Неточные совпадения
Не знаю, жива ли она теперь, но после смерти мужа она долгое время
каждое лето появлялась в Отраде в сопровождении француза с крутыми бедрами и дугообразными, словно писаными бровями.
Одним (исключительно, впрочем, семейным и служившим во дворе, а
не в горнице) дозволяли держать корову и пару овец на барском корму, отводили крошечный огород под овощи и отсыпали на
каждую душу известную пропорцию муки и круп.
Словом сказать, трагедии самые несомненные совершались на
каждом шагу, и никто и
не подозревал, что это трагедия, а говорили резонно, что с «подлянками» иначе поступать нельзя.
Сбор кончился. Несколько лотков и горшков нагружено верхом румяными, сочными и ароматическими плодами. Процессия из пяти человек возвращается восвояси, и у
каждого под мышками и на голове драгоценная ноша. Но Анна Павловна
не спешит; она заглядывает и в малинник, и в гряды клубники, и в смородину. Все уже созревает, а клубника даже к концу приходит.
Докладывают, что ужин готов. Ужин представляет собой повторение обеда, за исключением пирожного, которое
не подается. Анна Павловна зорко следит за
каждым блюдом и замечает, сколько уцелело кусков. К великому ее удовольствию, телятины хватит на весь завтрашний день, щец тоже порядочно осталось, но с галантиром придется проститься. Ну, да ведь и то сказать — третий день галантир да галантир! можно и полоточком полакомиться, покуда
не испортились.
Недели с три
каждый день я,
не разгибая спины, мучился часа по два сряду, покуда наконец
не достиг кой-каких результатов. Перо вертелось уже
не так сильно; рука почти
не ерзала по столу; клякс становилось меньше; ряд палок уже
не представлял собой расшатавшейся изгороди, а шел довольно ровно. Словом сказать, я уже начал мечтать о копировании палок с закругленными концами.
Пускай
каждый новый день удостоверяет его, что колдовству нет конца; пускай вериги рабства с
каждым часом все глубже и глубже впиваются в его изможденное тело, — он верит, что злосчастие его
не бессрочно и что наступит минута, когда Правда осняет его, наравне с другими алчущими и жаждущими.
Ради говельщиков-крестьян (господа и вся дворня говели на страстной неделе, а отец с тетками, сверх того, на первой и на четвертой), в церкви
каждый день совершались службы, а это, в свою очередь, тоже напоминало ежели
не о покаянии, то о сдержанности.
— И, братец! сытехоньки! У Рождества кормили — так на постоялом людских щец похлебали! — отвечает Ольга Порфирьевна, которая тоже отлично понимает (церемония эта, в одном и том же виде, повторяется
каждый год), что если бы она и приняла братнино предложение, то из этого ничего бы
не вышло.
В таком же беспорядочном виде велось хозяйство и на конном и скотном дворах. Несмотря на изобилие сенокосов, сена почти никогда недоставало, и к весне скотина выгонялась в поле чуть живая. Молочного хозяйства и в заводе
не было.
Каждое утро посылали на скотную за молоком для господ и были вполне довольны, если круглый год хватало достаточно масла на стол. Это было счастливое время, о котором впоследствии долго вздыхала дворня.
Чувствуя себя связанным беспрерывным чиновничьим надзором, он лично вынужден был сдерживать себя, но ничего
не имел против того, когда жена, становясь на молитву, ставила рядом с собой горничную и за
каждым словом щипала ее, или когда она приказывала щекотать провинившуюся «девку» до пены у рта, или гонять на корде, как лошадь, подстегивая сзади арапником.
Случалось, например, что три двора, выстроенные рядом, принадлежали троим владельцам, состояли
каждый на своем положении, платили разные оброки, и жильцы их
не могли родниться между собой иначе, как с помощью особой процедуры, которая была обязательна для всех вообще разнопоместных крестьян.
Словом сказать, уколы для помещичьего самолюбия встречались на
каждом шагу, хотя я должен сказать, что матушку
не столько огорчали эти уколы, сколько бестолковая земельная чересполосица, которая мешала приняться вплотную за управление.
Торговая площадь
не была разделена, и доходы с нее делились пропорционально между совладельцами.
Каждый год, с общего согласия, установлялась такса с возов, лавок, трактиров и кабака, причем торговать в улицах и в собственных усадьбах хотя и дозволялось, но под условием особенного и усиленного налога. При этих совещаниях матушке принадлежали две пятых голоса, а остальные три пятых — прочим совладельцам. Очевидно, она всегда оставалась в меньшинстве.
Заболотье славилось своими торгами, и
каждую неделю по вторникам в нем собирался базар. Зимой базары бывали очень людные, но летом очень часто случалось, что съезжались лишь несколько телег. В старину торговые пункты устанавливались как-то своеобразно, и я теперь даже
не могу объяснить, почему, например, Заболотье, стоявшее в стороне от большой дороги и притом в лощине, сделалось значительным торговым местечком.
Делили сначала богатые дворы, потом средние и, наконец, бедные, распространяя этот порядок
не только на село, но и на деревни, так что во всякой деревне у
каждого попа были свои прихожане.
Тем
не менее матушка зорко следила за
каждым его шагом, потому что репутация «перемётной сумы» утвердилась за ним едва ли даже
не прочнее, нежели репутация искусного дельца.
