Неточные совпадения
На Дальнем Востоке среди моряков
я нашел доброжелателей и друзей. В 1906 году они устроили для
меня на берегу моря питательные базы и на каждый пункт, кроме моих ящиков, добавили
от себя еще по ящику с красным вином, консервами, галетами, бисквитами и т.д.
Мне не только не приходилось их подбадривать, а, наоборот, приходилось останавливать из опасения, что они надорвут свое здоровье. Несмотря на лишения, эти скромные труженики терпеливо несли тяготы походной жизни, и
я ни разу не слышал
от них ни единой жалобы. Многие из них погибли в войну 1914–1917 годов, с остальными же
я и по сие время нахожусь в переписке.
Каждый раз, когда
я оглядываюсь назад и вспоминаю прошлое, передо
мной встает фигура верхнеуссурийского гольда Дерсу Узала, ныне покойного. Сердце мое надрывается
от тоски, как только
я вспоминаю его и нашу совместную странническую жизнь.
С первого же взгляда
я узнал маньчжурскую пантеру, называемую местными жителями барсом. Этот великолепный представитель кошачьих был из числа крупных. Длина его тела
от носа до корня хвоста равнялась 1,4 м. Шкура пантеры, ржаво-желтая по бокам и на спине и белая на брюхе, была покрыта черными пятнами, причем пятна эти располагались рядами, как полосы у тигра. С боков, на лапах и на голове они были сплошные и мелкие, а на шее, спине и хвосте — крупные, кольцевые.
То, что
я увидел сверху, сразу рассеяло мои сомнения. Куполообразная гора, где мы находились в эту минуту, — был тот самый горный узел, который мы искали.
От него к западу тянулась высокая гряда, падавшая на север крутыми обрывами. По ту сторону водораздела общее направление долин шло к северо-западу. Вероятно, это были истоки реки Лефу.
Из его слов
я узнал, что средства к жизни он добывал ружьем и потом выменивал предметы своей охоты на табак, свинец и порох и что винтовка ему досталась в наследие
от отца.
Он рассказывал
мне про свою охоту, про то, как раз он попал в плен к хунхузам, но убежал
от них.
Я думал, что он хочет его спалить, и начал отговаривать
от этой затеи. Но вместо ответа он попросил у
меня щепотку соли и горсть рису.
Меня заинтересовало, что он хочет с ними делать, и
я приказал дать просимое. Гольд тщательно обернул берестой спички, отдельно в бересту завернул соль и рис и повесил все это в балагане. Затем он поправил снаружи корье и стал собираться.
Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные
от коры (
я уже знал, что это значит), а в 200 м
от них на самом берегу реки среди небольшой полянки стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная как всегда лицом к югу.
Я взглянул в указанном направлении и увидел какое-то темное пятно.
Я думал, что это тень
от облака, и высказал Дерсу свое предположение. Он засмеялся и указал на небо.
Я посмотрел вверх. Небо было совершенно безоблачным: на беспредельной его синеве не было ни одного облачка. Через несколько минут пятно изменило свою форму и немного передвинулось в сторону.
Дерсу взял ремни
от ружей, взял свой пояс, у
меня в кармане нашлась веревочка.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело
от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил на нем мои обутки.
На следующее утро первое, что
я вспомнил, — это то, что Дерсу должен уйти
от нас. Напившись чаю,
я поблагодарил хозяев и вышел на улицу.
Я переехал в Хабаровск, где Приамурский отдел Русского географического общества предложил
мне организовать экспедицию для обследования хребта Сихотэ-Алинь и береговой полосы в Уссурийском крае:
от залива Ольги на север, насколько позволит время, а также верховьев рек Уссури и Имана.
Работа между участниками экспедиции распределялась следующим образом. На Г.И. Гранатмана было возложено заведование хозяйством и фуражное довольствие лошадей. А.И. Мерзлякову давались отдельные поручения в сторону
от главного пути. Этнографические исследования и маршрутные съемки
я взял на себя, а Н.А. Пальчевский направился прямо в залив Ольги, где в ожидании отряда решил заняться сбором растений, а затем уже присоединиться к экспедиции и следовать с ней дальше по побережью моря.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно было, что он шел наугад.
Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но
от этих расспросов он еще более терялся. Собран был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет и без дороги, и как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
Воспользовавшись этим временем,
я отправился к деревне Нотохоуза, расположенной недалеко
от устья реки. Последняя получила свое название
от китайского слова «науту» (ното), что значит «енот» (44° 39' с. ш. и 134° 56' в. д.
от Гринвича — по Гамову). Такое название китайцы дали реке по той причине, что раньше здесь водилось много этих животных.
