, не меньше. Может в горшок с луковой шелухой окунуть тебя стоит? Вóни же ты уже нюхала… — ухмыльнулся шутя Лев. Однако дейвóнка так и не ответила ничего на его колкость, и Аррэйнэ смущённо умолк, не желая сойти неучтивым — не её то была вина, что к спасению путь был столь грязным среди нечистот.

— Так вот. Их кáдарнле стоит у помежной Дуб-э́байн, за которой в двух-трёх днях пути за чернолесьем и топями союзных земель начинаются ваши обжитые края — поселения и большаки вокруг стерквéгга Твёрдый Камень. Там и сможешь неприметно перебраться лесами в дейвонские земли и отправиться из Хáрдурстейнгéйрда домой, если в чащах тебя не сожрут вдруг зверьё и болотные топи. Хотя кажется мне, что ты со своим нравом станешь поперёк глотки любому волчищу…

— Не с пустыми руками спроваживаешь… — усмехнулась дейвóнка, кивнув головой на пристёгнутые к седлу одного из коней короткую геáру в ножнах и охотничий лук со стрелами в кожаном подсумке, — не сожрут, не печалься.

— Уж мне бы и не поверить… — спокойно отшутился в ответ Лев, многозначительно дотронувшись пальцем до шеи, — доброй дороги, Тивеле. Не в обычаях желать врагам счастья — но пусть хранит тебя Всеотец.

— Тебе ли, Льву А́рвейрнов, поминать Всеотца? — спросила его дейвóнка с каким-то укором.

Он так и стоял перед ней бессловесно, пристально глядя в глаза девушки тем взором, от которого у неё вмиг присох к нёбу язык и иные слова встали в горле. Áррэйнэ твёрдо стиснул свисавший с его шеи на кожаном шнурке заключённый в колесо знак громоразящего молота Пламенеющего, вырезанный из кости, потемневший и древний — много старше его самогó. В отблеске пламени смоляка Майри увидала сверкнувший на обратной его стороне четырёхкрылый знак-вихрь, рвущийся из полыхавшего жаром горнила — прежде ею ещё не виданный ни на одной из нашеень мужей-а́рвейрнов… Разве что такой же был и на шее у áрвеннида, который и был Льву за брата, как она поняла.

— Я тоже дейвóн кровью, большей её частью — и был рождён Его сыном… — наконец проговорил он, — но ты права, потому как всем духом моего сердца я а́рвейрн — ваш враг. Мой бог — Каитéамн-а-гвáйэлл, Бури Несущий. И так было, и есть, и так будет — доколе…

Внезапно умолкнув Áррэйнэ резко завертел головой по обеим сторонам от тропы, вокруг которой распростёрлась густая чаща — низкий ельник вперемешку с ольховником. Во мраке под сводами леса его смоляк еле освещал путь, и яркие пятна от сполохов пламени вперемешку с тенями метались по голым ветвям в редких клочьях листвы. Самой Майри тоже передалась его неясная тревога, и она обернулась взглядом по сторонам. Áррэйнэ бросил поводья и остановился посередине тропы, положив левую руку на рукоять меча. Правая с багрово горящим смоляком приблизилась к веткам кустарника.

Тишина неожиданно резко сменилась хрустением сучьев. Впереди шагах в пяти от них из ельника на тропу выпрыгнули неясные тени. В слабом свете продолжавшего двигаться в руке Áррэйнэ светоча они сперва показались дейвóнке самими одедрáуграми мрачных лесов, но затем в мерцающих сполохах смоляка превратились в живых — дышущих паром на стуже с их губ двух мужчин — истрёпанные грязные одежды, заросшие нечёсаными бородами и волосами головы. В отблесках пламени резко блеснуло железо в руках.

По виду лесных душегубов и их оружию Аррэйнэ понял, что были они из заго́на в каком-то их воинстве кийнов из средних земель, но бежали из выправы в чащобы, предпочтя сражениям против дейвóнов охотиться вольно и грабить, вымогая и насильничая в ближайших селениях. И в отличие от дейвóнки он услышал хруст веток под ногами вышедшего из зарослей третьего, стоявшего в каком-то десятке шагов за спиной. Тихий скрип тетивы в руках этого подсказал Льву, что разбойник уже положил на неё древко стрелы, но ещё не натянул её к выстрелу.

