Неточные совпадения
— У нас хлеб дорогой, а ты глуп. Нет, брат, нам с тобой
не по пути… — отвечал Окулко, чутко прислушиваясь к
каждому звуку.
Первый ученик Ecole polytechnique
каждый день должен был спускаться по стремянке с киркой в руках и с блендочкой на кожаном поясе на глубину шестидесяти сажен и работать там наравне с другими; он представлял в заводском хозяйстве ценность, как мускульная сила, а в его знаниях никто
не нуждался.
Положение Татьяны в семье было очень тяжелое. Это было всем хорошо известно, но
каждый смотрел на это, как на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где дело касалось жены — вся семья молчала и делала вид, что ничего
не видит и
не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную бабу под обух своими руками. Когда соседки начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы и всегда отвечала одно и то же...
Петру Елисеичу
не хотелось вступать в разговоры с Мосеем, но так как он, видимо, являлся здесь представителем Самосадки, то пришлось подробно объяснять все, что Петр Елисеич знал об уставных грамотах и наделе землей бывших помещичьих крестьян. Старички теперь столпились вокруг всего стола и жадно ловили
каждое слово, поглядывая на Мосея, — так ли, мол, Петр Елисеич говорит.
Такие разговоры повторялись
каждый день с небольшими вариациями, но последнего слова никто
не говорил, а всё ходили кругом да около. Старый Тит стороной вызнал, как думают другие старики. Раза два, закинув какое-нибудь заделье, он объехал почти все покосы по Сойге и Култыму и везде сталкивался со стариками. Свои туляки говорили все в одно слово, а хохлы или упрямились, или хитрили. Ну, да хохлы сами про себя знают, а Тит думал больше о своем Туляцком конце.
Где он проходил, везде шум голосов замирал и точно сами собой снимались шляпы с голов. Почти все рабочие ходили на фабрике в пеньковых прядениках вместо сапог, а мастера, стоявшие у молота или у прокатных станов, — в кожаных передниках, «защитках». У
каждого на руке болталась пара кожаных вачег, без которых и к холодному железу
не подступишься.
Куда бы эти бабы делись, если бы
не Таисья: у
каждой свое горе и
каждая бежала к Таисье, чуть что случится.
Маленькое сморщенное лицо у Горбатого дышало непреодолимою энергией, я в
каждом слове сказывалось твердое убеждение. Ходоки долго спорили и опять ни до чего
не доспорились.
— Это ты верно… — рассеянно соглашался Груздев. — Делами-то своими я уж очень раскидался: и кабаки, и лавки с красным товаром, и караван, и торговля хлебом. Одних приказчиков да целовальников больше двадцати человек, а за
каждым нужен глаз… Наше дело тоже аховое:
не кормя,
не поя, ворога
не наживешь.
— Этакое хайло чертово, подумаешь! — ругался
каждый раз Слепень, когда раздавался этот свисток. —
Не к добру он воет.
— Хорошо, хорошо… Мы это еще увидим. А что за себя
каждый — это ты верно сказал. Вот у Никона Авдеича (старик ткнул на Палача) ни одной души
не ушло, а ты ползавода распустил.
— Нет, я
не раскаиваюсь в этом, — ответил он дрожащим голосом. —
Каждый порядочный человек должен был сделать то же самое.
Можно себе представить удивление Никитича, когда после двенадцати часов ночи он увидал проходившего мимо его корпуса Петра Елисеича. Он даже протер себе глаза: уж
не блазнит ли, грешным делом? Нет, он, Петр Елисеич… Утром рано он приходил на фабрику
каждый день, а ночью
не любил ходить, кроме редких случаев, как пожар или другое какое-нибудь несчастие. Петр Елисеич обошел все корпуса, осмотрел все работы и завернул под домну к Никитичу.
По зимам Морок решительно ничего
не делал и поэтому преследовал своего врага на
каждом шагу.
— Все-то у вас есть, Анисья Трофимовна, — умиленно говорил солдат. —
Не как другие прочие бабы, которые от одной своей простоты гинут… У
каждого своя линия. Вот моя Домна… Кто богу
не грешен, а я
не ропщу: и хороша — моя, и худа — моя… Закон-то для всех один.
Приметила Дарья, что и Феклиста тоже
не совсем чиста, — пока на фабрике робила, так грех на стороне оставался, а тут
каждая малость наверх плыла.
