Дочь Великого Петра

— Посрамлен, уничтожен! — с отчаянием, схватившись за голову, воскликнул граф Иосиф Янович Свянторжецкий, очнувшись у себя в кабинете после описанного нами визита к княжне Людмиле Васильевне Полторацкой.

Время с момента выхода его из гостиной княжны и до того момента, когда он очутился у себя, для него как бы не существовало. Он совсем не помнил, как оделся, сел в сани и приказал ехать домой, даже как снял дома верхнее платье и прошел в свой кабинет. Все это в его памяти было подернуто густым непроницаемым туманом.

«Безумец, я думал найти в ней рабу, а встретил врага, и врага сильного».

Он бросился на диван и, опустив голову на руки, глубоко задумался.

«Ужели я ошибся, ужели действительно она и есть настоящая княжна?» — неслось в его голове.

«Нет, не может быть! — отгонял он тотчас же эту мысль. — Несомненно, она самозванка… Ведь всего недели полторы тому назад, вот здесь, в этом самом кабинете, передо мной сознался Никита Берестов — ее отец. Надо бороться, надо победить ее, нельзя дать над собой так насмеяться».

Необузданный по природе и по воспитанию, молодой человек выходил из себя как от оскорбленного самолюбия, так как оказался одураченным девчонкой, так и, главным образом, потому, что понравившаяся ему игрушка, которую он уже считал своею, вдруг стала для него недосягаемой.

«Отойдите, граф, или я позвоню!» — раздался в его ушах голос молодой девушки.

И он отошел.

«Нет, нет, она будет моей во что бы то ни стало. Она, конечно, никому не пойдет говорить о нашем разговоре, не пойдет докладывать императрице, а я, я уличу ее одной ставкой с Никитой. Она не посмеет отпереться и сдастся».

Так думал граф, и искра надежды снова затеплилась в его сердце.

Он позвонил. Явился Яков, все еще служивший у графа, так как отпуск его на волю, несмотря на уплаченные за него графом помещику деньги, еще не состоялся, за окончанием всех формальностей. В его сундуке, однако, уже лежали и те двести рублей, которые дал ему Иосиф Янович за услугу, вместе с ранее накопленными деньгами и оставшимися от уплаты за поимку Никиты.

— Что прикажете, ваше сиятельство?

— Вот что, голубчик… Мне необходимо снова повидать этого странника.

— Это что к княгине ходил?

— Да… Ты знаешь ведь, где найти его?

— Молодцы-то мои сказывали, что намедни, по приказанию вашего сиятельства, выследили его берлогу. В лесу он живет, в землянке, неподалеку от дома княжны Полторацкой.

— А может, он оттуда ушел?

— Все может быть, ваше сиятельство.

— Так как же быть?

— У кабака дяди Тимохи его подстеречь али опять у калитки дома княжны.

— У какого кабака?

— Такой есть, там на выезде из предместья, по ночам торгует, более для беглых да для таких, как этот чернявый, странников.

— Так ты уговорись со своими и начинай следить; как сцапаете, так вяжите и прямо сюда. Коли меня не будет дома, то до меня не развязывайте. Положите куда ни на есть.

— Я его в чулан запру, ваше сиятельство.

— В чулан так в чулан.

— Слушаю-с, ваше сиятельство… Я распоряжусь сегодня же с ночи.

— Достань ты мне его живого или мертвого. Нет, нет, я пошутил, мне он нужен только живой и вы его легонько, не зашибите.

— Зашибешь его, такого быка! Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, живого предоставим.

— Я полагаюсь на тебя. Вот тебе на расходы.

Граф встал, подошел к шифоньерке из ясеневого дерева, стоявшей в кабинете, отпер ее, вынул один из мешочков с серебряными рублями и бросил его Якову.

— Лови!

Тот ловко поймал на лету.

— Не сумлевайтесь, ваше сиятельство.

Граф снова сел на диван. Наступило молчание.

— Больше никаких не будет приказаний? — нарушил его Яков.

— Нет, никаких. Только то, что сказал, аккуратно сделай.

— Слушаю-с.

Яков вышел.

— Хорошо посмеется тот, кто посмеется последний, Татьяна Никитишна! — злобно вслух сказал граф Иосиф Янович Свянторжецкий. — Я-то не прощу вам сегодняшнего дня. Вы таки действительно будете моей, живая или мертвая. Только бы поскорей он мне добыл Никиту. Остальное я все уже устрою умело и обдуманно. Я вижу теперь, что сам во всем виноват. Не надо было медлить. Я дал ей время одуматься и подготовиться.