Что же — хотя бы не сшиб жалом в спину сразу, а лишь выжидает сам знака товарищей. Значит, сначала хотят говорить — показать свою силу.

Майри по привычке тронула пояс ладонью — но там теперь не было больше ножа, с которым она не разлучалась в родном Глухом селище. И хоть полная стрел сумка с луком была так близка, притороченная к седлу ближайшего из скакунов — но попробуй успей за мгновения накинуть на оба тугих плеч изгиба оружия его не натянутую пока тетиву. На миг дейвóнке стало не по себе, и она отпрянула назад, но увидела у них за спиной третьего чужака с луком и взволнованно одёрнула Áррэйнэ за руку. Однако тот стоял спокойно, не оборачиваясь, отчего-то размахивая всё разгоравшимся смоляком — и молча смотрел на разбойников.

— Значитца так… — сказал вооружённый коротким копьём и щитом первый — видимо их вожак — невысокий крепыш с косо отросшей бородой, одетый в дешёвую кожаную броню и простёганную волосом подкольчужницу, — если хочешь быть цел — оставляй нам без шума мечи, скакунов и всю кладь.

— И бабу… — ухмыляясь, добавил второй — долговязый в потрёпанной толстой подбойке — поигрывая в ладони одноручной геáрой и издали ощупывая Майри с головы до пят своим пристальным взором.

Она сжалась в комок, и её ладонь случайно стиснула руку Убийцы Ёрлов, словно ища его поддержки. Вдруг он так и решит отдать её на потеху разбойникам, а сам мирно уйдёт невредимым назад в недалёкий ардкáтрах? Кто она ему? Майри тут лишь чужак, дейвóнка… тем более — его враг, которая год назад едва не отняла жизнь этого ратоводца, и которую Лев А́рвейрнов непонятно ради чего пощадил вдруг и отпустил.

Áррэйнэ лишь безразлично размахивал смоляком, и раздуваемое пламя всё ярче полыхало на конце длинного черена. Лев не оборачивался ни на полкруга — словно и не было у него за спиной третьего, уже державшего древко на тетиве.

— Шли бы вы, парни, к горе — и повинились там перед áрвеннидом. Война не закончена, и много ещё людей нужно для воинства. Нéамхéйглах с Ан-Шором простят вам разбой, как и многим таким же из леса.

— Так уж всё и простят? — ухмыльнулся вожак недоверчиво.

— Простят. Этой зимой Лев опять поведёт не одну тысячу на дейвóнов — и хватит там крови, раз вы драться горазды. Толковые люди нужны, кто с оружием ладит.

И помолчав миг, добавил:

— Всё же лучше, чем повешенным быть за злодейства однажды.

— Что ты несёшь? Того Льва уже год как Шщар кости его объедает! — со смешком ухмыльнулся вожак, вздымая выше копьё для удара.

— И тут нам неплохо, добычи хватает… — согласно добавил высокий, не сводя жадных глаз с перепуганной дочери Конута.

— Ты давай, это — скорее смекай, пока целым ещё уйти можешь! Нам ждать нечего — можем и с твоим жёлудем взять всё добро, — с угрозой намекнул вожак, и копьё в его руке привзнялось ещё выше, готовое к выпаду. Он на миг обернулся к застывшему издали третьему.

— Эй, Еловый — держи его там на стреле, а не пялься на бабу!

Сзади раздался хруст веток под ногами у лучника.

— Держу… — буркнул тот — самый младший по голосу с западным говором.

— Хороша твоя девка… — хмыкнул второй, не сводя с дочери Конута своего алчного взора, который не предвещал для Майри ничего доброго — того же, что некогда выпало той же судьбой её бедной землячке Эрне.

— По-доброму иди-ка сюда, красавица! Если не злить меня — и я с тобой ласковым буду…

— Ты тут не дури! — зло кинул вожак, сердясь на то, что противник стоит точно вкопанный, лишь размахивая смоляком и не двигаясь ни на шаг, — бросай огонь, говорю!

