Неточные совпадения
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной
ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
На другой
день, когда
поехали к Абреевой, Павел выфрантился в новый штатский сюртук, атласный жилет, пестрые брюки и в круглую пуховую шляпу.
У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки… У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три
дня — и скорее
ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в
день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
Накануне отъезда, Павел снова призвал Петра и стал его Христом богом упрашивать, чтобы он тех лошадей, на которых они
поедут, сейчас бы загнал из поля, а то, обыкновенно, их ловить ходят в
день отъезда и проловят целый
день.
В
день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот
ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз...
И все это Иван говорил таким тоном, как будто бы и в самом
деле знал дорогу. Миновали, таким образом, они Афанасьево, Пустые Поля и въехали в Зенковский лес. Название, что дорога в нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами;
ехать хоть бы легонькою рысью было по ней совершенно невозможно: надо было двигаться шаг за шагом!
Двадцатого декабря было рождение Еспера Иваныча. Вихров
поехал его поздравить и нарочно выбрал этот
день, так как наверное знал, что там непременно будет Мари, уже возвратившаяся опять из Малороссии с мужем в Москву. Павлу уже не тяжело было встретиться с нею: самолюбие его не было уязвляемо ее равнодушием; его любила теперь другая, гораздо лучшая, чем она, женщина. Ему, напротив, приятно даже было показать себя Мари и посмотреть, как она добродетельничает.
— Ну, так я, ангел мой,
поеду домой, — сказал полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите, какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите видеть, каков; наверху княгиня тоже больна, с постели не поднимается; наконец у нас у самих ребенок в кори; так что мы целый
день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа стала…
Через несколько
дней Павлом получено было с траурной каемкой извещение, что Марья Николаевна и Евгений Петрович Эйсмонды с душевным прискорбием извещают о кончине Еспера Ивановича Имплева и просят родных и знакомых и проч. А внизу рукой Мари было написано: «Надеюсь, что ты приедешь отдать последний долг человеку, столь любившему тебя». Павел, разумеется, сейчас было собрался
ехать; но прежде зашел сказать о том Клеопатре Петровне и показал даже ей извещение.
— Но как же мое
дело, друг мой! Я тебя спрашиваю: хочешь ты, чтоб я
ехал, или нет?
— Я очень рад, это превосходно, — воскликнул Павел, в самом
деле восхитившийся этой мыслью. Они сейчас же
поехали и на Петровском бульваре отыскали премиленький флигель, совершенно уединенный и особняком стоящий.
Тарантас
поехал. Павел вышел за ворота проводить его.
День был ясный и совершенно сухой; тарантас вскоре исчез, повернув в переулок. Домой Вихров был не в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея, сосала ему душу.
Герой мой очень хорошо видел, что в сердце кузины дует гораздо более благоприятный для него ветер: все подробности прошедшего с Мари так живо воскресли в его воображении, что ему нетерпеливо захотелось опять увидеть ее, и он через три — четыре
дня снова
поехал к Эйсмондам; но — увы! — там произошло то, чего никак он не ожидал.
— О, да благословит тебя бог, добрый друг! — воскликнул Салов с комическим чувством, крепко пожимая руку Вихрова. —
Ехать нам всего лучше в Купеческий клуб, сегодня там совершается великое
дело: господа купцы вывозят в первый раз в собрание своих супруг; первая Петровская ассамблея будет для Замоскворечья, — но только не по высочайшему повелению, а по собственному желанию! Прогресс!.. Дворянству не хотят уступить.
Поедете вы, сударь, теперь в деревню, — отнесся Макар Григорьев опять к Вихрову, — ждать строгости от вас нечего: строгого господина никогда из вас не будет, а тоже и поблажкой, сударь, можно все испортить
дело.
— Раменка околела-с. Вчерашний
день, Иван пришел и говорит: «Дай, говорит, мне лошадь самолучшую; барин велел мне
ехать проворней в Перцово!» Я ему дал-с; он, видно, без рассудку гнал-с ее, верст сорок в какие-нибудь часа три сделал; приехал тоже — слова не сказал, прямо поставил ее к корму; она наелась, а сегодня и околела.
В тот же
день после обеда Вихров решился
ехать к Фатеевой. Петр повез его тройкой гусем в крытых санях. Иван в наказание не был взят, а брать кого-нибудь из других людей Вихров не хотел затем, чтобы не было большой болтовни о том, как он будет проводить время у Фатеевой.
Вихров послушался ее и не
поехал в собрание. Клеопатра Петровна на другой
день рано утром
ехала из города в свою усадьбу; по ее молодому лбу проходили морщины: кажется, она придумывала какой-то новый и довольно смелый шаг!
Не ограничиваясь расспросами в передней, он обегал вниз и узнал от кучеров, куда именно
поехал Вихров; те сказали ему, что на постоялый двор, он съездил на другой
день и на постоялый двор, где ему подтвердили, что воздвиженский барин действительно приезжал и всю ночь почти сидел у г-жи Фатеевой, которая у них останавливалась.
—
Поедем в Петров
день к нему — у него и во всех деревнях его праздник.
В Петров
день друзья наши действительно
поехали в Семеновское, которое показалось Вихрову совершенно таким же, как и было, только постарело еще больше, и некоторые строения его почти совершенно развалились.
Получив от Мари пригласительную записку, он на другой же
день и с удовольствием
поехал к ней.
— Да кто же может, кто? — толковал ему Живин. — Все мы и пьем оттого, что нам
дела настоящего, хорошего не дают делать, —
едем, черт возьми, коли ты желаешь того.
Озеро, как и в предыдущий
день, было гладкое и светлое; друзья наши
ехали около самого берега, на песчаном склоне которого бегало множество длинноносых куликов всевозможных пород.