Графу Свянторжецкому теперь стало ясно все, что он впопыхах, ошеломленный сделанным им открытием, упустил из виду, не думая и не гадая встретил в молодой девушке такую серьезную соперницу.

— Увидим теперь, чья возьмет, — весь погруженный в свой новый план, пробормотал он.

Посидев еще с полчаса в раздумье, он уехал из дому, наказав снова Якову начать действовать в тот же вечер.

— Слушаю-с, ваше сиятельство, не сумлевайтесь… — успокоил его верный слуга.

Граф стал вести прежний светский образ жизни, но все же каждый вечер или, лучше сказать, ночь, с тревогой подъезжал к своей квартире.

— Ну, что? — спрашивал он отворявшего ему дверь Якова.

— Не нашли еще… — отвечал тот.

Такой же вопрос задавал граф ему и каждое утро, но, увы, получал тот же далеко не удовлетворительный ответ.

Никита сгинул совершенно, как в воду канул. Его землянка оказалась пустой, в доме княжны Полторацкой он не появлялся, в кабаке дяди Тимохи тоже.

Прошла неделя, и граф решился прекратить розыски. Он понял.

— Она дала ему отступного, и он скрылся, — рассудил он. — Что же теперь делать?

Положение его оказывалось действительно незавидным. Игра была проиграна. С исчезновением Никиты весь составленный им новый план разрушался.

«Самозванка-княжна», как он продолжал мысленно называть княжну Людмилу Васильевну, продолжала между тем занимать все более и более места в его уме и сердце. Пленительный образ молодой девушки преследовал его неотступно. Разве не все равно было ему, была ли она княжной или же незаконной дочерью князя. Она ведь вылитая княжна. Он не заметил в ней ни капли холопской крови, которую из любезности к своей невесте открыл в Тане князь Сергей Сергеевич Луговой. И зачем ему было затевать всю эту историю? Она была к нему благосклонна! Никто не сомневается в ее знатном происхождении, никто не оспаривает у нее богатство, любимица государыни, одна из первых в Петербурге невест, он мог на ней жениться, вот и все.

Теперь она для него потеряна. После происшедшей между ним и ею сцены немыслимо примирение. Он долго не мог представить себе, как встретится с ней в обществе. Он умышленно избегал делать визиты в те дома, где мог встретить княжну Полторацкую. Теперь, конечно, она предпочтет ему князя Лугового или графа Свиридова. Бессильная злоба душила графа. Он воображал себе тот насмешливый взгляд, которым встретит его княжна Людмила в какой-нибудь великосветской гостиной или на приеме во дворце.

— Посрамлен, унижен, и теперь окончательно! — повторял он сам себе.

К довершению своего ужаса, он стал убеждаться, что безумно любит эту посрамившую его девушку. Каприз своенравного человека постепенно вырос в роковую страсть. Граф положительно не находил себе покоя ни днем, ни ночью. Образ княжны, повторяем, неотступно носился перед ним. Он жаждал видеть ее и боялся с нею встречи.

Момент этой встречи, однако, должен был наступить. Они вращались в одном обществе и поневоле должны были столкнуться. Граф понимал это, и каждый день ожидал, что это случится. Наконец, этот момент наступил.

Они встретились в гостиной Зиновьевых, в день рождения Елизаветы Ивановны. Графу необходимо было приехать с поздравлением к своей тетке, но, несмотря на нарочно выбранное им позднее время, он застал в гостиной княжну Людмилу Васильевну. Граф смущенно поклонился. Она приветливо протянула ему руку.

— Опять целую вечность я вас не видела, граф… Он положительно, как красное солнышко осенью, покажется и нет его… — обратилась она к сидевшим в гостиной хозяйке и другим дамам… — Приедет ко мне с визитом, насмешит меня до слез и затем скроется на несколько недель.

— Чем же он таким смешит вас? — полюбопытствовали некоторые из дам.

— В последний раз он рассказывал мне какую-то, как я теперь припоминаю, ужасную историю, выдавая ее за истинное происшествие. Он, видимо, сам сочинил ее, но если бы вы видели, с каким серьезным видом он говорит всевозможные глупости… Я сначала, грешным делом, испугалась, приняла его за сумасшедшего, и только после догадалась, что он шутит, что у него такая манера рассказывать… Просто умора.