Рука Убийцы Ёрлов вдруг резко выскользнула из её пальцев. Дейвóнка решила, что так оно и есть — сейчас он оставит её тут одну в руках душегубов, а сам уйдёт невредимым — и бросила на него взгляд, полный отчаяния и мольбы. Кто она Льву, чтобы едва отошедший от тяжёлых ран Áррэйнэ из Килэйд стал бы рисковать своей жизнью? Всего лишь его незадачливая убийца, чужачка, дейвóнка — его враг, уже две ночи не стихавшая проклинать его. Но неужели не пожалеет её, оставив добычей для этих злодеев?

Ладонь его вдруг со всей силой отшвырнула дочь Конута прочь от себя, резко сбив девушку с ног — и Майри рухнула в ельник спиной, проваливаясь в ветви как в снег. С тропы донёсся лишь яростный окрик Льва А́рвейрнов.

— Лови!!!

Колючие лапки ветвей оцарапали Майри лицо и заставили резко зажмуриться. А когда она, упав спиною на сучья, открыла глаза, вокруг была тьма. Дочь Конута услышала звук спущенной тетивы, хруст опавших ветвей под ногами, лязг стали о сталь, несколько протяжных хрипов — а затем смертный вопль и ещё один стон. Кто-то мешком осел наземь, ломая в падении ветки кустов совсем неподалёку от неё.

И дальше в лесу настала гнетущая могильная тишина.

— Кто тут? — негромко, почти шёпотом окликнула она, вылезая на тропу из цеплявшегося ей за одежду колючего ельника, оглядываясь по сторонам — и впервые осмелилась назвать его по имени:

— Áррэйнэ?

В ответ ей была тишина, которую нарушало лишь конское фырканье. Навьюченные скакуны настороженно топтались на одном месте, без державшей их узды руки́ хозяина сбившись в кучу и перешагивая с ноги на ногу. Никто больше не отозвался.

В ветвях над её головой внезапно разнеслось совиное ухание, и Майри взволнованно вздрогнула. Глаза, ослеплённые сполохами смоляка, наконец-то привыкли к густой тьме ночи́, и она рассмотрела пустую тропу. Прямо перед её взором словно вырастая из земли торчало древко копья, воткнутое в грудь оборонившего лук молодого разбойника — уже мёртвого.

— Áррэйнэ? — она вновь окликнула Льва, не решаясь спросить жив ли он. Не видя во тьме стрельной сумки убитого дочерь Конута бросила схваченный лук и торопливо вцепилась руками в пронзившее грудь душегуба копейное древко, выдёргивая окровавленное остриё из рёбер злодея — теперь уже не безоружная — способная дать отпор как двоим тем, так и ему.

В слабом месячном свете в десятке шагов от неё на тропе одиноко застыла темневшая стать с опущенными руками, стиснувшими в ладонях по клинку. В жухлой траве под его ногами слабо тлела багровыми искрами головня потухшего смоляка.

Áррэйнэ так и стоял подле мёртвых разбойников не шевелясь. Он медленно взнял к глазам руки с окровавленными геáрами — вновь ощущая в ладонях и отошедшем от страшных ран теле привычную мощь, способную убивать. Затем, словно воспрянув от оцепенения он встретился взглядом с выходящей из кустов на тропу дейвóнкой. Та застыла на месте, сжав в ладонях копьё, и потрясённо смотрела на Убийцу Ёрлов, чей пронзительный яростный взор чуть не сшиб её с ног.

— Иди — и передай своим родичам, что Лев Арвейрнов возвратился. Пусть ждут меня.

Она так и смотрела на него сквозь мглу но́чи, не сводя своих глаз — и не верила взору. Всё, казалось, случилось как будто во сне — или она и впрямь лишь уснула у жаркого пламени и пригрезила это? Была ночная тропа и трое окруживших его душегубов, три их стальных жала против одного безоружного человека — даже не вынувшего геáры из ножен. Но теперь он остался один — всего какие-то сколько мгновений спустя.

Невероятным казалось такое, что он в одиночку — едва оправившийся от сваливших его на год ран — мог сразить троих полных сил крепких противников. Сразить за какие-то мгновения, обогнав или обминув их оружие, точно предугадав ход их стычки ещё до начала её.

