Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом
рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие
по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Егеря, впрочем, когда тот пришел, Павел сейчас же сам узнал
по патронташу, повешенному через плечо, и
по ружью в
руке.
Вдруг из всей этой толпы выскочила, — с всклоченными волосами, с дикими глазами и с метлою в
руке, — скотница и начала рукояткой метлы бить медведя
по голове и
по животу.
Александра Григорьевна, никого и ничего,
по ее словам, не боявшаяся для бога, забыв всякое чувство брезгливости, своими
руками пересчитала все церковные медные деньги, все пучки восковых свеч, поверила и подписала счеты.
По вечерам, — когда полковник, выпив рюмку — другую водки, начинал горячо толковать с Анной Гавриловной о хозяйстве, а Паша, засветив свечку, отправлялся наверх читать, — Еспер Иваныч, разоблаченный уже из сюртука в халат, со щегольской гитарой в
руках, укладывался в гостиной, освещенной только лунным светом, на диван и начинал негромко наигрывать разные трудные арии; он отлично играл на гитаре, и вообще видно было, что вся жизнь Имплева имела какой-то поэтический и меланхолический оттенок: частое погружение в самого себя, чтение, музыка, размышление о разных ученых предметах и, наконец, благородные и возвышенные отношения к женщине — всегда составляли лучшую усладу его жизни.
Павел поцеловал у дяди
руку. Еспер Иваныч погладил его
по голове.
В довольно просторной избе он увидел пожилого, но еще молодцеватого солдата, — в рубашке и в штанах с красным кантом, который с рубанком в
руках, стоял около столярного верстака
по колено в наструганных им стружках.
Солдат ничего уже ему не отвечал, а только пошел. Ванька последовал за ним, поглядывая искоса на стоявшую вдали собаку. Выйди за ворота и увидев на голове Вихрова фуражку с красным околышком и болтающийся у него в петлице георгиевский крест, солдат мгновенно вытянулся и приложил даже
руки по швам.
Солдат опять мгновенно вытянулся и приложил
руки по швам.
Плавин шел
по ней привычной ногой, а Павел, следовавший за ним, от переживаемых ощущений решительно не видел,
по какой дороге он идет, — наконец спотыкнулся, упал в яму, прямо лицом и
руками в снег, — перепугался очень, ушибся.
По бледным губам и
по замершей (как бы окостеневшей на дверной скобке)
руке Вихрова можно было заключить, что вряд ли он в этом случае говорил фразу.
В саду Фатеева и Мари, взявшись под
руку, принялись ходить
по высокой траве, вовсе не замечая, что платья их беспрестанно зацепляются за высокий чертополох и украшаются репейниковыми шишками.
Белокурые волосы ее при этом отливали приятным матовым светом, белые
руки ходили
по канве, а на переплете пялец выставлялся носок ее щеголеватого башмака.
В гостиной Вихровы застали довольно большое общество: самую хозяйку, хоть и очень постаревшую, но по-прежнему с претензиями одетую и в тех же буклях 30-х годов, сына ее в расстегнутом вицмундире и в эполетах и монаха в клобуке, с пресыщенным несколько лицом, в шелковой гроденаплевой [Гроденапль — плотная ткань, род тафты, от франц. gros de Naples.] рясе, с красивыми четками в
руках и в чищенных сапогах, — это был настоятель ближайшего монастыря, отец Иоаким, человек ученый, магистр богословия.
— С ножом; я уж защитил ее своей
рукой, так что он слегка даже ранил меня, — отвечал, по-прежнему пунктуально, Постен.
— Нет, не надо! — отвечал тот, не давая ему
руки и целуя малого в лицо; он узнал в нем друга своего детства — мальчишку из соседней деревни — Ефимку, который отлично ходил у него в корню, когда прибегал к нему
по воскресеньям бегать в лошадки.
Павел,
по обыкновению, поцеловал у дяди
руку.
Тот сейчас же его понял, сел на корточки на пол, а
руками уперся в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще в чем дело, начали хохотать до неистовства.
