Неточные совпадения
Хлестаков.
Я не шутя вам говорю…
Я могу
от любви свихнуть с ума.
Городничий.
Я бы дерзнул… У
меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу,
от простоты души предложил.
Голос Хлестакова. Да,
я привык уж так. У
меня голова болит
от рессор.
Хлестаков. Да у
меня много их всяких. Ну, пожалуй,
я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего.
Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему заплатить штраф.
Мне от своего счастья неча отказываться, а деньги бы
мне теперь очень пригодились.
Я узнал это
от самых достоверных людей, хотя он представляет себя частным лицом.
Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! Очень обязан за ваше гостеприимство.
Я признаюсь
от всего сердца:
мне нигде не было такого хорошего приема. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька Марья Антоновна!
Вот
я вам прочту письмо, которое получил
я от Андрея Ивановича Чмыхова, которого вы, Артемий Филиппович, знаете.
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу
я вам, не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А
от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А
мне поют: «Трудись...
И та святая старица
Рассказывала
мне:
«Ключи
от счастья женского,
От нашей вольной волюшки
Заброшены, потеряны
У Бога самого!
Стародум. Надлежало образумиться. Не умел
я остеречься
от первых движений раздраженного моего любочестия. Горячность не допустила
меня тогда рассудить, что прямо любочестивый человек ревнует к делам, а не к чинам; что чины нередко выпрашиваются, а истинное почтение необходимо заслуживается; что гораздо честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану.
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо,
от тебя зависит сделать его счастье.
Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Софья. Могу ли
я иметь на сердце что-нибудь
от вас скрытое? Нет, дядюшка.
Я чистосердечно скажу вам…
Софья.
Я сказала, что судьба моя зависит
от воли дядюшкиной, что он сам сюда приехать обещал в письме своем, которого (к Правдину) не позволил вам дочитать господин Скотинин.
Я ни
от кого их не таю для того, чтоб другие в подобном положении нашлись
меня умнее.
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние!
Я не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться
от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была
я скрыть мое чувство.
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь
от недостатку в нужном, решился
я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег
от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро.
Митрофан. Да! того и смотри, что
от дядюшки таска; а там с его кулаков да за Часослов. Нет, так
я, спасибо, уж один конец с собою!
Стародум (берет у Правдина табак). Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку. Другой пришел домой без табакерки. И ты думаешь, что другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы.
Я отошел
от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правилы.
Стародум(не могши удержаться
от смеха, к Правдину).
Я боялся рассердиться. Теперь смех
меня берет.
В сей крайности спрашиваю
я себя: ежели кому из бродяг сих случится оступиться или в пропасть впасть, что их
от такового падения остережет?
«Не хочу
я, подобно Костомарову, серым волком рыскать по земли, ни, подобно Соловьеву, шизым орлом ширять под облакы, ни, подобно Пыпину, растекаться мыслью по древу, но хочу ущекотать прелюбезных
мне глуповцев, показав миру их славные дела и предобрый тот корень,
от которого знаменитое сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрыло».
Я, конечно, не хочу этим выразить, что мундир может действовать и распоряжаться независимо
от содержащегося в нем человека, но, кажется, смело можно утверждать, что при блестящем мундире даже худосочные градоначальники — и те могут быть на службе терпимы.
— И будучи
я приведен
от тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
Другого градоначальника
я знал весьма тощего, который тоже не имел успеха, потому что едва появился в своем городе, как сразу же был прозван
от обывателей одною из тощих фараоновых коров, и затем уж ни одно из его распоряжений действительной силы иметь не могло.
Обеспамятев
от страха и притом будучи отягощен спиртными напитками, стоял
я безмолвен у порога, как вдруг господин градоначальник поманили
меня рукою к себе и подали
мне бумажку.
— Никому
я о сем не объявлял, — уклонился Линкин
от прямого ответа.
Я же, с своей стороны, изведав это средство на практике, могу засвидетельствовать, что не дальше, как на сих днях благодаря оному раскрыл слабые действия одного капитан-исправника, который и был вследствие того представлен
мною к увольнению
от должности.
