Неточные совпадения
Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди,
не успевшие освежить сном свои мускулы.
Лучший слесарь на фабрике и первый силач в слободке, он держался с начальством грубо и поэтому зарабатывал мало,
каждый праздник кого-нибудь избивал, и все его
не любили, боялись.
Почти
каждый вечер после работы у Павла сидел кто-нибудь из товарищей, и они читали, что-то выписывали из книг, озабоченные,
не успевшие умыться. Ужинали и пили чай с книжками в руках, и все более непонятны для матери были их речи.
Задевают за все, ощупывают
каждое и отбрасывают от себя,
не теряя веры и надежды…
— Это — естественно! — воскликнул Егор. — А насчет Павла вы
не беспокойтесь,
не грустите. Из тюрьмы он еще лучше воротится. Там отдыхаешь и учишься, а на воле у нашего брата для этого времени нет. Я вот трижды сидел и
каждый раз, хотя и с небольшим удовольствием, но с несомненной пользой для ума и сердца.
Каждый приносил с собой что-нибудь новое, и оно уже
не тревожило мать.
Каждый хочет быть сытым сегодня, никто
не желает отложить свой обед даже на завтра, если может съесть его сейчас.
Каждый раз, когда у Андрея собирались товарищи на чтение нового номера заграничной газеты или брошюры, приходил и Николай, садился в угол и молча слушал час, два. Кончив чтение, молодежь долго спорила, но Весовщиков
не принимал участия в спорах. Он оставался дольше всех и один на один с Андреем ставил ему угрюмый вопрос...
—
Не глотали бы мух, так
не вырвало бы! — помолчав, сказал Андрей. — И все-таки, ненько,
каждая капля их крови заранее омыта озерами народных слез…
Павел и Андрей почти
не спали по ночам, являлись домой уже перед гудком оба усталые, охрипшие, бледные. Мать знала, что они устраивают собрания в лесу, на болоте, ей было известно, что вокруг слободы по ночам рыскают разъезды конной полиции, ползают сыщики, хватая и обыскивая отдельных рабочих, разгоняя группы и порою арестуя того или другого. Понимая, что и сына с Андреем тоже могут арестовать
каждую ночь, она почти желала этого — это было бы лучше для них, казалось ей.
Они были сильно испуганы и всю ночь
не спали, ожидая
каждую минуту, что к ним постучат, но
не решились выдать ее жандармам, а утром вместе с нею смеялись над ними. Однажды она, переодетая монахиней, ехала в одном вагоне и на одной скамье со шпионом, который выслеживал ее и, хвастаясь своей ловкостью, рассказывал ей, как он это делает. Он был уверен, что она едет с этим поездом в вагоне второго класса, на
каждой остановке выходил и, возвращаясь, говорил ей...
Мать заметила, что парни, все трое, слушали с ненасытным вниманием голодных душ и
каждый раз, когда говорил Рыбин, они смотрели ему в лицо подстерегающими глазами. Речь Савелия вызывала на лицах у них странные, острые усмешки. В них
не чувствовалось жалости к больному.
— Красота какая, Николай Иванович, а? И сколько везде красоты этой милой, — а все от нас закрыто и все мимо летит,
не видимое нами. Люди мечутся — ничего
не знают, ничем
не могут любоваться, ни времени у них на это, ни охоты. Сколько могли бы взять радости, если бы знали, как земля богата, как много на ней удивительного живет. И все — для всех,
каждый — для всего, — так ли?
Иногда приходила Сашенька, она никогда
не сидела долго, всегда говорила деловито,
не смеясь, и
каждый раз, уходя, спрашивала мать...
— Желаниям человека нет меры, его сила — неисчерпаема! Но мир все-таки еще очень медленно богатеет духом, потому что теперь
каждый, желая освободить себя от зависимости, принужден копить
не знания, а деньги. А когда люди убьют жадность, когда они освободят себя из плена подневольного труда…
Каждый раз, когда ей давали какое-нибудь поручение, ее крепко охватывало желание исполнить это дело быстро и хорошо, и она уже
не могла думать ни о чем, кроме своей задачи. И теперь, озабоченно опустив брови, деловито спрашивала...
— Я скажу всего несколько слов! — спокойно заявил молодой человек. — Товарищи! Над могилой нашего учителя и друга давайте поклянемся, что
не забудем никогда его заветы, что
каждый из нас будет всю жизнь неустанно рыть могилу источнику всех бед нашей родины, злой силе, угнетающей ее, — самодержавию!
— Когда же я боялась? И в первый раз делала это без страха… а тут вдруг… —
Не кончив фразу, она опустила голову.
Каждый раз, когда ее спрашивали —
не боится ли она, удобно ли ей, может ли она сделать то или это, — она слышала в подобных вопросах просьбу к ней, ей казалось, что люди отодвигают ее от себя в сторону, относятся к ней иначе, чем друг к другу.
Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить ему — изволь: у
каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто
не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и
каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили
каждую // Чуть-чуть
не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На
каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу
не привидится // Во сне, какие праздники, //
Не день,
не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!