— Простили его потом, когда государь проезжал
по здешней губернии; ну, и с ним Вилье [Вилье, точнее, Виллие Яков Васильевич (1765—1854) — лейб-хирург и президент Медико-хирургической академии.] всегда ездил,
по левую
руку в коляске с ним сидел…
Он почувствовал, что
рука ее сильно при этом дрожала. Что касается до наружности, то она значительно похорошела: прежняя, несколько усиленная худоба в ней прошла, и она сделалась совершенно бель-фам [Бель-фам — видная, представительная, полная женщина.], но грустное выражение в лице по-прежнему, впрочем, оставалось.
Дай-ка, я думаю, нашего молодого соседа удивлю и съезжу тоже! — заключила становая и треснула при этом
рукой по столу.
— Так так-то-с, молодой сосед! — воскликнула она и ударила уже Павла
рукою по ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. — Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.
— Не столько не хочу, сколько не могу —
по всему складу души моей, — произнес Неведомов и стал растирать себе грудь
рукою.
Он обрадовался мне, как какому-нибудь спасителю рода человеческого: целовал у меня
руки, плакал и сейчас же стал жаловаться мне на своих горничных девиц, которые днем и ночью оставляют его, больного, одного; в то время, как он мучится в предсмертной агонии, они
по кухням шумят, пляшут, песни поют.
— Пожалуйста, попросту, по-деревенски, — подхватил генерал и дружески пожал ему
руку.
— О, да благословит тебя бог, добрый друг! — воскликнул Салов с комическим чувством, крепко пожимая
руку Вихрова. — Ехать нам всего лучше в Купеческий клуб, сегодня там совершается великое дело: господа купцы вывозят в первый раз в собрание своих супруг; первая Петровская ассамблея будет для Замоскворечья, — но только не
по высочайшему повелению, а
по собственному желанию! Прогресс!.. Дворянству не хотят уступить.
Затем в одном доме она встречается с молодым человеком: молодого человека Вихров списал с самого себя — он стоит у колонны, закинув курчавую голову свою немного назад и заложив
руку за бархатный жилет, — поза, которую Вихров сам,
по большей части, принимал в обществе.
— Вы видите! — отвечал тот, усиливаясь улыбнуться и показывая на свои мокрые щеки,
по которым, помимо воли его, текли у него слезы; потом он встал и, взяв Павла за
руку, поцеловал его.
Окончив работу, старик принес Вихрову аккуратнейшим образом написанный семинарскою
рукою счет и
по ценам своим не уступающий столичным.
M-lle Прыхина, возвратясь от подружки своей Фатеевой в уездный городок, где родитель ее именно и был сорок лет казначеем, сейчас же побежала к m-lle Захаревской, дочери Ардальона Васильича, и застала ту,
по обыкновению, гордо сидящею с книгою в
руках у окна, выходящего на улицу, одетою, как и всегда, нарядно и причесанною
по последней моде.
— И жаловались, да мало только что-то внимали тому, —
по пословице:
рука руку моет; я бога возблагодарил, как из этой их компании ушел!.. — заключил Добров.
«Батюшка, — говорит попадья, — и свечки-то у покойника не горит; позволено ли
по требнику свечи-то ставить перед нечаянно умершим?» — «А для че, говорит, не позволено?» — «Ну, так, — говорит попадья, — я пойду поставлю перед ним…» — «Поди, поставь!» И только-что матушка-попадья вошла в горенку, где стоял гроб, так и заголосила, так что священник испужался даже, бежит к ней, видит, — она стоит, расставя
руки…
Ванька в этом случае сделал благоразумнее Петра: он и править своей лошадью не стал, а ограничился только тем, что лег вниз грудью в сани и держался обеими
руками за окорчева [Окорчева — гнутая часть головки саней или полозьев.] и только
по временам находил нужным выругать за что-то лошадь.
