— А так, голубь мой сизокрылый… Не чужие, слава богу, сочтемся, — бессовестно ответил Мыльников, лукаво подмигивая. — Сестрице Марье Родивоновне поклончик скажи
от меня… Я, брат, свою родню вот как соблюдаю. Приди ко мне на жилку сейчас сам Карачунский: милости просим — хошь к вороту вставай, хошь на отпорку. А в дудку не пущу, потому как не желаю обидеть Оксю. Вот каков есть человек Тарас Мыльников… А сестрицу Марью Родивоновну уважаю на особицу за ее развертной карахтер.
Неточные совпадения
—
От какой Федосьи Родивоновны? — повторил старик, чувствуя, как у него волосы поднимаются дыбом. — Да вы сбесились, оглашенные?.. Да
я…
— Парня
я к тебе привел, Степан Романыч… Совсем
от рук отбился малый: сладу не стало. Так
я тово… Будь отцом родным…
— Ну, все равно,
я его в волости отдеру. Мочи не стало с ним, совсем
от рук отбился.
— Бывал он и у нас в казарме… Придет, поглядит и молвит: «Ну, крестницы мои, какое
мне от вас уважение следует? Почитайте своего крестного…» Крестным себя звал. Бабенки улещали его и за себя, и за мужиков, когда к наказанию он выезжал в Балчуги. Страшно было на него смотреть на пьяного-то…
Ну, старец-то принял наказание, перекрестился и Разова благословил… «Миленький, — говорит, —
мне тебя жаль, не
от себя лютуешь».
— Да уж, видно, так…
Я зачертил Миляев мыс
от самой Каленой горы: как раз пять верст вышло, как по закону для отвода назначено.
— Да ты послушай дальше-то! — спорил Мыльников. — Следователь-то прямо за горло… «Вы, Тарас Мыльников, состояли шорником на промыслах и должны знать, что жалованье выписывалось пятерым шорникам, а в получении расписывались вы один?» — «Не подвержен
я этому, ваше высокородие, потому как
я неграмотный, а кресты ставил — это было…» И пошел пытать, и пошел мотать, и пошел вертеть, а у
меня поджилки трясутся. Не помню, как
я и ушел
от него, да прямо сюда и стриганул… Как олень летел!
— А ежели
я могу под присягой доказать на него еще по делу о золоте, когда наезжал казенный фискал? — ответил Родион Потапыч, у которого тряслись губы
от волнения.
— Ну, пошли!.. — удивлялся Мыльников. — Да
я сам пойду к Карачунскому и два раза его выворочу наоборот… Приведу сюда Феню, вот вам и весь сказ!.. Перестань, Акинфий Назарыч…
От живой жены о чужих бабах не горюют…
— Вот так уважил… Что же это такое, баушка Лукерья? На печи проезду не стало
мне от родственников… Ежели такие ваши речи, так
я возьму Оксю-то назад.
— А
я с Кожиным цельных три дня путался. Он за воротами остался… Скажи ему, баушка, чтобы ехал домой. Нечего ему здесь делать…
Я для родни в ниточку вытягиваюсь, а
мне вон какая
от вас честь. Надоело, признаться сказать…
—
Я тебя, курву, вниз головой спущу в дудку! — орал Мыльников, устав
от внушения. — Палач, давай привяжем ее за ногу к канату и спустим.
«Нет, брат, к тебе-то уж
я не пойду! — думал Кишкин, припоминая свой последний неудачный поход. — Разве толкнуться к Ермошке?.. Этому надо все рассказать, а Ермошка все переплеснет Кожину — опять нехорошо. Надо так сделать, чтобы и шито и крыто. Пожалуй, у Петра Васильича можно было бы перехватить на первый раз, да уж больно завистлив пес: над чужим счастьем задавится… Еще уцепится как клещ, и не отвяжешься
от него…»
—
От ста пудов песку золотника с три падет, баушка…
Я уж все высчитал. А со всего болота снимем пудов с двадцать…
— Нет, ты лучше убей
меня, Матюшка!.. Ведь
я всю зиму зарился на жилку Мыльникова, как бы
от нее свою пользу получить, а богачество было прямо у
меня в дому, под носом… Ну как было не догадаться?.. Ведь Шишка догадался же… Нет, дурак, дурак, дурак!.. Как у свиньи под рылом все лежало…
— А если
я по злобе это сделал?.. Просто
от неприятности, и сейчас сам не помню, о чем писал… Бедному человеку всегда кажется, что все богатые виноваты.
— Опять омманешь, лахудра!.. — ругался Ермошка, приходя в отчаяние
от живучести Дарьи. — Ведь в чем душа держится, а все скрипишь… Пожалуй, еще
меня переживешь этак-то.
— Как посадили его на телегу, сейчас он снял шапку и на четыре стороны поклонился, — рассказывал Мыльников. — Тоже знает порядок… Ну,
меня увидал и крикнул: «Федосье Родивоновне скажи поклончик!» Так, помутился он разумом… не
от ума…
Голова Матюшки сделала отрицательное движение, а его могучее громадное тело отодвинулось
от змея-искусителя. Землянка почти зашевелилась. «Ну нет, брат,
я на это не согласен», — без слов ответила голова Матюшки новым, еще более энергичным движением. Петр Васильич тяжело дышал. Он сейчас ненавидел этого дурака Матюшку всей душой. Так бы и ударил его по пустой башке чем попадя…
— Очень уж ты свободно разговариваешь с ним, Маша, — усовещивал он жену. —
От места еще
мне откажет…
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он, то б ты
от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
Гм! гм! Читатель благородный, // Здорова ль ваша вся родня? // Позвольте: может быть, угодно // Теперь узнать вам
от меня, // Что значит именно родные. // Родные люди вот какие: // Мы их обязаны ласкать, // Любить, душевно уважать // И, по обычаю народа, // О Рождестве их навещать // Или по почте поздравлять, // Чтоб остальное время года // Не думали о нас они… // Итак, дай Бог им долги дни!
Неточные совпадения
Хлестаков.
Я не шутя вам говорю…
Я могу
от любви свихнуть с ума.
Городничий.
Я бы дерзнул… У
меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу,
от простоты души предложил.
Голос Хлестакова. Да,
я привык уж так. У
меня голова болит
от рессор.
Хлестаков. Да у
меня много их всяких. Ну, пожалуй,
я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего.
Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему заплатить штраф.
Мне от своего счастья неча отказываться, а деньги бы
мне теперь очень пригодились.