Неточные совпадения
—
Ну, этого пока тебе еще нельзя растолковать, — отвечал Еспер Иваныч с улыбкой, — а ты
вот зажги свечи и закрой опять крышку.
— Я
вот, — начал он не совсем даже твердым голосом: — привезу к вам запасу всякого…
ну, тащить вы, полагаю, не будете, а там… сколько следует — рассчитаем.
—
Ну, возьми
вот книгу и прочти! — сказал Павел, показывая на лежащую на столе «Русскую историю».
—
Ну,
вот давай, я тебя стану учить; будем играть в четыре руки! — сказала она и, вместе с тем, близко-близко села около Павла.
—
Ну так
вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «
Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «
Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Мастерина первого сорта! — отвечал тот. —
Вот, мы сейчас вам настоящую комедию с ним сломаем.
Ну, вставай, — знаешь! — прибавил он Петину.
—
Ну,
вот этого мы и сами не знаем — как, — отвечал инженер и, пользуясь тем, что Салов в это время вышел зачем-то по хозяйству, начал объяснять. — Это история довольно странная. Вы, конечно, знакомы с здешним хозяином и знаете, кто он такой?
—
Ну, так
вот что!.. Афимья! — крикнул полковник.
—
Ну,
вот видишь! — подхватил как бы даже с удовольствием полковник. — Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во многом не уступал: нет, мол, ваше превосходительство, не врите!
—
Ну,
вот вам — он и заиграл, — сказала ей m-lle Прыхина.
—
Ну,
вот вам — двести рублей. Живите поаккуратней! — проговорил Макар Григорьевич и подал Павлу деньги.
—
Вот как-с! Столоначальник департамента. Это уж ранг не малый! — говорил Павел и сам с собой думал: «
Ну, теперь я понимаю, зачем он приехал! Чтобы поважничать передо мною».
—
Ну, и черт с тобой! — произнес Павел, когда Плавин ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить к генерал-губернатору и получить от него приглашение на бал. У него и маменька такая была, шлендой и звали; по всем важным господам таскалась,
вот и он наследовал от нее это милое свойство.
—
Ну,
вот этого не знаю, постараюсь! — отвечала Анна Ивановна и развела ручками. — А ведь как, Вихров, мне в девушках-то оставаться: все волочатся за мной, проходу не дают, точно я — какая дрянная совсем. Все, кроме вас, волочились, ей-богу! — заключила она и надула даже губки; ей, в самом деле, несносно даже было, что все считали точно какою-то обязанностью поухаживать за ней!
— Папенька так уж нарочно для вас и купили, — продолжал объяснять Кирьян. — «Пашенька, говорит, всегда хвалил Воздвиженское:
вот, говорит, папенька, такую бы нам усадьбу!.. —
Ну, так, говорит, пусть он теперь владеет ею, куплю ему на потешку ее!»
— А
вот этот господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а такой же скотина, как и батька; это
вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «
Ну, ты, говорит, батюшка, прочти Апостола, как Мочалов, одним голосам!»
— «
Ну, говорит, тебе нельзя, а ему можно!» — «Да, говорю, ваше сиятельство, это один обман, и вы
вот что, говорю, один дом отдайте тому подрядчику, а другой мне; ему платите деньги, а я пока стану даром работать; и пусть через два года, что его работа покажет, и что моя, и тогда мне и заплатите, сколько совесть ваша велит вам!» Понравилось это барину, подумал он немного…
—
Ну, уж этого я не разумею, извините!..
Вот хоть бы тоже и промеж нас, мужиков, сказки эти разные ходят; все это в них рассказываются глупости одни только, как я понимаю; какие-то там Иван-царевичи, Жар-птицы, Царь-девицы — все это пустяки, никогда ничего того не было.
—
Ну, так
вот, Иван, ты возьмешь лошадь и поедешь с этим письмом к Клеопатре Петровне, — говорил Вихров, отдавая Ивану письмо.
— Да чем? Кое-что тоже на духовенство, на мужичков поработаю,
ну и прокармливаюсь; насчет платья только
вот никак не могу сбиться и справиться!
Я в азарте кричу: «
Вот, говорю, я мешок монастырский украл, отдал ему, а он отпирается!..» Дело, значит, повели уголовное: так, выходит, я церковный;
ну и наши там следователи уписали было меня порядочно, да настоятель, по счастью моему, в те поры был в монастыре, — старец добрый и кроткий, призывает меня к себе.
— Приятели даже! — отвечал не без гордости Живин. —
Ну и разговорились о том, о сем, где, знаешь, я бываю; я говорю, что
вот все с тобою вожусь. Он, знаешь, этак по-своему воскликнул: «Как же, говорит, ему злодею не стыдно у меня не побывать!»
—
Ну да, знаешь
вот эту эпиграмму, что Лев Пушкин [Лев Пушкин — так ошибочно назван дядя А.С.Пушкина, поэт Василий Львович Пушкин (1767—1830), которому принадлежит эпиграмма:], кажется, написал, что какой
вот стихотворец был? «А сколько ему лет?» — спрашивал Феб. — «Ему пятнадцать лет», — Эрато отвечает. — «Пятнадцать только лет, не более того, — так розгами его!»
