Неточные совпадения
— Матушка наказывала… Своя кровь, говорит, а
мне все равно, родимый мой. Не моя причина… Известно, темные мы люди, прямо сказать:
от пня народ. Ну, матушка и наказала: поди к брату и спроси…
—
Я дело говорю, — не унимался Егор. — Тоже вот в куфне сидел даве… Какой севодни у нас день-от, а стряпка говядину по горшкам сует… Семка тоже говядину сечкой рубит… Это как?..
— Родимый мой, Петр Елисеич, — причитал Никитич, уже успевший где-то хлебнуть. — Родимый мой, дай
я тебя поцелую
от желань-сердца.
— С тобой
я не боюсь, папа, — шептала Нюрочка, закрывая глаза
от утомления.
— А на покос…
Меня хотел везти, да
я убег
от него. Больно злой с похмелья-то, старый черт… Всех по зубам так и чистит с утра.
— Штой-то, Макар, все ты присыкаешься ко
мне… — слезливо ответила несчастная баба, инстинктивно убирая свою спину
от замахнувшегося кулака.
— Так-то вот, родимый мой Петр Елисеич, — заговорил Мосей, подсаживаясь к брату. — Надо
мне тебя было видеть, да все доступа не выходило. Есть у
меня до тебя одно словечко… Уж ты не взыщи на нашей темноте, потому как мы народ, пряменько сказать,
от пня.
—
От голоду, родная,
от голоду. Помутилась
я разумом на старости лет… Ты погляди, как Окулко-то поворачивает: тебе бы на три дня колотиться над лужком, а он к вечеру управится.
— Так
я вот что тебе скажу, родимый мой, — уже шепотом проговорила Таисья Основе, — из огня
я выхватила девку, а теперь лиха беда схорониться
от брательников… Ночью мы будем на Самосадке, а к утру, к свету,
я должна, значит, воротиться сюда, чтобы на
меня никакой заметки
от брательников не вышло. Так ты сейчас же этого инока Кирилла вышли на Самосадку: повремени этак часок-другой, да и отправь его…
— Да я-то враг, што ли, самому себе? — кричал Тит, ударяя себя в грудь кулаком. — На свои глаза свидетелей не надо… В первую голову всю свою семью выведу в орду. Все у
меня есть, этово-тово, всем
от господа бога доволен, а в орде лучше… Наша заводская копейка дешевая, Петр Елисеич, а хрестьянская двухвершковым гвоздем приколочена. Все свое в хрестьянах: и хлеб, и харч, и обуй, и одёжа… Мне-то немного надо, о молодых стараюсь…
— Ах, какое дело!.. — повторял время
от времени сам Груздев. — Разве так можно с людьми поступать?.. Вот у
меня сколько на службе приказчиков… Ежели человек смышленый и не вороватый, так
я им дорожу. Берегу его, а не то чтобы, например, в шею.
— Мое дело, конечно, сторона, любезный, — проговорил Петр Елисеич в заключение, чувствуя, что солдат подозревает его в каких-то личных расчетах. — Но
я сказал тебе, как лучше сделать по-моему… Она отвыкла
от вашей жизни.
— Вот что, Сидор Карпыч… — заговорил он после некоторой паузы. —
Мне отказали
от места… Поедешь со
мной жить на Самосадку?
— Все-то у вас есть, Анисья Трофимовна, — умиленно говорил солдат. — Не как другие прочие бабы, которые
от одной своей простоты гинут… У каждого своя линия. Вот моя Домна… Кто богу не грешен, а
я не ропщу: и хороша — моя, и худа — моя… Закон-то для всех один.
—
От крови голову обносит, — объясняла она, вздыхая. — Сырая
я женщина, вот главная причина.
— Ох, согрешила
я, грешная… Разе вот дорогой промнусь, не будет ли
от этого пользы. Денька три, видно, придется вплотную попостовать… Кирилл-то по болотам нас поведет, так и это способствует. Тебе бы, Аглаидушка, тоже как позаботиться: очень уж ты из лица-то бела.
— Ну, так
я от него сейчас… В большое он сомнение
меня привел. Чуть-чуть в свою веру
меня не повернул… Помнишь, как он тогда сказал: «слепые вы все»? Слепые и выходит!
— Не поглянулся, видно, свой-то хлеб? — пошутил Основа и, когда другие засмеялись, сердито добавил: — А вы чему обрадовались? Правильно старик-то говорит… Право, галманы!.. Ты, дедушка, ужо как-нибудь заверни ко
мне на заимку, покалякаем
от свободности, а будут к тебе приставать — ущитим как ни на есть. Народ неправильный, это ты верно говоришь.
— А все
от тебя, Тит… Теперь вот рендую покос у Мавры, значит, у Окулкиной матери. Самой-то ей, значит, не управиться, Окулко в остроге, Наташка не к шубе рукав — загуляла девка, а сынишка меньшой в мальчиках у Самойла Евтихыча. Достиг ты
меня, Тит, вот как достиг… Какой
я человек без покосу-то?..
— Скучно вам, Самойло Евтихыч, — повторял Артем, надрываясь
от усердия. — Человек вы еще в полной силе, могутный из себя… Кругом вас темнота и никакого развлечения. Вот вы теперь
меня слушаете, а
я весьма это чувствую, где мое-то место.
— Мать Енафа совсем разнемоглась
от огорчения, а та хоть бы глазом повела: точно и дело не ее… Видел
я ее издальки, ровно еще краше стала.
Водой и духом мы возродились
от прежнего греха, а сейчас
я тебе духовный брат.
— Извините
меня, Анна Петровна, если
я сказал что лишнее в вашем доме. Но это долг пастыря, который отвечает за каждую погибшую овцу. Многое вижу и молчу. Сокрушаюсь и молчу… да. Вот и вы очень огорчали
меня, когда ходили на богомолье на Крестовые острова. Конечно, бог везде один, но заблуждения разделяют людей. Петр Елисеич держится относительно веры свободных мыслей, но
я считаю своим долгом предостеречь вас
от ошибок и увлечений.
Извините
меня, Петр Елисеич, но вы отстали
от современных взглядов на крупную промышленность…
— А нам-то какая печаль? Мы ни овсом, ни сеном не торгуем. Подряды на дрова, уголь и транспорт сданы с торгов еще весной по средним ценам. Мы исполним то, что обещали, и потребуем того же и
от других.
Я понимаю, что год будет тяжелый, но важен принцип. Да…
— Следовательно, по-вашему, виноват во всем один
я? Благодарю. Именно этого
я не ожидал
от вас!