Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить ему — изволь: у
каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто
не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и
каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Солдат опять с прошением.
Вершками раны смерили
И оценили
каждуюЧуть-чуть
не в медный грош.
Так мерил пристав следственный
Побои на подравшихся
На рынке мужиках:
«Под правым глазом ссадина
Величиной с двугривенный,
В средине лба пробоина
В целковый. Итого:
На рубль пятнадцать с деньгою
Побоев…» Приравняем ли
К побоищу базарному
Войну под Севастополем,
Где лил солдатик кровь?
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На
каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу
не привидится
Во сне, какие праздники,
Не день,
не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
«Пей, вахлачки, погуливай!»
Не в меру было весело:
У
каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Недаром порывается
В Москву, в новорситет!»
А Влас его поглаживал:
«Дай Бог тебе и серебра,
И золотца, дай умную,
Здоровую жену!»
—
Не надо мне ни серебра,
Ни золота, а дай Господь,
Чтоб землякам моим
И
каждому крестьянину
Жилось вольготно-весело
На всей святой Руси!
«Давно мы
не работали,
Давайте — покосим!»
Семь баб им косы отдали.
Проснулась, разгорелася
Привычка позабытая
К труду! Как зубы с голоду,
Работает у
каждогоПроворная рука.
Валят траву высокую,
Под песню, незнакомую
Вахлацкой стороне;
Под песню, что навеяна
Метелями и вьюгами
Родимых деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож…
Иной угодья меряет,
Иной в селенье жителей
По пальцам перечтет,
А вот
не сосчитали же,
По скольку в лето
каждоеПожар пускает на ветер
Крестьянского труда?..
У
каждого крестьянина
Душа что туча черная —
Гневна, грозна, — и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям,
А все вином кончается.
Пошла по жилам чарочка —
И рассмеялась добрая
Крестьянская душа!
Не горевать тут надобно,
Гляди кругом — возрадуйся!
Ай парни, ай молодушки,
Умеют погулять!
Повымахали косточки,
Повымотали душеньку,
А удаль молодецкую
Про случай сберегли!..
Пред
каждою иконою
Иона падал ниц:
«
Не спорьте! дело Божие,
Котора взглянет ласковей,
За тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую избу.
Кутейкин. Что за бесовщина! С самого утра толку
не добьешься. Здесь
каждое утро процветет и погибнет.
Скотинин. Люблю свиней, сестрица, а у нас в околотке такие крупные свиньи, что нет из них ни одной, котора, став на задни ноги,
не была бы выше
каждого из нас целой головою.
Возьмем в пример несчастный дом, каковых множество, где жена
не имеет никакой сердечной дружбы к мужу, ни он к жене доверенности; где
каждый с своей стороны своротили с пути добродетели.
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству
не могут
не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что
каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Скотинин. Худой покой! ба! ба! ба! да разве светлиц у меня мало? Для нее одной отдам угольную с лежанкой. Друг ты мой сердешный! коли у меня теперь, ничего
не видя, для
каждой свинки клевок особливый, то жене найду светелку.
Каждая рота имеет шесть сажен ширины —
не больше и
не меньше;
каждый дом имеет три окна, выдающиеся в палисадник, в котором растут: барская спесь, царские кудри, бураки и татарское мыло.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же время всем и
каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы
не волновать народ и
не поселить в нем несбыточных мечтаний.
В
каждом доме живут по двое престарелых, по двое взрослых, по двое подростков и по двое малолетков, причем лица различных полов
не стыдятся друг друга.
Все изменилось с этих пор в Глупове. Бригадир, в полном мундире,
каждое утро бегал по лавкам и все тащил, все тащил. Даже Аленка начала походя тащить, и вдруг ни с того ни с сего стала требовать, чтоб ее признавали
не за ямщичиху, а за поповскую дочь.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него был желудок, в котором, как в могиле, исчезали всякие куски. Этот
не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений.
Каждый день с раннего утра он отправлялся в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь. В короткое время обоняние его было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.
Он решился. Река
не захотела уйти от него — он уйдет от нее. Место, на котором стоял старый Глупов, опостылело ему. Там
не повинуются стихии, там овраги и буераки на
каждом шагу преграждают стремительный бег; там воочию совершаются волшебства, о которых
не говорится ни в регламентах, ни в сепаратных предписаниях начальства. Надо бежать!
С течением времени Байбаков
не только перестал тосковать, но даже до того осмелился, что самому градскому голове посулил отдать его без зачета в солдаты, если он
каждый день
не будет выдавать ему на шкалик.
Казалось, между ними существовали какие-то старые счеты, которых они
не могли забыть и которые
каждая сторона формулировала так:"Кабы
не ваше (взаимно) тогда воровство, гуляли бы мы и о сю пору по матушке-Москве".
Убеждение, что это
не злодей, а простой идиот, который шагает все прямо и ничего
не видит, что делается по сторонам, с
каждым днем приобретало все больший и больший авторитет.
Жизнь ни на мгновенье
не отвлекается от исполнения бесчисленного множества дурацких обязанностей, из которых
каждая рассчитана заранее и над
каждым человеком тяготеет как рок.
