Неточные совпадения
Нужно было даже поменьше любить его,
не думать за него ежеминутно,
не отводить от него
каждую заботу и неприятность,
не плакать и
не страдать вместо его и в детстве, чтоб дать ему самому почувствовать приближение грозы, справиться с своими силами и подумать о своей судьбе — словом, узнать, что он мужчина.
Александр сначала с провинциальным любопытством вглядывался в
каждого встречного и
каждого порядочно одетого человека, принимая их то за какого-нибудь министра или посланника, то за писателя: «
Не он ли? — думал он, —
не этот ли?» Но вскоре это надоело ему — министры, писатели, посланники встречались на
каждом шагу.
«Таких людей
не бывает! — подумал огорченный и изумленный Александр, — как
не бывает? да ведь герой-то я сам. Неужели мне изображать этих пошлых героев, которые встречаются на
каждом шагу, мыслят и чувствуют, как толпа, делают, что все делают, — эти жалкие лица вседневных мелких трагедий и комедий,
не отмеченные особой печатью… унизится ли искусство до того?..»
— Грех вам бояться этого, Александр Федорыч! Я люблю вас как родного; вот
не знаю, как Наденька; да она еще ребенок: что смыслит? где ей ценить людей! Я
каждый день твержу ей: что это, мол, Александра Федорыча
не видать, что
не едет? и все поджидаю. Поверите ли,
каждый день до пяти часов обедать
не садилась, все думала: вот подъедет. Уж и Наденька говорит иногда: «Что это, maman, кого вы ждете? мне кушать хочется, и графу, я думаю, тоже…»
— Да почти
каждый день, а иногда по два раза в один день; такой добрый, так полюбил нас… Ну вот, говорит Наденька: «Есть хочу да и только! пора за стол». — «А как Александр Федорыч, говорю я, будет?..» — «
Не будет, говорит она, хотите пари, что
не будет? нечего ждать…» — Любецкая резала Александра этими словами, как ножом.
— Да, вы
не ошиблись! — продолжал он, — рассудок мой угасает с
каждым днем… Можно ли так коварно, неблагодарно поступить с человеком, который любил вас больше всего на свете, который все забыл для вас, все… думал скоро быть счастливым навсегда, а вы…
— Какое, сударь,
не принимаем: уж все перебывали, только вас нет; барыня
не надивится. Вот его сиятельство так
каждый день изволит жаловать… такой добрый барин. Я намедни ходил к нему с какой-то тетрадкой от барышни — красненькую пожаловал.
— Какой? — отвечал Александр, — я бы потребовал от нее первенства в ее сердце. Любимая женщина
не должна замечать, видеть других мужчин, кроме меня; все они должны казаться ей невыносимы. Я один выше, прекраснее, — тут он выпрямился, — лучше, благороднее всех.
Каждый миг, прожитый
не со мной, для нее потерянный миг. В моих глазах, в моих разговорах должна она почерпать блаженство и
не знать другого…
Наконец, любить — значит подстерегать
каждый взгляд любимого существа, как бедуин подстерегает
каждую каплю росы для освежения запекшихся от зноя уст; волноваться в отсутствии его роем мыслей, а при нем
не уметь высказать ни одной, стараться превзойти друг друга в пожертвованиях…»
— Все испытывают эти вещи, — продолжал Петр Иваныч, обращаясь к племяннику, — кого
не трогают тишина или там темнота ночи, что ли, шум дубравы, сад, пруды, море? Если б это чувствовали одни художники, так некому было бы понимать их. А отражать все эти ощущения в своих произведениях — это другое дело: для этого нужен талант, а его у тебя, кажется, нет. Его
не скроешь: он блестит в
каждой строке, в
каждом ударе кисти…
«Что это за мистификация, мой любезнейший Петр Иваныч? Вы пишете повести! Да кто ж вам поверит? И вы думали обморочить меня, старого воробья! А если б, чего боже сохрани, это была правда, если б вы оторвали на время ваше перо от дорогих, в буквальном смысле, строк, из которых
каждая, конечно,
не один червонец стоит, и перестав выводить почтенные итоги, произвели бы лежащую передо мною повесть, то я и тогда сказал бы вам, что хрупкие произведения вашего завода гораздо прочнее этого творения…»
— Можно, но
не для тебя.