Ничего подобного и в голову герою моему, конечно, не приходило, и его, напротив, в этом
деле заняла совершенно другая сторона, о которой он, по приезде в город, и
поехал сейчас же поговорить с прокурором.
— А я сейчас от губернатора, — начал Иларион Ардальоныч, обращаясь снова к Вихрову. — Он поручил мне передать вам, как это назвать… приказание его, предложение, просьбу. Здесь затевается благородный спектакль, и брат Виссарион почему-то сказал ему, что вы — актер отличный, и губернатор просит вас непременно принять участие в составе его спектакля, и так как это
дело спешное, то не медля же
ехать к madame Пиколовой, которая всем этим
делом орудует.
Жрец Фемиды, обругав еще раз земскую полицию, отправился и через несколько минут прислал требуемое от него
дело, а Вихров между тем, написав к доктору отношение, чтобы тот прибыл для освидетельствования тела умершей крестьянки Анны Петровой, сам, не откладывая времени, сел в почтовую повозку и
поехал.
— Они, может быть, и меня убьют; я тоже
еду к ним по неприятному для них
делу, — проговорил Вихров.
К губернатору Вихров, разумеется, не
поехал, а отправился к себе домой, заперся там и лег спать. Захаревские про это узнали вечером. На другой
день он к ним тоже не шел, на третий — тоже, — и так прошла целая неделя. Захаревские сильно недоумевали. Вихров, в свою очередь, чем долее у них не бывал, тем более и более начинал себя чувствовать в неловком к ним положении; к счастию его, за ним прислал губернатор.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по одному экстренному и секретному
делу — так что и зайти к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я
еду».
— В глупости их, невежестве и изуверстве нравов, — проговорил он, — главная причина, законы очень слабы за отступничество их… Теперь вот
едем мы, беспокоимся, трудимся, составим акт о захвате их на месте преступления, отдадут их суду — чем же решат это
дело? «Вызвать, говорят, их в консисторию и сделать им внушение, чтобы они не придерживались расколу».
— Да, поспрячу, — отвечал священник, и в самом
деле, как видно, намерен был это сделать, — потому что хоть было уже довольно темно, он, однако, велел работнику не селом
ехать, а взять объездом, и таким образом они подъехали к дому его со двора.
—
Поеду представлять ему
дело, — сказал Вихров.
Дня через три Вихров опять уже
ехал по новому поручению, в тарантасе, с непременным членом земского суда.
Первым
делом Вихрова, по прочтении этого письма, было
ехать к губернатору с тем, чтобы отпроситься у него в отпуск в Петербург.
В настоящее время я как бы вижу подтверждение этой молвы об нем: ему уже с лишком пятьдесят лет, он любит меня, сына нашего, — но когда услыхал о своем назначении в Севастополь, то не только не поморщился, но как будто бы даже помолодел, расторопней и живей сделался — и собирается теперь, как он выражается, на этот кровавый пир так же весело и спокойно, как будто бы он
ехал на какой-нибудь самый приятнейший для него вечер; ясно, что воевать — это его
дело, его призвание, его сущность: он воин по натуре своей, воин органически.
— Ни-ни-ни! — воскликнул Живин. — И не думай отговариваться! А так как свадьба моя в воскресенье, так не угодно ли вам пожаловать ко мне в субботу — и вместе
поедем на девичник. Надеюсь, что ты не потяготишься
разделить со мной это, может быть, первое еще счастливое для меня
дело в жизни?! — заключил Живин с чувством.
В
день свадьбы Вихров чувствовал какую-то тревогу и как бы ожидал чего-то; часа в четыре он
поехал к жениху; того застал тоже в тревоге и даже расплаканным; бывшего там Кергеля — тоже серьезным и, по-вчерашнему, в сквернейшем его фрачишке; он был посаженым отцом у Живина и благословлял того.
— В страшнейшей чахотке; вчерашний
день, как я увидала вас, мне сейчас же пришла в голову мысль, что не подействует ли благодетельно на нее, если она увидит вас, — и сегодня я была у ней. Она в восторге от этого свидания, и вы непременно должны
ехать к ней.
Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, — сказал им, что надо, и возвратился опять в свое Воздвиженское. Лежащая на столе, вся в белом и в цветах, Клеопатра Петровна ни на минуту не оставляла его воображения. На другой
день он опять как-то машинально
поехал на вынос тела и застал, что священники были уже в домике, а на дворе стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она также заказала пренарядный.
Она в самом
деле любила Клеопатру Петровну больше всех подруг своих. После той размолвки с нею, о которой когда-то Катишь писала Вихрову, она сама, первая, пришла к ней и попросила у ней прощения. В Горохове их ожидала уже вырытая могила; опустили туда гроб, священники отслужили панихиду — и Вихров с Катишь
поехали назад домой. Всю дорогу они, исполненные своих собственных мыслей, молчали, и только при самом конце их пути Катишь заговорила...
Это
ехала, или, лучше сказать, скакала
день и ночь из Петербурга в Воздвиженское Мари. С ней
ехал и сынок ее, только что еще выздоровевший, мальчик лет десяти.
Катишь в самом
деле получила два требующие ее предписания, но она все-таки хотела прежде походить за своим близким ей больным, а потом уже
ехать на службу.
— Хорошо,
поедем! — согласилась Мари, и после спектакля они, в самом
деле, отправились к Донону, где Вихров заказал хороший ужин, потребовал шампанского, заставил Мари выпить его целые два стакана; сам выпил бутылки две.
— В таком случае, я на
днях же
поеду собирать и других господ, — говорил Вихров, совершенно увлеченный этою новою мыслию.