— Пожалейте, атаманы-молодцы, мое тело белое! — говорила Аленка ослабевшим
от ужаса голосом, — ведомо вам самим, что он
меня силком
от мужа увел!
"Сего 10-го июля, — писал он, —
от всех вообще глуповских граждан последовал против
меня великий бунт.
Я знал одного градоначальника, который хотя и отлично знал законы, но успеха не имел, потому что
от туков, во множестве скопленных в его внутренностях, задыхался.
—
Я не буду судиться.
Я никогда не зарежу, и
мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения и всё это — похоже на березки, которые мы натыкали, как в Троицын день, для того чтобы было похоже на лес, который сам вырос в Европе, и не могу
я от души поливать и верить в эти березки!
«
Я ничего не открыл.
Я только узнал то, что
я знаю.
Я понял ту силу, которая не в одном прошедшем дала
мне жизнь, но теперь дает
мне жизнь.
Я освободился
от обмана,
я узнал хозяина».
Он не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что
я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для
меня жизни даже с тем, кого
я люблю, но что, бросив сына и убежав
от него,
я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что
я не в силах буду сделать этого».
— По делом за то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное, а не
от сердца. Какое
мне дело было до чужого человека? И вот вышло, что
я причиной ссоры и что
я делала то, чего
меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
—
Я, напротив, полагаю, что эти два вопроса неразрывно связаны, — сказал Песцов, — это ложный круг. Женщина лишена прав по недостатку образования, а недостаток образования происходит
от отсутствия прав. — Надо не забывать того, что порабощение женщин так велико и старо, что мы часто не хотим понимать ту пучину, которая отделяет их
от нас, — говорил он.
— Да; но это всё
от него зависит. Теперь
я должна ехать к нему, — сказала она сухо. Ее предчувствие, что всё останется по-старому, — не обмануло ее.
—
Я только хотел передать письмо матушки. Отвечай ей и не расстраивайся пред ездой. Bonne chance, — прибавил он улыбаясь и отошел
от него.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте
мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна
я, и то
мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и
я их видеть не могу
от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь
я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
— Нет, побудьте, пожалуйста.
Мне нужно сказать вам… нет, вам, — обратилась она к Алексею Александровичу, и румянец покрыл ей шею и лоб. —
Я не хочу и не могу иметь
от вас ничего скрытого, — сказала она.
— Ах, кстати, — сказал Степан Аркадьич, —
я тебя хотел попросить при случае, когда ты увидишься с Поморским, сказать ему словечко о том, что
я бы очень желал занять открывающееся место члена комиссии
от соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно-железных дорог.
— Нет, она ничего не говорила ни про того ни про другого; она слишком горда. Но
я знаю, что всё
от этого…
—
Я?
я недавно,
я вчера… нынче то есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг
от волнения поняв ее вопрос. —
Я хотел к вам ехать, — сказал он и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. —
Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Я не предполагаю отказа, зная великодушие того,
от кого оно зависит.
— Долли, голубчик, он говорил
мне, но
я от тебя хочу слышать, скажи
мне всё.
— Ну, ты не поверишь,
я так
от этого отвык, что это-то
мне и совестно. Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им помешал, себя расстроил и ушел.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «
Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться ехать в город и опять к матери,
от которой надо было получить подпись на доверенности.
Долли утешилась совсем
от горя, причиненного ей разговором с Алексеем Александровичем, когда она увидела эти две фигуры: Кити с мелком в руках и с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся над столом, с горящими глазами, устремленными то на стол, то на нее. Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда
я не могла иначе ответить».
— Ты всегда после этого точно из бани, — сказал Петрицкий. —
Я от Грицки (так они звали полкового командира), тебя ждут.
— Не понимаю тебя, — сказал Левин, поднимаясь на своем сене, — как тебе не противны эти люди.
Я понимаю, что завтрак с лафитом очень приятен, но неужели тебе не противна именно эта роскошь? Все эти люди, как прежде наши откупщики, наживают деньги так, что при наживе заслуживают презрение людей, пренебрегают этим презрением, а потом бесчестно нажитым откупаются
от прежнего презрения.