Не бойся: я такого мудреного поручения тебе
не дам. Ты вот только что сделай. Ухаживай за Тафаевой, будь внимателен,
не давай Суркову оставаться с ней наедине… ну, просто взбеси его. Мешай ему: он слово, ты два, он мнение, ты опровержение. Сбивай его беспрестанно с толку, уничтожай на
каждом шагу…
— Хорошо, вели давать! Вот ты кстати напомнила об обеде. Сурков говорит, что ты, Александр, там почти
каждый день обедаешь, что, говорит, оттого нынче у вас и по пятницам
не бывает, что будто вы целые дни вдвоем проводите… черт знает, что врал тут, надоел; наконец я его выгнал. Так и вышло, что соврал. Нынче пятница, а вот ты налицо!
Юлия была уж взволнована ожиданием. Она стояла у окна, и нетерпение ее возрастало с
каждой минутой. Она ощипывала китайскую розу и с досадой бросала листья на пол, а сердце так и замирало: это был момент муки. Она мысленно играла в вопрос и ответ: придет или
не придет? вся сила ее соображения была устремлена на то, чтоб решить эту мудреную задачу. Если соображения говорили утвердительно, она улыбалась, если нет — бледнела.
Она изредка перекинется с Александром вопросом и получит: «да» или «нет» — и довольна; а
не получит этого, так посмотрит на него пристально; он улыбнется ей, и она опять счастлива.
Не улыбнись он и
не ответь ничего, она начнет стеречь
каждое движение,
каждый взгляд и толковать по-своему, и тогда
не оберешься упреков.
Она любит его с
каждым днем сильнее и сильнее;
не оттого ли?
Александр обернулся. В двух шагах от них стоял старик, под руку с ним хорошенькая девушка, высокого роста, с открытой головой и с зонтиком в руках. Брови у ней слегка нахмурились. Она немного нагнулась вперед и с сильным участием следила глазами за
каждым движением Костякова. Она даже
не заметила Александра.
Лиза всякий раз с нетерпением поджидала прихода приятелей. Костякову
каждый вечер готовилась чашка душистого чаю с ромом — и, может быть, Лиза отчасти обязана была этой хитрости тем, что они
не пропускали ни одного вечера. Если они опаздывали, Лиза с отцом шла им навстречу. Когда ненастная погода удерживала приятелей дома, на другой день упрекам, и им, и погоде,
не было конца.
Между тем Лиза кокетливо одевалась,
не брала с собой ни отца, ни няньки и
каждый вечер просиживала до поздней ночи под деревом.
Александр прошел по всем комнатам, потом по саду, останавливаясь у
каждого куста, у
каждой скамьи. Ему сопутствовала мать. Она, вглядываясь в его бледное лицо, вздыхала, но плакать боялась; ее напугал Антон Иваныч. Она расспрашивала сына о житье-бытье, но никак
не могла добиться причины, отчего он стал худ, бледен и куда девались волосы. Она предлагала ему и покушать и выпить, но он, отказавшись от всего, сказал, что устал с дороги и хочет уснуть.
Всякое явление в мире науки и искусства, всякая новая знаменитость будили в нем вопрос: «Почему это
не я, зачем
не я?» Там на
каждом шагу он встречал в людях невыгодные для себя сравнения… там он так часто падал, там увидал как в зеркале свои слабости… там был неумолимый дядя, преследовавший его образ мыслей, лень и ни на чем
не основанное славолюбие; там изящный мир и куча дарований, между которыми он
не играл никакой роли.
—
Не все ли равно? Вы вскользь сделали ваше замечание, да и забыли, а я с тех пор слежу за ней пристально и с
каждым днем открываю в ней новые, неутешительные перемены — и вот три месяца
не знаю покоя. Как я прежде
не видал —
не понимаю! Должность и дела отнимают у меня и время, и здоровье… а вот теперь, пожалуй, и жену.
— Как коварна судьба, доктор! уж я ли
не был осторожен с ней? — начал Петр Иваныч с несвойственным ему жаром, — взвешивал, кажется,
каждый свой шаг… нет, где-нибудь да подкосит, и когда же? при всех удачах, на такой карьере… А!
Он тогда опомнился и стал догадываться, что, ограждая жену методически от всех уклонений, которые могли бы повредить их супружеским интересам, он вместе с тем
не представил ей в себе вознаградительных условий за те, может быть, непривилегированные законом радости, которые бы она встретила вне супружества, что домашний ее мир был
не что иное, как крепость, благодаря методе его неприступная для соблазна, но зато в ней встречались на
каждом шагу рогатки и патрули и против всякого законного проявления чувства…
Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить ему — изволь: у
каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто
не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и
каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили
каждую // Чуть-чуть
не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На
каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу
не привидится // Во сне, какие праздники, //
Не день,
не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!