Неточные совпадения
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных
сил.] есть все-таки сечение, и
это сознание подкрепляло его.
В ожидании
этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф
этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя
в действии облегчит».
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той
силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста
в неведении чего бы то ни было, то
в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже
в известном смысле было прочнее его.
Минуты
этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи
в силах оторвать глаза от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась
в этом взоре, и тайна
эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что
в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая
сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможенный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что
это"громадное",
это"всепокоряющее" — не что иное, как идиотство, не нашедшее себе границ.
"Мудрые мира сего! — восклицает по
этому поводу летописец, — прилежно о сем помыслите! и да не смущаются сердца ваши при взгляде на шелепа и иные орудия,
в коих, по высокоумному мнению вашему, якобы
сила и свет просвещения замыкаются!"
Неокрепшие
в самоуправлении, глуповцы начали приписывать
это явление посредничеству какой-то неведомой
силы.
А так как на их языке неведомая
сила носила название чертовщины, то и стали думать, что тут не совсем чисто и что, следовательно, участие черта
в этом деле не может подлежать сомнению.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу
в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и
силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились
этот час
в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Он не верит и
в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает
это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, —
это он знает и знает, что я не
в силах буду сделать
этого».
— Опасность
в скачках военных, кавалерийских, есть необходимое условие скачек. Если Англия может указать
в военной истории на самые блестящие кавалерийские дела, то только благодаря тому, что она исторически развивала
в себе
эту силу и животных и людей. Спорт, по моему мнению, имеет большое значение, и, как всегда, мы видим только самое поверхностное.
— Что? о вчерашнем разговоре? — сказал Левин, блаженно щурясь и отдуваясь после оконченного обеда и решительно не
в силах вспомнить, какой
это был вчерашний разговор.
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира,
в котором он жил
эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным
в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою
силой поднялись
в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
— Я боюсь, что она сама не понимает своего положения. Она не судья, — оправляясь говорил Степан Аркадьич. — Она подавлена, именно подавлена твоим великодушием. Если она прочтет
это письмо, она не
в силах будет ничего сказать, она только ниже опустит голову.
Этот мелкий огонь сжег меня, я не
в силах был выдержать.
Для Константина народ был только главный участник
в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним
в общем деле, иногда приходивший
в восхищенье от
силы, кротости, справедливости
этих людей, очень часто, когда
в общем деле требовались другие качества, приходил
в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась
эта сила задержать где-то
в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для
этой женщины сделал всё, и она затоптала всё
в грязь, которая ей свойственна. Я не злой человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми
силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она сделала мне! — проговорил он со слезами злобы
в голосе.
— Да, но спириты говорят: теперь мы не знаем, что
это за
сила, но
сила есть, и вот при каких условиях она действует. А ученые пускай раскроют,
в чем состоит
эта сила. Нет, я не вижу, почему
это не может быть новая
сила, если она….
Она знала, что никогда он не будет
в силах понять всей глубины ее страданья; она знала, что за его холодный тон при упоминании об
этом она возненавидит его.
— Нет,
это ужасно. Быть рабом каким-то! — вскрикнул Левин, вставая и не
в силах более удерживать своей досады. Но
в ту же секунду почувствовал, что он бьет сам себя.
Положение было мучительно для всех троих, и ни один из них не
в силах был бы прожить и одного дня
в этом положении, если бы не ожидал, что оно изменится и что
это только временное горестное затруднение, которое пройдет.
Он не мог признать, что он тогда знал правду, а теперь ошибается, потому что, как только он начинал думать спокойно об
этом, всё распадалось вдребезги; не мог и признать того, что он тогда ошибался, потому что дорожил тогдашним душевным настроением, а признавая его данью слабости, он бы осквернял те минуты. Он был
в мучительном разладе с самим собою и напрягал все душевные
силы, чтобы выйти из него.
Никогда он с такою
силой после уже не чувствовал
этого, но
в этот первый раз он долго не мог опомниться.
Первое время, вместо спокойствия и отдыха, попав на
эти страшные, с ее точки зрения, бедствия, Дарья Александровна была
в отчаянии: хлопотала изо всех
сил, чувствовала безвыходность положения и каждую минуту удерживала слезы, навертывавшиеся ей на глаза.
Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная
сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна
в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно
это красивое лицо
в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое
в ее прелести.
― Вы говорите ― нравственное воспитание. Нельзя себе представить, как
это трудно! Только что вы побороли одну сторону, другие вырастают, и опять борьба. Если не иметь опоры
в религии, ― помните, мы с вами говорили, ― то никакой отец одними своими
силами без
этой помощи не мог бы воспитывать.
Но
в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило
в голову, что
эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток
силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать
этого одного.
Левин говорил то, что он истинно думал
в это последнее время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело тем более занимало его. Надо же было как-нибудь доживать жизнь, пока не пришла смерть. Темнота покрывала для него всё; но именно вследствие
этой темноты он чувствовал, что единственною руководительною нитью
в этой темноте было его дело, и он из последних
сил ухватился и держался за него.