Лишь теперь Майри вдруг поняла, что это действительно не простой человек, волей мимолётного случая ставший во главе лучшего воинства арвейрнов. Мало быть другом детства для младшего из сынов Медвежьей Рубахи и возвести его своим сломанным копьём на Высокое Кресло владетелей Эйрэ. Нет — такого дают своим жребием боги — воителя, равных которому она не знала даже среди мужей Дейнблодбéреар. Яростный, холодный, не страшащийся идти смерти прямо в лицо, взирающий взором не глаз, а отточенных жал, спокойный и свирепый одновременно, убивающий без раздумий и милости — таким был когда-то сам Клохлам. За такими без страха идут в бой десятки и тысячи, не страшась неминуемой гибели — и побеждают.

Глядя в эти мгновения на Льва А́рвейрнов сердце дочери Конута объял страх за судьбу тех сынов орна Дейна, кому будет предречена встреча в бою с этим человеком. Никогда ещё, ни в один из минувших раздоров у дейвóнов не было столь опасного и умелого противника как этот. И вместе с тем дейвóнка ощутила вдруг некое восхищение этим невероятным воином, до глубины души потрясшее её… Но она тут же с укором отбросила прочь от себя то внезапное чувство, вместе с просившейся на уста благодарностью за свою уже дважды спасённую жизнь — спасённую недругом, который не раз уже должен был просто убить её без колебаний — и жизнь которого она по-прежнему жаждала взять, как и была должна, ощущая в руках смертоносную тяжесть копья.

— Идём, — Áррэйнэ уже вытирал окровавленные лезвия клинков, неторопливо водя по ним клоком жухлой травы. Спрятав в ножны геáры он спокойно зашагал к скучившимся на узкой тропе встревоженным скакунам, ловя их за болтавшиеся вольно поводья — и словно не замечая копья в её руках беспечно повернулся к дейвóнке спиной, будто и не ожидая удара. Перешагивая через ещё тёплые окровавленные тела им сражённых лесных душегубов он даже не дрогнул, лишь на миг задержавшись у лучника.

Майри встрепенулась от холода, и придя в себя покорно зашагала вслед за мужчиной. Копьё в её ладонях безвольно опустилось жалом к земле.

Ведя под узду скакунов два человека вышли из обступавшей узкую тропу чащи на самый край леса, уходящего вниз по отлогому склону к далёкой реке, чьи воды еле слышно журчали по камням и упавшим в русло стволам рухнувших елей где-то там впереди в густой тьме. Ночь шла на спад.

Áррэйнэ взял из седельной сумки секиру и с размаху отрубил загнутый сук с ближайшего из дубов.

— Сойдёт, — он взмахнул им в ладони как заступом, примеряясь, — надо будет зарыть их. Хоть и нáволочь, но всё же мои земляки — не годится, чтобы псы Ллуга их жрали как падаль. И так разжирели они в прошлый год тут в Ночь Смерти…

Лев указал свободной рукой на поросшую редким березняком пустошь, через которую лежал дальнейший путь девушки. Поняв, что дальше Убийца Ёрлов не будет её сопровождать, Майри нащупала стремя носком сапога и вскочила в седло, проверяя прочность привязи поводий запасного скакуна и как надёжно лежит закреплённая поперёк крупа жеребца поклажа.

— Тебе туда. Пока светит месяц, скачи до рассвета вдоль берега, а дальше иди лесными тропами к северу. Стерегись наших селищ. Если изловят, то хорошо если просто повесят на первом дубу, как дейвóнку в тебе вдруг узнают. Все жилы живьём могут вытянуть, прежде чем прикончат — или похуже что сделают вместо вот этих троих… Люди сейчас стали злы — а к чужакам так тем больше. Ты здесь враг для всех прочих.

Она согласно кивнула в ответ, наконец-то приняв всерьёз его предостережения обо всех опасностях предстоящего дейвонке пути из Эйрэ к родному уделу.

— Через четыре дня доберёшься до севера наших Помежий, где на пути окажется большая река, приток Чёрной. По твоему берегу на высоких холмах над долинами будут встречаться древние бурры, заброшенные и обрушившиеся — на них и держи путь. Как минуешь последнюю, пятую счётом с рухнувшей внутрь вершиной — перейдёшь реку выше по течению. Напротив высокого холма в долине есть брод, дно там прочное. Только стерегись — наши люди всегда переходят по нему Ам-э́байн.

— Поняла, — согласно кивнула дейвóнка, вняв предостережению спутника.