Тогда
я понял, что он
меня боится. Он никак не мог допустить, что
я мог быть один, и думал, что поблизости много людей.
Я знал, что если
я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но
я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если
я выстрелю, то совершу убийство.
Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У
меня отлегло
от сердца.
Осторожно,
от дерева к дереву,
от камня к камню,
я стал удаляться
от опасного места и, когда почувствовал себя вне выстрелов, вышел на тропинку и спешно пошел назад к своему отряду.
Когда
я подходил к их жилищу, навстречу
мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на голове, он приветствовал
меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку
от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на теле не было никакой одежды.
Раньше
я думал, что это
от лени, но потом убедился, что такое обеднение тазов происходит
от других причин — именно
от того положения, в котором они очутились среди китайского населения.
Возвращаясь
от них,
я сбился с дороги и попал к Фудзину.
После того как раковины просохли, китайцы осторожно ножами отделили жемчужины
от створок и убрали их в маленькие кожаные мешочки. Пока
я был у тазов и смотрел, как китайцы ловят жемчуг, незаметно подошел вечер. В нашей фанзе зажгли огонь.
Я полагал было остановиться на привал, но лошади отказывались
от корма и жались к дымокурам.
До сумерек было еще далеко.
Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности. Отойдя
от бивака с километр,
я сел на пень и стал слушать. В часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда на угасающее светило и послать ему последнее прости.
Меня эта картина очень заинтересовала.
Я подошел ближе и стал наблюдать. На колоднике лежали сухие грибки, корешки и орехи. Та к как ни грибов, ни кедровых орехов в лесу еще не было, то, очевидно, бурундук вытащил их из своей норки. Но зачем? Тогда
я вспомнил рассказы Дерсу о том, что бурундук делает большие запасы продовольствия, которых ему хватает иногда на 2 года. Чтобы продукты не испортились, он время
от времени выносит их наружу и сушит, а к вечеру уносит обратно в свою норку.
Утром
я проснулся
от говора людей. Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков
я догадался, что гнуса много.
Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
От гнуса может быть только 2 спасения: большие дымокуры и быстрое движение. Сидеть на месте не рекомендуется. Отдав приказ вьючить коней,
я подошел к дереву, чтобы взять ружье, и не узнал его. Оно было покрыто густым серо-пепельным налетом — все это были мошки, прилипшие к маслу. Наскоро собрав свои инструменты и не дожидаясь, когда завьючат коней,
я пошел по тропинке.
В километре
от фанзы тропа разделилась надвое. Правая пошла на реку Улахе, а левая — к Сихотэ-Алиню. Здесь таз остановился: он указал ту тропу, которой нам следовало держаться, и, обращаясь ко
мне, сказал...
Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны, на которой посеяны растения. Место, где найдено было в разное время несколько корней женьшеня, считается удобным. Сюда переносятся и все другие корни. Первое, что
я увидел, — это навесы из кедрового корья для защиты женьшеня
от палящих лучей солнца. Для того чтобы не прогревалась земля, с боков были посажены папоротники и из соседнего ручья проведена узенькая канавка, по которой сочилась вода.
К востоку
от водораздела, насколько хватал глаз, все было покрыто туманом. Вершины соседних гор казались разобщенными островами. Волны тумана надвигались на горный хребет и, как только переходили через седловины, становились опять невидимыми. К западу
от водораздела воздух был чист и прозрачен. По словам китайцев, явление это обычное. Впоследствии
я имел много случаев убедиться в том, что Сихотэ-Алинь является серьезной климатической границей между прибрежным районом и бассейном правых притоков Уссури.
В стороне
от тропы были еще какие-то кустарники, хотелось
мне их посмотреть, но голод принуждал торопиться.
На следующий день, 17 июня, мы расстались со стариком.
Я подарил ему свой охотничий нож, а А.И. Мерзляков — кожаную сумочку. Теперь топоры нам были уже не нужны.
От зверовой фанзы вниз по реке шла тропинка. Чем дальше, тем она становилась лучше. Наконец мы дошли до того места, где река Синь-Квандагоу сливается с Тудагоу. Эта последняя течет в широтном направлении, под острым углом к Сихотэ-Алиню. Она значительно больше Синь-Квандагоу и по справедливости могла бы присвоить себе название Вай-Фудзина.
Часов в 10 утра мы увидели на тропе следы колес.
Я думал, что скоро мы выйдем на дорогу, но провожавший нас китаец объяснил, что люди сюда заезжают только осенью и зимой на охоту и что настоящая колесная дорога начнется только
от устья реки Эрлдагоу.