Батюшка с тетеньками-сестрицами
каждый день ездили в церковь, готовясь к причастию. Только сенные девушки продолжали работать, так что Федос
не выдержал и сказал одной из них...
Ехали легкой рысцой,
не больше шести верст в час, и при
каждой гати, при
каждой песчаной полосе пускали лошадей шагом.
За Григорием Павлычем следовали две сестры: матушка и тетенька Арина Павловна Федуляева, в то время уже вдова, обремененная большим семейством. Последняя ничем
не была замечательна, кроме того, что раболепнее других смотрела в глаза отцу, как будто
каждую минуту ждала, что вот-вот он отопрет денежный ящик и скажет: «Бери, сколько хочешь!»
Он
не только
не уступил старику, хоть бы по наружности, главенства, но всячески и на
каждом шагу ограничивал его.
Она входит, слегка подпрыгивая, как будто ничего
не знает. Как будто и освещение, и благоухание монашек, все это
каждый день так бывает. Понятно, что из груди ее вылетает крик изумления при виде нового лица.
Матушка осторожно открывает помещения, поворачивает
каждую вещь к свету и любуется игрою бриллиантов. «
Не тебе бы, дылде, носить их!» — произносит она мысленно и, собравши баулы, уносит их в свою комнату, где и запирает в шкап. Но на сердце у нее так наболело, что, добившись бриллиантов, она уже
не считает нужным сдерживать себя.
И ткача, и сапожника, и портного можно было держать в постоянномтруде, свойственном специальности
каждого, тогда как услуга цирульника почти совсем
не требовалась.
Но машину
не привозили, а доморощенный олух мозолил да мозолил глаза властной барыни. И
каждый день прикоплял новые слои сала на буфетном столе,
каждый день плевал в толченый кирпич, служивший для чищения ножей, и дышал в чашки, из которых «господа» пили чай…
Время шло. Над Егоркой открыто измывались в застольной и беспрестанно подстрекали Ермолая на новые выходки, так что Федот наконец догадался и отдал жениха на село к мужичку в работники. Матренка, с своей стороны, чувствовала, как с
каждым днем в ее сердце все глубже и глубже впивается тоска, и с нетерпением выслушивала сожаления товарок.
Не сожаления ей были нужны, а развязка.
Не та развязка, которой все ждали, а совсем другая. Одно желание всецело овладело ею: погибнуть, пропасть!
Давно уж, при
каждой встрече, по
каждому случаю эта сутолока идет, и
не вспомнишь, когда она началась.
Решившись восстановить картину прошлого, еще столь недалекого, но уже с
каждым днем более и более утопающего в пучине забвения, я взялся за перо
не с тем, чтобы полемизировать, а с тем, чтобы свидетельствовать истину.
Каждые три года он ездил в веселой компании в губернский город, наблюдая, чтоб было налицо требуемое законом число голосов (кажется,
не меньше семи; в противном случае уезд объявлялся несамостоятельным и присоединялся к соседнему уезду), и члены компании, поделив между собою должностные места, возвращались домой княжить и володеть.
Одно в нем было скверно: ни одного лакея он
не звал по имени, но для
каждого имел свой свист.
Закона
не отменили, а распорядились административно, чтобы
каждый подобный случай сопровождался предварительным исследованием.
Бурмакин был наверху блаженства. Он потребовал, чтоб невеста его
не уезжала в аббатство, и
каждый день виделся с нею. Оба уединялись где-нибудь в уголку; он без умолку говорил, стараясь ввести ее в круг своих идеалов; она прислонялась головой к его плечу и томно прислушивалась к его говору.
— Ну вот. А ты говоришь, что корму для скота
не хватит!.. Разве я могу об этом думать! Ах, голова у меня…
Каждый день, голубчик!
каждый день одно и то же с утра до вечера…
Пила она
не постоянно, а запоем.
Каждые два месяца дней на десять она впадала в настоящее бешенство, и в течение этого времени дом ее наполнялся чисто адским гвалтом. Утративши всякое сознание, она бегала по комнатам, выкрикивала бессмысленные слова, хохотала, плакала, ничего
не ела,
не спала напролет ночей.
К сожалению, пьяная мать оказалась права. Несомненно, что Клавденька у всех на глазах сгорала. Еще когда ей было
не больше четырнадцати лет, показались подозрительные припадки кашля, которые с
каждым годом усиливались. Наследственность брала свое, и так как помощи ниоткуда ждать было нельзя, то девушка неминуемо должна была погибнуть.
Настали изнурительные бессонные ночи, и так как молодое существование еще
не успело запастись внутренним содержанием, то ни о чем другом
не думалось, кроме представления о зияющей бездне, которая с
каждым днем выступала яснее и яснее, ежеминутно готовая поглотить ее.
Родился в Париже, воспитывался в Оксфорде, прослужил некоторое время в качестве attachй при посольстве в Берлине, но далее по службе
не пошел и наконец поселился в Москве, где корчил из себя англомана и писал сочинение под названием: «Река времетечения», в котором
каждый вечер, ложась спать, прибавлял по одной строчке.
Наконец бьет час, подают обедать. Все едят наскоро, точно боятся опоздать; только отец, словно нарочно, медлит. Всегда он так. Тут, того гляди, к третьему звону ко всенощной
не попадем, а он в
каждый кусок вилкой тыкает,
каждый глоток разговорцем пересыпает.