— Как перейдёшь там Сырую, в четверть восьмины пути к западу найдёшь нашу укрепь, и в ней разыщешь старого Коммоха из Килэйд. Все его знают — и те, кто глазами не зрил, об отце моём слышали. Он не просто целитель и лекарь, а тот, кто со смертью толкует — марв-сьáрад — первейший из лучших наверное. Передашь слово в слово всё то, что я тут рассказал, и отдашь ему кладь. Если ты будешь осторожна, он на время тебя приютит, и там сможешь до наступления зимы перейти через Чёрную на дейвóнскую сторону, пока в тех краях ещё не разгорелась война во всю силу.

Майри согласно кивнула ему, не перебивая.

— А там Всеотец доведёт тебя к дому, если и дальше он будет к тебе так же милостив как и теперь. Видишь — вместо тебя сразу три я чужих жизни взял, сам того не желая…

Майри молчала, заметив, как взгляд его снова стал колким, будто Аррэйнэ втайне жалел о напрасном убийстве пускай и злодеев, но всё же людей, земляков — прежде чем взять железо напрасно пытаясь решить дело миром, без крови.

— И передай вашим то, что сказал я… — в последних его словах дейвóнке послышался угрожающий вызов, — когда-нибудь это достигнет ушей самогó Эрхи Древнего и всего орна Дейна. Пусть они знают, что Áррэйнэ жив — и пусть ждут меня…

— Они узнают, — твёрдо ответила Майри, наматывая поводья на руку и пристально глядя на Льва из еле разорванного светом его догоравшего смоляка сумрака — на мгновение смолкнув.

— Дейнблодбéреар будут тебя ждать, Убийца Ёрлов. Прощай!

— Эй! Погоди ещё! — он вдруг выкрикнул это когда её конь уже было пустился навскачь, и Майри торопливо одёрнув поводья развернула назад скакуна, повернувшись к мужчине лицом.

— Могу ли я спросить тебя кое о чём? — спросил он спокойно и без угрозы, даже с каким-то любопытством, так и не двигаясь с места с зажатым в ладони череном смоляка.

— О чём?

— Я хотел бы узнать твоё имя. Как звать тебя?

Майри вздрогнула, но сдержала волнение. Она уже собралась было ответить, что он и сам хорошо знает, какое у неё имя — называл его прежде не раз — но тут Áррэйнэ заговорил снова.

— И дурню набитому ясно, что вовсе не Ти́веле ты называешься, — насмешливо хмыкнул он, пристально глядя дейвóнке в глаза, — если и чародейка ты — то вот врёшь не искусно. Там в девичьих во дворце ты не отзывалась на это имя — по крайней мере так сразу, как заприметил я даже хмельным. И не знать мне дейвóнов, если бы какой их отец смеха ради назвал свою дочь Ягодкой — да ещё с волчьего лыка…

Майри молчала, не произнеся ни слова в ответ.

— Ты горда как настоящие дочери Дейна, — он вдруг улыбнулся, — и пожалуй, с лица будешь так же красива — хотя нрав твой и чёрного мора страшней… Даже у друга моего Тийре спокойней жена — а уж Этайн я сам опасаюсь порой, коль её зацепить.

— Может твоя будет трижды похуже, Ёрл-ладдврэ! — дерзко бросила Майри в лицо ему, — чтобы тебе хоть какою-то мерой воздалось!

Лев лишь хмыкнул в ответ с безразличной усмешкой, пристально глядя дейвонке в глаза.

— Так из каких же краёв ты сама?

— Надеешься, что твои люди дойдут туда через все копья дейвóнов?

— Уж как знать? — пожал Лев плечами с усмешкой.

— Не хвались прежде срока. Таких незваных гостей дети Всеотца встречают железом. И не думай, будто ты ровня самим Дейнблодбéреар, чтобы те, услыхав твои слова, устрашились какого-то безродного камника.

— Я также дейвóн по крови́ — вроде должна была ты убедиться, как ножом тогда тыкала в шею, — ухмыльнувшись ответил той Áррэйнэ, в очередной раз встречая смешком её дерзкую колкость. Но затем его голос стал резко суров и серьёзен.