Граф Иосиф Янович любезно улыбался.

— Мы не знали за вами такого искусства, граф… Это интересно… Расскажите когда-нибудь и нам что-нибудь такое… — напали на него дамы.

— Княжна все шутит и преувеличивает, — отбивался он.

— Ничуть не шучу… Настаивайте, mesdames, чтобы он каждой из вас в отдельности рассказал бы по страшной истории… У него, я чувствую, их целый запас.

— Да, да, непременно, мы требуем… — говорили дамы.

Положение графа было ужасно. Он должен был улыбаться, отшучиваться, когда на сердце у него клокотала бессильная злоба против безумно любимой им девушки. Только теперь, когда он увидел снова девушку, обладание которой он так недавно считал делом решенным, граф понял, до каких размеров успела вырасти страсть к ней в его сердце. Он любезно дал слово исполнить требование каждой из дам, но только при условии полного tet-a-tet. Дамы жеманно стали отказываться от своего требования. Разговор перешел на другие темы.

Княжна Людмила Васильевна несколько раз особенно любезно обращалась к графу с вопросами, явно с ним кокетничая. У несчастного графа положительно шла кругом голова. Наконец, княжна стала прощаться.

— Надеюсь вас видеть у себя, граф! Пора бы вспомнить о сироте, живущей в предместье.

Граф бессвязно пробормотал какую-то любезность. Княжна глядела ему прямо в глаза своими искрящимися смеющимися глазами. Граф чувствовал, что точно тысячи иголок колют его сердце. Он, однако, не решился сразу последовать приглашению княжны Людмилы Васильевны и поехать к ней. Ему думалось, что молодая девушка просто насмехается над ним и что, появившись у нее после рокового разговора, он получит от лакея обидное: «Не принимают». Вся кровь бросалась в голову самолюбивого молодого человека при одной возможности подобного приема.

«Она хочет меня окончательно доконать», — думал он и, несмотря на страстное желание видеть предмет своей страсти, не ехал на набережную Фонтанки.

Встречи на нейтральной почве между тем продолжались. Граф теперь уже не избегал тех домов, где мог встретить княжну Людмилу Васильевну. Напротив, он именно ездил в них с этою целью. Княжна продолжала быть с ним обворожительно любезна. Граф Свянторжецкий положительно терялся в догадках, смеется ли она над ним или ищет примирения.

Как ни проницателен был граф, но кто разгадает, что скрывает в своем сердце женщина. Если, по пословице, «чужая душа — потемки», то женское сердце — непроглядная ночь. Кто может сказать наверное, каким путем ближе дойти к этому сердцу, путем ли восторженного ей поклонения или же наглой дерзостью. Жизнь учит нас, что последний путь короче. Недаром один знаток женского сердца высказал парадокс о том, что женщина легко прощает некоторое неуважение к себе в обществе, но никогда не простит излишнего уважения к себе наедине. Не близок ли этот парадокс к истине? Сто лет тому назад сердце женщины было, и для хваставшихся знанием женщин мужчин, такою же загадкою, как и теперь. Граф, повторяем, окончательно потерял голову.

Выдался случай, когда в одной из гостиных хозяйка занялась разговором с приехавшим с визитом старцем. В гостиной, кроме этого гостя, были только княжна Людмила Васильевна и граф Свянторжецкий. Они остались беседовать в стороне.

— Вы, граф, окончательно решили не переступать моего порога? — кокетливо спросила его княжна, особенно подчеркнув слово «граф».

— Сказать вам по правде, княжна, — тоже не удержался не подчеркнуть он последнее слово, — мне кажется, что вы шутите, настойчиво приглашая меня к себе при посторонних.

— Шучу? — подняла княжна удивленно-наивные глаза. — Почему?

— Но после нашего разговора…

— Я забыла о нем и к тому же, я думаю, что он был последствием вашей головной боли… Приезжайте, говорю вам теперь почти с глазу на глаз.

— И вы меня примете?

— Нет, граф, вы все еще нездоровы. Простите меня… Зачем же бы я вас приглашала?

— Чтобы отказать мне через лакея… — задыхаясь, произнес граф.

— Я не способна так мелко мстить, граф… В моих жилах все-таки, что бы вы ни говорили, течет кровь князей Полторацких.