Как нарочно, это случилось в ту самую пору, когда страсть к законодательству приняла в нашем отечестве размеры чуть-чуть
не опасные; канцелярии кипели уставами, как никогда
не кипели сказочные реки млеком и медом, и
каждый устав весил отнюдь
не менее фунта.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий время еще
не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико
каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым в бедствиях надлежит".
Такова была простота нравов того времени, что мы, свидетели эпохи позднейшей, с трудом можем перенестись даже воображением в те недавние времена, когда
каждый эскадронный командир,
не называя себя коммунистом, вменял себе, однако ж, за честь и обязанность быть оным от верхнего конца до нижнего.
У меня солнце
каждый день на востоке встает, и я
не могу распорядиться, чтобы оно вставало на западе!"
— Ну, это, брат, дудки! После этого
каждый поросенок будет тебе в глаза лгать, что он
не поросенок, а только поросячьими духами прыскается!
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — говорил он купчихе Распоповой, — вовсе
не такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл
каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или законы.]
И стрельцы и пушкари аккуратно
каждый год около петровок выходили на место; сначала, как и путные, искали какого-то оврага, какой-то речки да еще кривой березы, которая в свое время составляла довольно ясный межевой признак, но лет тридцать тому назад была срублена; потом, ничего
не сыскав, заводили речь об"воровстве"и кончали тем, что помаленьку пускали в ход косы.
Он приписывал это своему достоинству,
не зная того, что Метров, переговорив со всеми своими близкими, особенно охотно говорил об этом предмете с
каждым новым человеком, да и вообще охотно говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
— Только я
не знаю, — вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, — какое же твое прошедшее могло его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой? Это бывает с
каждою девушкой.
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить их. Произошло замешательство, шопот и улыбки, но торжественно-умиленное выражение на лицах обручаемых
не изменилось; напротив, путаясь руками, они смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь
каждый надел свое кольцо, невольно замерла у него на губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.
Его она видела
каждый день, вас давно
не видала.
Несколько раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и
каждый раз ошибались, и священник шопотом поправлял их. Наконец, сделав, что нужно было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити большое, а Левину маленькое; опять они запутались и два раза передавали кольцо из руки в руку, и всё-таки выходило
не то, что требовалось.
Вронский был
не только знаком со всеми, но видал
каждый день всех, кого он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с какими входят в комнату к людям, от которых только что вышли.
Сергей Иванович говорил, что он любит и знает народ и часто беседовал с мужиками, что̀ он умел делать хорошо,
не притворяясь и
не ломаясь, и из
каждой такой беседы выводил общие данные в пользу народа и в доказательство, что знал этот народ.
В Левинском, давно пустынном доме теперь было так много народа, что почти все комнаты были заняты, и почти
каждый день старой княгине приходилось, садясь зa стол, пересчитывать всех и отсаживать тринадцатого внука или внучку за особенный столик. И для Кити, старательно занимавшейся хозяйством, было
не мало хлопот о приобретении кур, индюшек, уток, которых при летних аппетитах гостей и детей выходило очень много.
Не чувствуя движения своих ног, Ласка напряженным галопом, таким, что при
каждом прыжке она могла остановиться, если встретится необходимость, поскакала направо прочь от дувшего с востока предрассветного ветерка и повернулась на ветер.
Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на
каждом шагу видел, что это было совсем
не то, что он воображал.
Было самое спешное рабочее время, когда во всем народе проявляется такое необыкновенное напряжение самопожертвования в труде, какое
не проявляется ни в каких других условиях жизни и которое высоко ценимо бы было, если бы люди, проявляющие эти качества, сами ценили бы их, если б оно
не повторялось
каждый год и если бы последствия этого напряжения
не были так просты.
Она, как часто бывает, глядя на часы, ждала ее
каждую минуту и пропустила именно ту, когда гостья приехала, так что
не слыхала звонка.
Перед отъездом Вронского на выборы, обдумав то, что те сцены, которые повторялись между ними при
каждом его отъезде, могут только охладить, а
не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но тот холодный, строгий взгляд, которым он посмотрел на нее, когда пришел объявить о своем отъезде, оскорбил ее, и еще он
не уехал, как спокойствие ее уже было разрушено.
Если бы
не это всё усиливающееся желание быть свободным,
не иметь сцены
каждый раз, как ему надо было ехать в город на съезд, на бега, Вронский был бы вполне доволен своею жизнью.
Левин был в Кашине уже шестой день, посещая
каждый день собрание и хлопоча по делу сестры, которое всё
не ладилось.
Она говорила себе: «Нет, теперь я
не могу об этом думать; после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда
не наступало;
каждый paз, как являлась ей мысль о том, что она сделала, и что с ней будет, и что она должна сделать, на нее находил ужас, и она отгоняла от себя эти мысли.
Но
каждый раз, как он начинал говорить с ней, он чувствовал, что тот дух зла и обмана, который владел ею, овладевал и им, и он говорил с ней совсем
не то и
не тем тоном, каким хотел говорить.