С этого разговора песни Наташки полились
каждый вечер, а днем она то и дело попадала Груздеву на глаза. Встретится, глаза опустит и даже покраснеет. Сейчас видно, что очестливая девка,
не халда какая-нибудь. Раз вечерком Груздев сказал Артему, чтобы он позвал Наташку к нему в балаган: надо же ее хоть чаем напоить, а то что девка задарма горло дерет?
Не один раз спрашивала Авгарь про убийство отца Гурия, и
каждый раз духовный брат Конон отпирался. Всю жизнь свою рассказывал, а этого
не признавал, потому что очень уж приставала к нему духовная сестра с этим Гурием. Да и дело было давно, лет десять тому назад.
— Успокой ты мою душу, скажи… — молила она, ползая за ним по избушке на коленях. — Ведь я
каждую ночь слышу, как ребеночек плачет… Я это сначала на отца Гурия думала, а потом уж догадалась. Кононушко, братец, скажи только одно слово: ты его убил? Ах, нет, и
не говори лучше, все равно
не поверю… ни одному твоему слову
не поверю, потому что вынял ты из меня душу.
Так прошел август и наступил сентябрь. Прохарчившееся в страду население роптало. Мастеровые
каждый день собирались около заводской конторы и подолгу галдели. Контора сама ничего
не знала, и канцелярская сложная машина так же бездействовала, как и фабрика. Даже на базаре остановилась всякая продажа, и только бойко торговали одни груздевские кабаки.
Наступила страда, но и она
не принесла старикам обычного рабочего счастья. Виной всему был покос Никитича, на котором доменный мастер страдовал вместе с племянником Тишкой и дочерью Оленкой. Недавние ребята успели сделаться большими и помогали Никитичу в настоящую силу. Оленка щеголяла в кумачном сарафане, и ее голос
не умолкал с утра до ночи, — такая уж голосистая девка издалась. Пашка Горбатый, страдовавший с отцом, потихоньку
каждый вечер удирал к Тишке и вместе с ним веселился на кержацкую руку.
За обедом Голиковский тоже держался крайне рассеянно, но Нюрочка
не показалась, и он уехал сейчас же после обеда. Петр Елисеич только пожимал плечами. В следующий раз Голиковский приехал через две недели, потом стал ездить
каждую неделю и, наконец, по два раза в неделю.
Желание отца было приведено в исполнение в тот же день. Нюрочка потащила в сарайную целый ворох книг и торжественно приготовилась к своей обязанности чтицы. Она читала вслух недурно, и, кроме Васи, ее внимательно слушали Таисья и Сидор Карпыч. Выбор статей был самый разнообразный, но Васе больше всего нравились повести и романы из русской жизни. В
каждой героине он видел Нюрочку и в
каждом герое себя, а пока только
не спускал глаз с своей сиделки.
— Других? Нет, уж извините, Леонид Федорыч, других таких-то вы днем с огнем
не сыщете… Помилуйте, взять хоть тех же ключевлян! Ах, Леонид Федорович, напрасно-с… даже весьма напрасно: ведь это полное разорение. Сила уходит, капитал, которого и
не нажить… Послушайте меня, старика, опомнитесь. Ведь это похуже крепостного права, ежели уж никакого житья
не стало… По душе надо сделать… Мы наказывали, мы и жалели при случае. Тоже в
каждом своя совесть есть…
Он теперь
каждый вечер уходил в господский дом и сидел в кухне до тех пор, пока Катря
не выгоняла его.
Наследственность
не знает пощады, она в крови, в
каждом волокне нервной ткани, в
каждой органической клеточке, как отрава, как страшное проклятие, как постоянный свидетель ничтожества человека и всего человечества.
Доктор задумался и даже немного покраснел, проверяя самого себя. Да, самое лучшее будет ему
не возвращаться в Ключевской завод, как говорит Парасковья Ивановна. Нюрочка ему нравилась, как редкий экземпляр —
не больше, а она могла взглянуть на него другими глазами. Да и момент-то выдался такой, что она пойдет на
каждое ласковое слово, на
каждый участливый взгляд. Он
не подумал об этом, потому что думал только об одном себе.
Неточные совпадения
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а
не хочешь заплатить ему — изволь: у
каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол
не сыщет.
Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто
не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и
каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили
каждую // Чуть-чуть
не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На
каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу
не привидится // Во сне, какие праздники, //
Не день,
не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!