Взойдя наверх одеться для вечера и взглянув
в зеркало, она с радостью заметила, что она
в одном из своих хороших дней и
в полном обладании всеми своими
силами, а
это ей так нужно было для предстоящего: она чувствовала
в себе внешнюю тишину и свободную грацию движений.
— Если бы не было
этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических наук, мы бы больше подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы дали простор тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что
в этих пилюлях классического образования лежит целебная
сила антинигилизма, и мы смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной
силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
— Нет, не скучно, я очень занят, — сказал он, чувствуя, что она подчиняет его своему спокойному тону, из которого он не
в силах будет выйти, так же, как
это было
в начале зимы.
Он чувствовал, что махает из последних
сил, и решился просить Тита остановиться. Но
в это самое время Тит сам остановился и, нагнувшись, взял травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув, оглянулся. Сзади его шел мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же, не доходя Левина, остановился и принялся точить. Тит наточил свою косу и косу Левина, и они пошли дальше.
И Левину и молодому малому сзади его
эти перемены движений были трудны. Они оба, наладив одно напряженное движение, находились
в азарте работы и не
в силах были изменять движение и
в то же время наблюдать, что было перед ними.
Надо было избавиться от
этой силы. И избавление было
в руках каждого. Надо было прекратить
эту зависимость от зла. И было одно средство — смерть.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство
это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не
в силах итти дальше, сошел с дороги
в лес и сел
в тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
Если я буду знать
это, тогда я знаю, что я сделаю», говорила она себе, не
в силах представить себе того положения,
в котором она будет, убедившись
в его равнодушии.
Точно так же, как пчелы, теперь вившиеся вокруг него, угрожавшие ему и развлекавшие его, лишали его полного физического спокойствия, заставляли его сжиматься, избегая их, так точно заботы, обступив его с той минуты, как он сел
в тележку, лишали его свободы душевной; но
это продолжалось только до тех пор, пока он был среди них. Как, несмотря на пчел, телесная
сила была вся цела
в нем, так и цела была вновь сознанная им его духовная
сила.
Николай сказал, что он приехал теперь получить
эти деньги и, главное, побывать
в своем гнезде, дотронуться до земли, чтобы набраться, как богатыри,
силы для предстоящей деятельности. Несмотря на увеличившуюся сутуловость, несмотря на поразительную с его ростом худобу, движения его, как обыкновенно, были быстры и порывисты. Левин провел его
в кабинет.
Не давая себе отчета, для чего он
это делает, он все
силы своей души напрягал
в эти два дня только на то, чтоб иметь вид спокойный и даже равнодушный.
Правда, что легкость и ошибочность
этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей
силы, отдался
этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что
в его душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо
в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
И
в этой борьбе он видел, что, при величайшем напряжении
сил с его стороны и безо всякого усилия и даже намерения с другой, достигалось только то, что хозяйство шло ни
в чью, и совершенно напрасно портились прекрасные орудия, прекрасная скотина и земля.
— Нет, разорву, разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы. И она подошла к письменному столу, чтобы написать ему другое письмо. Но она
в глубине души своей уже чувствовала, что она не
в силах будет ничего разорвать, не
в силах будет выйти из
этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.
— Нет, я благодарю, я не хочу больше чаю, — сказал Левин и, чувствуя, что он делает неучтивость, но не
в силах более продолжать
этот разговор, краснея встал.
Присутствие
этого ребенка вызывало во Вронском и
в Анне чувство, подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро движется, далеко расходится с надлежащим, но что остановить движение не
в его
силах, что каждая минута удаляет его больше и больше от должного направления и что признаться себе
в отступлении — всё равно, что признаться
в погибели.
― То-то и есть, ты взял чужую мысль, отрезал от нее всё, что составляет ее
силу, и хочешь уверить, что
это что-то новое, ― сказал Николай, сердито дергаясь
в своем галстуке.
Она чувствовала, что то положение
в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что
это положение дорого ей, что она не будет
в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет сильнее самой себя.
Все
эти хлопоты, хождение из места
в место, разговоры с очень добрыми, хорошими людьми, понимающими вполне неприятность положения просителя, но не могущими пособить ему, всё
это напряжение, не дающее никаких результатов, произвело
в Левине чувство мучительное, подобное тому досадному бессилию, которое испытываешь во сне, когда хочешь употребить физическую
силу.
«И ужаснее всего то, — думал он, — что теперь именно, когда подходит к концу мое дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно всё спокойствие и все
силы души, теперь на меня сваливается
эта бессмысленная тревога. Но что ж делать? Я не из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют
силы взглянуть им
в лицо».
На втором приеме было то же. Тит шел мах за махом, не останавливаясь и не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось всё труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не остается более
сил, но
в это самое время Тит останавливался и точил.
Сергей Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и не знал, куда употребить всю свою деятельность. Разговоры
в гостиных, съездах, собраниях, комитетах, везде, где можно было говорить, занимали часть его времени; но он, давнишний городской житель, не позволял себе уходить всему
в разговоры, как
это делал его неопытный брат, когда бывал
в Москве; оставалось еще много досуга и умственных
сил.