Вихров ничего ей не сказал, а только посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга
руку и, даже не поцеловавшись на прощанье, разошлись
по своим комнатам. На другой день Клеопатра Петровна была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать, уехал домой.
Катишь почти знала, что она не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на себя смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать себе на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала
руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив себя
по лядвее
рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: «Раз, два, раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
Прыхина сейчас же взяла Юлию под
руку и начала с ней ходить
по зале.
Александр Иваныч, с начала еще этого разговора вставший и все ходивший
по комнате и несколько уже раз подходивший к закуске и выпивавший
по своей четверть-рюмочке, на последних словах Павла вдруг остановился перед ним и, сложив
руки на груди, начал с дрожащими от гнева губами...
Доктор взглянул
по направлению ее
руки и потом, после некоторого молчания, опять протяжно и почти вполголоса прибавил...
— Ах, непременно и, пожалуйста, почаще! — воскликнула Мари, как бы спохватившись. — Вот вы говорили, что я с ума могу сойти, я и теперь какая-то совершенно растерянная и решительно не сумела, что бы вам выбрать за границей для подарка; позвольте вас просить, чтобы вы сами сделали его себе! — заключила она и тотчас же с поспешностью подошла, вынула из стола пачку ассигнаций и подала ее доктору: в пачке была тысяча рублей, что Ришар своей опытной
рукой сейчас, кажется, и ощутил
по осязанию.
Мари, когда ушел муж, сейчас же принялась писать прежнее свое письмо:
рука ее проворно бегала
по бумаге; голубые глаза были внимательно устремлены на нее.
По всему заметно было, что она писала теперь что-то такое очень дорогое и близкое ее сердцу.
Взявшись все трое под
руку, пошли они
по городу, а экипажам своим велели ехать сзади себя.
Юлия, хотя и не столь веселая, как вчера, по-прежнему всю дорогу шла под
руку с Вихровым, а Живин шагал за ними, понурив свою голову.
Ночь была совершенно темная, а дорога страшная — гололедица.
По выезде из города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы
руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе. В селении, отстоящем от города верстах в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им дома Ивана Кононова.
Потом Вихров через несколько минут осмелился взглянуть в сторону могилы и увидел, что гроб уж был вынут, и мужики несли его. Он пошел за ними. Маленький доктор, все время стоявший с сложенными по-наполеоновски
руками на окраине могилы и любовавшийся окрестными видами, тоже последовал за ними.
—
Руки по швам! — крикнул было Вихров.
Село Учня стояло в страшной глуши. Ехать к нему надобно было тридцативерстным песчаным волоком, который начался верст через пять
по выезде из города, и сразу же пошли
по сторонам вековые сосны, ели, березы, пихты, — и хоть всего еще был май месяц, но уже целые уймы комаров огромной величины садились на лошадей и ездоков. Вихров сначала не обращал на них большого внимания, но они так стали больно кусаться, что сейчас же после укуса их на лице и на
руках выскакивали прыщи.
— Да, каждый день жарят
по лубу, чтобы верность в
руке не пропала… а вот, судырь, их из кучеров или лакеев николи не бывает, а все больше из мясников; привычней, что ли, они, быков-то и телят бивши, к крови человеческой. В Учне после этого самого бунты были сильные.
Священник все это время, заложив
руки назад, ходил взад и вперед
по зале — и в то же время, внимательно прислушиваясь к разговору Вихрова с горничной, хмурился; явно было, что ему не нравились слышимые им в том разговоре шутки.
— Не
по закону, а из жалости молю вас это сделать!.. Взгляните на мою жену, она не перенесет вашей строгости! — говорил Клыков и, вскочив, схватил Вихрова за
руку с тем, кажется, чтобы вести его в спальню к жене.
— Да я уж на Низовье жил с год, да
по жене больно стосковался, — стал писать ей, что ворочусь домой, а она мне пишет, что не надо, что голова стращает: «Как он, говорит, попадется мне в
руки, так сейчас его в кандалы!..» — Я думал, что ж, мне все одно в кандалах-то быть, — и убил его…