Неточные совпадения
Потерявшаяся
в этом вихре одинокая женщина могла только всеми
силами ненавидеть Сашку, которого считала источником всяких бед и злоключений.
Ведь
это новая
сила в полном смысле слова…
— Да,
это верно, но владельцы сторицей получили за свои хлопоты, а вы забываете башкир, на земле которых построены заводы. Забываете приписных к заводам крестьян. [Имеются
в виду крестьяне, жившие во время крепостного права на государственных землях и прикрепленные царским правительством к заводам и фабрикам
в качестве рабочей
силы.]
После своего визита к Половодову Привалов хотел через день отправиться к Ляховскому. Не побывав у опекунов, ему неловко было ехать
в Шатровские заводы, куда теперь его тянуло с особенной
силой, потому что Надежда Васильевна уехала туда.
Эта последняя причина служила для Привалова главной побудительной
силой развязаться поскорее с неприятным визитом
в старое приваловское гнездо.
Половодов выбивался из
сил, чтобы вставить несколько остроумных фраз
в этот беглый разговор, но Ляховская делала вид, что не замечает ни
этих остроумных фраз, ни самого автора.
Эти серые большие глаза глядели к нему прямо
в душу, где с страшной
силой поднялось то чувство, которое он хотел подавить
в себе.
Надежда Васильевна заговорила о Шелехове, которого недолюбливала. Она считала
этого Шелехова главным источником многих печальных недоразумений, но отец с непонятным упорством держится за него. Настоящим разорением он, собственно, обязан ему, но все-таки не
в силах расстаться с ним.
— Да, с
этой стороны Лоскутов понятнее. Но у него есть одно совершенно исключительное качество… Я назвал бы
это качество притягательной
силой, если бы речь шла не о живом человеке. Говорю серьезно… Замечаешь, что чувствуешь себя как-то лучше и умнее
в его присутствии; может быть,
в этом и весь секрет его нравственного влияния.
По-моему, вы выбрали особенно удачный момент для своего предприятия: все общество переживает период брожения всех
сил, сверху донизу, и вот
в эту лабораторию творящейся жизни влить новую струю, провести новую идею особенно важно.
Только с двумя привычками Зося была не
в силах расстаться:
это со своими лошадьми и с тысячью тех милых, очень дорогих и совершенно ненужных безделушек, которыми украшены были
в ее комнате все столы, этажерки и даже подоконники.
— И тщеславие… Я не скрываю. Но знаете, кто сознает за собой известные недостатки, тот стоит на полдороге к исправлению. Если бы была такая рука, которая… Ах да, я очень тщеславна! Я преклоняюсь пред
силой, я боготворю ее.
Сила всегда оригинальна, она дает себя чувствовать во всем. Я желала бы быть рабой именно такой
силы, которая выходит из ряду вон, которая не нуждается вот
в этой мишуре, — Зося обвела глазами свой костюм и обстановку комнаты, — ведь такая
сила наполнит целую жизнь… она даст счастье.
— Рабство… а если мне
это нравится? Если
это у меня
в крови — органическая потребность
в таком рабстве? Возьмите то, для чего живет заурядное большинство: все
это так жалко и точно выкроено по одной мерке. А стоит ли жить только для того, чтобы прожить, как все другие люди… Вот поэтому-то я и хочу именно рабства, потому что всякая
сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали и… хоть немножечко любили…
Зося закусила губу и нервно откинула свои белокурые волосы, которые рассыпались у нее по обнаженным плечам роскошной волной:
в ее красоте
в настоящую минуту было что-то захватывающее, неотразимое,
это была именно
сила, которая властно притягивала к себе. Нужно было быть Лоскутовым, чтобы не замечать ее волшебных чар.
Даже богатство, которое прилило широкой волной, как-то не радовало старика Бахарева, и
в его голове часто вставал вопрос: «Для кого и для чего
это богатство?» Оно явилось, точно насмешка над упавшими
силами старика, напрасно искавшего вокруг себя опоры и поддержки.
Между тем
этот же Ляховский весь точно встряхивался, когда дело касалось новой фирмы «А.Б.Пуцилло-Маляхинский»;
в нем загоралась прежняя энергия, и он напрягал последние
силы, чтобы сломить своего врага во что бы то ни стало.
Это были жалкие усилия, что и сам Ляховский сознавал
в спокойную минуту, но освободиться от своей idee fixe он был не
в силах.
Эта страшная
сила клокотала и бурлила здесь, как вода
в паровом котле: вот-вот она вырвется струей горячего пара и начнет ворочать миллионами колес, валов, шестерен и тысячами тысяч мудреных приводов.
Даже злобы к
этому целому Привалов не находил
в себе: оно являлось только колоссальным фактом, который был прав сам по себе,
в силу своего существования.
Она здесь,
в Узле, — вот о чем думал Привалов, когда возвращался от Павлы Ивановны. А он до сих пор не знал об
этом!.. Доктор не показывается и, видимо, избегает встречаться с ним. Ну,
это его дело.
В Привалове со страшной
силой вспыхнуло желание увидать Надежду Васильевну, увидать хотя издали… Узнает она его или нет? Может быть, отвернется, как от пьяницы и картежника, которого даже бог забыл, как выразилась бы Павла Ивановна?
Возбужденное состояние Привалова передалось ей, и она чувствовала, как холодеет вся. Несколько раз она хотела подняться с места и убежать, но какая-то
сила удерживала ее, и она опять желала выслушать всю
эту исповедь до конца, хотя именно на
это не имела никакого права. Зачем он рассказывал все
это именно ей и зачем именно
в такой форме?
По деревянному тротуару действительно шел Лоскутов. Привалов не узнал его
в первую минуту, хотя по внешности он мало изменился.
В этой характерной фигуре теперь сказывалось какое-то глубокое душевное перерождение;
это было заметно по рассеянному выражению лица и особенно по глазам, потерявшим свою магическую притягательную
силу. Привалова Лоскутов узнал не вдруг и долго пристально всматривался
в него, пока проговорил...
Неточные совпадения
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных
сил.] есть все-таки сечение, и
это сознание подкрепляло его.
В ожидании
этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф
этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя
в действии облегчит».
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той
силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста
в неведении чего бы то ни было, то
в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже
в известном смысле было прочнее его.
Минуты
этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи
в силах оторвать глаза от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась
в этом взоре, и тайна
эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что
в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая
сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможенный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что
это"громадное",
это"всепокоряющее" — не что иное, как идиотство, не нашедшее себе границ.
"Мудрые мира сего! — восклицает по
этому поводу летописец, — прилежно о сем помыслите! и да не смущаются сердца ваши при взгляде на шелепа и иные орудия,
в коих, по высокоумному мнению вашему, якобы
сила и свет просвещения замыкаются!"