Общее направление реки Вай-Фудзина юго-восточное. В одном месте она делает излом к югу, но затем выпрямляется вновь и уже сохраняет это направление до самого моря. На западе ясно виднелся Сихотэ-Алинь.
Я ожидал увидеть громаду гор и причудливые острые вершины, но передо
мной был ровный хребет с плоским гребнем и постепенным переходом
от куполообразных вершин к широким седловинам. Время и вода сделали свое дело.
Через 1,5 часа
я вернулся и стал будить своих спутников. Стрелки и казаки проснулись усталые; сон их не подкрепил. Они обулись и пошли за конями. Лошади не убегали
от людей, послушно позволили надеть на себя недоуздки и с равнодушным видом пошли за казаками.
От множества сбившихся людей в фанзе стояла духота, которая увеличивалась еще оттого, что все окна в ней были завешены одеялами.
Я оделся и вышел на улицу.
В этот день
мне нездоровилось немного, и потому
я не стал дожидаться ужина и лег спать. Во сне
мне грезилось, будто бы
я попал в капкан, и
от этого сильно болели ноги. Когда
я проснулся, было уже темно.
Вдруг
я услышал, как в стороне, слева
от бивака, посыпалась галька.
Прикрыв рукою глаза
от света,
я стал усиленно смотреть на реку.
В горах расстояния очень обманчивы. Мы шли целый день, а горный хребет, служащий водоразделом между реками Сандагоу и Сыдагоу, как будто тоже удалялся
от нас.
Мне очень хотелось дойти до него, но вскоре
я увидел, что сегодня нам это сделать не удастся. День приближался к концу; солнце стояло почти у самого горизонта. Нагретые за день камни сильно излучали теплоту. Только свежий ветер мог принести прохладу.
Стрелки шли впереди, а
я немного отстал
от них. За поворотом они увидали на протоке пятнистых оленей — телка и самку. Загурский стрелял и убил матку. Телок не убежал; остановился и недоумевающе смотрел, что люди делают с его матерью и почему она не встает с земли.
Я велел его прогнать. Трижды Туртыгин прогонял телка, и трижды он возвращался назад. Пришлось пугнуть его собаками.
Утром на следующий день
я пошел осматривать пещеры в известковых горах с правой стороны Арзамасовки против устья реки Угловой. Их две: одна вверху на горе, прямая, похожая на шахту, длина ее около 100 м, высота
от 2,4 до 3,6 м, другая пещера находится внизу на склоне горы. Она спускается вниз колодцем на 12 м, затем идет наклонно под углом 10°. Раньше это было русло подземной реки.
Залезть на дерево! Эта глупая мысль всегда первой приходит в голову заблудившемуся путнику.
Я сейчас же отогнал ее прочь. Действительно, на дереве было бы еще холоднее, и
от неудобного положения стали бы затекать ноги. Зарыться в листья! Это не спасло бы
меня от дождя, но, кроме того, легко простудиться. Как
я ругал себя за то, что не взял с собой спичек.
Я мысленно дал себе слово на будущее время не отлучаться без них
от бивака даже на несколько метров.
Идти стало немного легче: тропа меньше кружила и не так была завалена буреломом. В одном месте пришлось еще раз переходить вброд речку. Пробираясь через нее,
я поскользнулся и упал в воду, но
от этого одежда моя не стала мокрее.
Китайцы предлагали
мне лечь у них в фанзе, но ночь была так хороша, что
я отказался
от их приглашения и с удовольствием расположился у огня вместе со стрелками.
Я спал плохо, раза два просыпался и видел китайцев, сидящих у огня. Время
от времени с поля доносилось ржание какой-то неспокойной лошади и собачий лай. Но потом все стихло.
Я завернулся в бурку и заснул крепким сном. Перед солнечным восходом пала на землю обильная роса. Кое-где в горах еще тянулся туман. Он словно боялся солнца и старался спрятаться в глубине лощины.
Я проснулся раньше других и стал будить команду.
От залива Владимира на реку Тадушу есть 2 пути. Один идет вверх по реке Хулуаю, потом по реке Тапоузе и по Силягоу (приток Тадушу); другой (ближайший к морю) ведет на Тапоузу, а затем горами к устью Тадушу.
Я выбрал последний, как малоизвестный.
От этого маньчжура
я впервые услышал интересное сказание о давно минувшем Уссурийского края.
Через час Туртыгин возвратился и доложил
мне, что в 2 км
от нашего табора у подножия скалистой сопки он нашел бивак какого-то охотника. Этот человек расспрашивал его, кто мы такие, куда идем, давно ли мы в дороге, и когда узнал мою фамилию, то стал спешно собирать свою котомку. Это известие
меня взволновало.