— А какой случай! — сказал он. — Вчера я, возвращаясь от тебя, встретил Захаревского с дочерью и, между прочим, рассказал им, что
вот мы с тобой идем богу молиться; они стали, братец, проситься, чтобы и их взять, и особенно Юлия Ардальоновна. «Что ж, я говорю, мы очень рады».
Ну, они и просили, чтобы зайти к ним; хочешь — зайдем, не хочешь — нет.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас…
ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей,
ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но
вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд;
вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле…
ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
—
Ну,
вот, матери!.. Господи помилуй! — произнесла та.
— Да ведь это сын, ваше высокородие, того мужичка, который купил Парфенку-то в рекруты;
вот ему это и не по нутру, что я говорю, — отвечал корявый мужик. — Ну-те, черти, — крикнул он затем в окно другим понятым, стоявшим на улице, — подите, пособите покойницу-то вынуть из гроба.
— Видите! — сказал доктор и показал им голову. — Видите! — и он указал на отодранное ухо. — И
вот эти маленькие дырки в полтора вершка величины;
ну, и подпишитесь ко всему этому! — прибавил он, показывая на осмотр, написанный Вихровым.
— Оттого, что места уж очень дикие и лесные.
Вот тут по всей дороге разные бобылки живут, репу сеют, горох, — так к ним в избушку-то иной раз медведь заглядывает;
ну так тоже наш же исправник подарил им ружья,
вот они и выстрелят раз — другой в неделю, и поотвалит он от них маленько в лес.
—
Ну,
вот, барин, благодарю покорно, — сказала Груня и поцеловала опять его в плечо.
— Да поди ты
вот — глупость-то наша крестьянская: обмануть все думают его!
Ну, где тут, обманешь ли эка-то! — отвечал староста.
—
Ну, нет, вы постоянны:
вот вы экономке вашей сколько времени верны!
—
Вот видите ли что! — начала m-me Пиколова. — Мы с братцем после маменьки, когда она померла, наследства не приняли; долги у нее очень большие были, понимаете… но брат после того вышел в отставку;
ну, и что же молодому человеку делать в деревне — скучно!.. Он и стал этим маменькиным имением управлять.
— Это, ваше благородие, все уголовная палата делает, — толковал ему солдат, — велико оно очень — и, чтобы не судить его, она и перепихивает его к нам в канцелярию; а мы
вот и таскайся с ним!.. На свой счет, ваше благородие, извозчика нанимал, ей-богу, — казначей не даст денег. «Неси, говорит, на себе!»
Ну, стащишь ли, ваше благородие, экого черта на себе!
—
Ну, это еще не защита,
вот вам лучше пистолет, — произнес Вихров, подавая ему пистолет, и при этом не без умысла показал мужикам и свой пистолет.
—
Ну,
вот и гора! — сказал, наконец, кучер и затем слез с козел, шаркнул спичку, засветил ею в фонаре свечку и пошел вперед.
—
Ну,
вот видишь ли: если ты осмелишься адресоваться к ней с какими-нибудь разговорами или грубостью, то уж не пеняй на меня!
—
Ну, так
вот мы и станем втроем играть, — продолжала Клеопатра Петровна, — только вы выйдите на минутку: я платье распущу немножко, а то я очень уж для вас выфрантилась, — ступайте, я сейчас позову вас.
— А, так
вот это кто и что!.. — заревел вдруг Вихров, оставляя Грушу и выходя на средину комнаты: ему пришло в голову, что Иван нарочно из мести и ревности выстрелил в Грушу. —
Ну, так погоди же, постой, я и с тобой рассчитаюсь! — кричал Вихров и взял одно из ружей. — Стой
вот тут у притолка, я тебя сейчас самого застрелю; пусть меня сошлют в Сибирь, но кровь за кровь, злодей ты этакий!
—
Ну, так ты
вот этого мальчика займи: давай ему смирную лошадь кататься, покажи, где у нас купанье — неглубокое, вели ему сделать городки, свайку; пусть играет с деревенскими мальчиками.
—
Ну, так
вот что, он вытурил мужа моего вон. Попроси, чтобы он опять взял его на службу.
—
Ну, нет, зачем же: нужно давать волю всяким убеждениям, — проговорил Плавин. — Однако позвольте, я, по преимуществу,
вот вас хотел познакомить с Мануилом Моисеичем! — прибавил он, показывая на смотревшего на них с чувством Кольберта и как бы не смевшего приблизиться к ним.
— Нет, не глупости! — воскликнул, в свою очередь, Живин. — Прежде, когда
вот ты, а потом и я, женившись, держали ее на пушкинском идеале, она была женщина совсем хорошая; а тут, как ваши петербургские поэты стали воспевать только что не публичных женщин, а критика — ругать всю Россию наповал, она и спятила, сбилась с панталыку: сначала объявила мне, что любит другого;
ну, ты знаешь, как я всегда смотрел на эти вещи. «Очень жаль, говорю, но, во всяком случае, ни стеснять, ни мешать вам не буду!»
— В Петербурге! — воскликнул Живин. —
Ну,
вот за это merci! — прибавил он даже по-французски и далее затем, не зная, чем выразить свою благодарность, подошел почти со слезами на глазах и поцеловал Илариона в плечо.