Дочь Великого Петра

— Не скажешь ли чего мне, Люда? — пытливо спросила дочь княгиня Васса Семеновна, когда карета выехала из ворот княжеского дома и покатила по дороге в Зиновьево.

— Он приедет завтра, мама, — чуть слышно отвечала княжна Людмила Васильевна, не поднимая на мать глаз.

— Вот как, может быть, ты мне скажешь и зачем он приедет?

— Он будет просить моей руки.

— А сегодня просил у тебя? Это по-модному, по-петербургски, — с раздражением в голосе заметила княгиня.

— Мама, ты сердишься? — подняла голову княжна Людмила и посмотрела на мать.

— А ты думаешь, шучу. У нас это не так водится, не для того я его с тобой иногда одну оставляла, чтобы он перед тобой амуры распускал. Надо было честь честью сперва ко мне бы обратиться, я бы попросила время подумать и переговорить с тобой. Протянула бы денька два-три, а потом уже и дала бы согласие. А они на, поди… Столковались без матери. Завтра приедет просить твоей руки. А я вот возьму да завтра не приму.

— Мама! — воскликнула княжна Людмила.

В голосе ее слышались ноты искренней мольбы.

— Что мама… Уж семнадцать лет я тебе мама.

Княгиня серьезно рассердилась на такое нарушение со стороны князя освященных обычаев старины, но радость, что все-таки так или иначе цель достигнута, возобладала, и княгине очень хотелось расспросить дочь подробно.

— Но ведь это случилось так нечаянно, — точно угадывая мысли матери, жалобно продолжала княжна.

Княгиня Васса Семеновна окончательно смягчилась.

— Ну его, Бог его простит, шалый он, петербургский.

— Дорогая мамаша!

Княжна схватила руку матери и горячо ее поцеловала.

— Ну, расскажи, плутовка, как это так нечаянно случилось? — погладила княгиня Васса Семеновна дочь по опущенной голове.

Княжна Людмила Васильевна начала свой рассказ. Она подробно рассказала, как они пришли и сели в эту вновь открытую беседку.

— И ты не боялась?

— Потом, мама, мне сделалось вдруг страшно.

Она передала матери форму, в которой князь начал ей признанье в любви в беседке.

— Ну, не права ли я, что он шалый, нашел место! — воскликнула княгиня Васса Семеновна.

— Но, мамочка, ведь я и ушла. А потом случилась страшная вещь.

Княжна покраснела. Ей надо было передать предложение, признание князя и тот поцелуй, которым они обменялись, но княжна Людмила решила не говорить о последнем матери. Это был не страх перед родительским гневом. Нет, это было, скорее, инстинктивное желание сохранить в неприкосновенной свежести впечатление первого поцелуя, данного ею любимому человеку.

— Что же случилось? — нетерпеливо спросила княгиня.

Княжна рассказала, что когда князь окончил признанье, то вдруг раздался резкий хохот.

— Хохот? — испуганно переспросила княгиня Васса Семеновна и даже побледнела.

— Да, хохот, мама, и такой неприятный. Нам обоим показалось, что он был слышен со стороны… этой… беседки… — с дрожью в голосе подтвердила княжна Людмила Васильевна.

— И вы действительно оба его слышали? Впрочем, что же я спрашиваю. Какой-то странный звук слышала и я, он раздался именно с той стороны парка.

— Князь сказал, что это сова.

— Сова?

— Да.

— А знаешь ли, он, может быть, и прав. Мне самой показалось, что это был крик совы.

Собственно говоря, княгине ничего подобного не показалось, но она ухватилась за это предположение князя Сергея Сергеевича с целью успокоить не только свою дочь, но и себя. Хотя и крик совы, совпавший с первым признанием в любви жениха, мог навести на размышление суеверных — а княгиня была суеверна, — но все-таки он лучше хохота, ни с того ни с сего раздавшегося из роковой беседки. Из двух зол приходилось выбирать меньшее. Княгиня и выбрала.

— Но почему же, мама, сова крикнула всего один раз? — озабоченно спросила княжна Людмила.