— Хоть имена моих кровных мне неизвестны, и каким было то моё прежнее имя, тебе и назвать не смогу — и нынешнего именования дома Килэйд достаточно мне, кто я есть. Если я по тебе столь безроден, так спроси у любого из земляков — кто такой Убийца Ёрлов? Имён они дали мне много — не у всякого знатного свердсмана столько отыщется — а скоро и новых прибавят, как вновь я нагряну к ним с войском. Прошлой весной у горы я встречался с людьми Дейнблодбéреар лицом к лицу — и ратная слава не уберегла их от клыков Пламенеющего — как и вашего ёрла, чью голову я прибил его пикой к воротам на долгую память всем Скъервирам.

Майри молчала, глядя прямо на застывшего перед нею мужчину — понимая, что всё это, прежде им сказанное — чистая правда. Что сам он на деле таков, как прозвали его в землях Эйрэ — опаснейший зверь, не страшащийся зрить в саму смерть предводитель первейшего среди воинств противника — Лев.

— Ну ладно, езжай… — он вдруг опять усмехнулся, подойдя на шаг ближе, и свободной рукой хлопнул по шеееё фыркающему коню, — вряд ли снова мы встретимся, Ти́веле. Да и так много смертей ты приносишь вокруг, что и мне порой боязно…

Дочь Конута не отвечала, всё также взволнованно глядя в глаза ему, точно не решаясь заговорить с Убийцею Ёрлов — точно прозрившего вдруг её рок, её мрачную долю с рождения. Она снова поймала себя на той дерзостной мысли о том, что ей страшно покинуть его, отправляясь одной в столь опасный и долгий путь к дому, к родному порогу… что быть под защитой этого человека ей так спокойно — быть подле него, не страшась ничего и никого. Но долг звал как можно скорее пустить коня вскачь, чтобы до наступления стуж и бескормицы успеть преодолеть всё то огромное расстояние до первого из дейвóнских уделов — и ещё дальше, к родной тверди на Круче Закатного Ветра.

А имя… Мало ли дев во владениях ёрла, похожих лицом и глазами на дочь Конута, и с тем редким именем, какое ей дали с рождения? Разве сможет он впрямь получить над душой её власть, как говорила когда-то в ночь Самайнэ вещая Марвейн — если узнает его?

И тихо, словно боясь, что кто-то ещё кроме него и ночного ветра может услышать, узнать её настоящее, данное с рождения имя, запнувшись на миг она сказала:

— Моё имя… Майри.

— Тень Майры… — он произнёс так, как оно звучало в давние времена — именем Той, кому было посвящено, — славное имя — получше второго. Счастливой дороги тебе, Тень! Храни меня Трое от встречи с тобой ещё раз.

Она ничего не ответила на его пожелание. Громко гикнув, рванувшаяся прочь словно вихрь всадница устремила коней в сторону близкой отсюда редколесой пустоши к северу. Спустя несколько мгновений лишь ночной ветер обвивал опустевшее место, где только что стояли её скакуны, и где-то в разрываемой предрассветием синеющей тьме затихал удалявшийся цокот копыт.

— Прощай! — крикнул Лев в темноту, облегчённо вздохнув — убедившись, что тень её сгинула где-то во мгле точно в бездне за створами врат в темень Эйле.

Когда цокот затих за холмами, он развернулся и медленно побрёл назад к месту, где на пустой тропе в мокрой иглице валялись тела трёх разбойников, освещая дорогу уже догоравшим огнём смоляка. Заступ в руке был Льву так же привычен как и клинок — и Ветер встревоженно фыркнул, услышав глухие удары дубового рыла о землю.

Сволакивая в неглубокую яму тела душегубов Убийца Ёрлов мимолётно взглянул на их лучника, которого те называли Еловым, не похожего на остальных. В глаза кинулся старый буреющий шрам на виске выше уха — точно грубая риска на риске, как крест. Младше товарищей, тех же годов что и Аррэйнэ — и такой же светловолосый, точно жители запада Айтэ-криохан — как и он сам. Из каких он земель, чьих уделов — какой ветер занёс его к кручам Лесистой, чтобы встретить тут смерть — кто расскажет? Мёртвые не кусаются — но и не расскажут уже ничего, как известно.

Лев попытался закрыть глаза лучника — но тело уже коченело на холоде, и убитый упрямо взирал в пустоту, точно тщась что-то там разглядеть. Безымянный Еловый шёл в вечность с широко раскрытыми голубыми глазами.