— Да потому, матушка, что ей, вероятно, хотелось крикнуть только один раз, — с раздражением в голосе отвечала княгиня.

Этот вопрос дочери нарушил душевное равновесие княгини Вассы Семеновны, которое она умела восстанавливать внутри себя путем самоубеждения. Остановившись на крике совы, княгиня несколько успокоилась, а тут вдруг совершенно неуместный, но вместе с тем и довольно основательный вопрос дочери. Княгиня начала снова задумываться и раздражаться. К счастью, карета въехала на двор княжеской усадьбы и остановилась. Княгиня и княжна молча разошлись по своим комнатам.

Таню, пришедшую в комнату княжны Людмилы, последняя встретила радостным восклицанием.

— Таня, милая Таня, он меня любит!

— Сказал?

— Да, Таня, и как было страшно.

— Страшно? — удивленно взглянула на нее Татьяна Берестова.

— Страшно, Таня, страшно.

— Что же тут страшного?

Княжна Людмила подробно рассказала своей служанке-подруге прогулку свою с князем Сергеем Сергеевичем по парку, начало объяснения в беседке и крик совы после окончания объяснения на скамейке аллеи.

— Ха-ха-ха! — захохотала Таня.

Княжна вздрогнула. В этом хохоте ей вдруг послышалось сходство с хохотом, раздавшимся несколько часов тому назад в княжеском парке. Впрочем, это было на минуту. Княжне самой показалась смешной мелькнувшая в ее голове мысль.

— Чему ты смеешься?

Таня продолжала хохотать, но сдержаннее.

— Я не понимаю.

— Как же, барышня, не смеяться, совы испугались, точно маленькие дети.

— Если бы ты слышала!

— Сколько раз слыхала. Да и вместе с вами.

— Действительно, я тоже слыхала, но, значит, это вследствие другой обстановки.

— Расчувствовались… да разнежились.

Княжна густо покраснела. Она вспомнила о подаренном ею князю поцелуе, который скрыла не только от матери, но и от подруги детства.

— Он говорил с княгиней? — спросила последняя.

— Он приедет завтра делать предложение.

— Что же, поздравляю.

Княжне опять показалось, что ее служанка-подруга высказала это поздравление слишком холодно, но она снова осудила через минуту себя за подозрительность.

«Чего ей не радоваться… Если мы поедем в Петербург, я возьму ее с собою, — мелькнуло в голове княжны Людмилы Васильевны, — ей там будет веселее в большом городе».

Она сейчас же высказала эту мысль Тане.

— Ваша барская воля, — отвечала Татьяна Берестова.

— Опять, Таня… Что с тобой?

— Ничего… Я говорю, ваша воля.

— А самой разве тебе не хочется?

— Мне все равно…

— Все равно? — повторила княжна.

— Конечно… Где ни служить, в деревне ли, в городе…

— Но там же веселей.

— Господам.

— Всем.

— Какое веселье холопкам? Одна жизнь… — с горечью заметила Татьяна.

— Опять ты за старое… Холопка… Какая ты холопка, ты мой лучший друг.

— В деревне…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да очень просто… В городе у вас найдутся друзья богатые и знатные, вам ровня… Что я…

— Ты нынче опять не в духе…

— С чего же мне быть не в духе?

— Не знаю…

— Я говорю, что думаю… Вы заняты другим… Вы не думаете о жизни… А я думаю…

— Довольно, Таня… Я не хочу сегодня ни говорить, ни думать ни о чем печальном.

— Слушаю-с…

Княжна переоделась и пошла к ужину.

Таня вернулась к себе в комнатку. Когда она осталась наедине сама с собой, лицо ее преобразилось. Злобный огонь засверкал в ее глазах. На лбу появились складки, рот конвульсивно скривился в сардоническую улыбку.

— Вот как, ваше сиятельство, вы желаете получить меня в приданое. Вы делаете мне честь, будущая княгиня Луговая, избирая себе в горничные… Красивая девушка, хотя и видна холопская кровь… Для Петербурга это нужно… Посмотрим только, удастся ли вам это… — злобным шепотом говорила сама с собой Татьяна Берестова.

— Надо нынче повидать отца… — сквозь зубы продолжала она, — поведать ему радость семейства княжеского… Пусть позаботится обо мне, своей дочке…

Слово «отец» и «дочка» она произнесла со злобным ударением.

Княгиня и княжна между тем, обе успокоившиеся от охватившего их волнения, первая все же не ожидала такого скорого исполнения ее заветной мысли, а вторая первого признания любимого человека, мирно беседовали о завтрашнем визите князя и об открывающемся будущем для княжны.

— Увезет тебя молодой муж в Петербург…

— А ты, мама, разве не поедешь с нами?

— Куда мне на старости лет трясти себе такую даль кости…

— Мама… — умоляюще начала дочь.

— Может, когда устроитесь совсем, поднимусь да и приеду навестить, но чтобы совсем переселяться в этот Вавилон… Этого я не смогу… Я привыкла к своему дому, к своему месту…

— Мама, я возьму Таню…

— Таню… Зачем?

— Мне же будет нужна горничная… Я ей уже говорила.

— Что же она?

— Говорит, ваша барская воля.

— И только?

— Да, мне даже показалось, что она этому не рада.

— Мм… — произнесла княгиня.

— Вообще, она за последнее время стала какая-то странная…

— Замуж ее надо тоже выдать.

— Таню, замуж?.. За кого же?..

— За кого?.. За такого же дворового, как и она! — с невольной резкостью в тоне сказала княгиня. — Не графа же выбирать. Мало ли у меня холостых на дворне на нее заглядывается.

— Князь говорил, что она далеко не похожа так на меня… Он сказал, что это только кажущееся сходство… — вдруг заметила княжна.

— Конечно же… Для свежего человека это виднее… Мы так уже пригляделись к этой случайности…

— Он говорил, — продолжала княжна Людмила, — что все-таки в ней видна холопская кровь.

— Конечно, конечно… — подтвердила княгиня.

Из груди ее вырвался облегченный вздох. Надо заметить, что всегда, когда разговор между ею и дочерью касался Татьяны Берестовой, а это случалось почти каждый день, княгиня Васса Семеновна непрестанно боялась, что ее дочь задаст ей вопрос о причине такого необычайного сходства между ней, княжной, и ее дворовой девушкой. Хотя у княгини было приготовлено объяснение, но она все же думала иногда, что этот ответ не удовлетворит Люду и ее мысль начнет работать в этом направлении, а старые княжеские слуги, не ровен час, и сболтнут что лишнее. Особенно беспокоил княгиню этот вопрос со времени возвращения в Зиновьево «беглого Никиты».

Теперь она могла успокоиться. Мысль о сходстве действительно пришла в голову дочери, но она высказала ее не ей, матери, а князю Луговому; последний же в форме комплимента, разумеется, отрицал это сходство дворовой девушки с понравившейся ему княжной. Понятно, что княжна Людмила, увлекшаяся князем, поверила ему на слово, и вопрос для нее был решен окончательно — она к нему более не возвратится. Надо лишь не допустить ей взять Татьяну в Петербург. В светских столичных и придворных кругах не только сейчас обратят внимание на это поразительное сходство княгини и служанки, но даже начнут непременно делать выводы, близкие к истине.

— Если ты хочешь, мама, выдать ее замуж, то, значит, она должна будет остаться здесь?

— Конечно же, душечка.

— Я очень люблю ее.

— Если это так, то ты должна желать ей счастья. Неужели ты пожелаешь, чтобы она для тебя на весь свой век осталась в девках?

— Конечно же нет, но…

— Какое же но… Ты можешь выбрать себе девушку, даже двух или трех, из других… Мне же позволь позаботиться о судьбе Тани. Я ведь с детства воспитала ее как родную дочь… Ужели у меня нет тоже сердца… Хотя сходство ее с тобой и небольшое, но все же она будет несколько напоминать мне тебя… Я устрою ее счастье, будь покойна… Я ведь тоже люблю ее…

Деланная искренность княгини ускользнула от княжны Людмилы.

— Какая ты добрая, мама! — воскликнула она и стала покрывать руки княгини Вассы Семеновны горячими поцелуями.