Дочь Великого Петра

Прошло три недели.

Князь Сергей Сергеевич зачастил своими визитами в Зиновьево. Он приезжал иногда на целые дни и в конце концов сделался своим человеком в доме княгини Полторацкой. Княгиня Васса Семеновна, сделав должное наставление своей дочери, стала оставлять ее по временам одну с князем Сергеем Сергеевичем. Княжна Людмила и князь часто гуляли по целым часам по тенистому зиновьевскому саду. При таких частых и, главное, неожиданных приездах князя, конечно, нельзя было скрыть от его глаз Татьяну Берестову.

Княгиня Васса Семеновна после первого же раза сама осудила эту свою политику, тем более что из разговора с дочерью поняла, что последней не по сердцу была эта отправка ее любимой дворовой девушки, подруги ее детства, на общую работу с другими дворовыми девушками. Княгиня решила не принимать больше мер.

«Будь что будет! Не влюбится же он в холопку».

Таню оставили в покое. Она видела князя уже несколько раз, но незаметно для него. Он произвел на нее впечатление, впечатление сильное, которое еще более увеличило ее злобу против княжны Людмилы, за которой князь явно ухаживал.

Все в доме называли уже его женихом, хотя предложения он еще не делал. Таня, однако, скрыла от княжны Людмилы свое восхищение молодым соседом и на вопрос, заданный ее госпожой после второго посещения князя, ответила деланно-холодным тоном:

— Ничего, красивый…

— Как ничего, он прелесть как хорош! — обиженно воскликнула княгиня.

— Ваш муж будет, вам и судить… Холопка я, холопий у меня вкус… — отвечала Таня.

— Ты опять!

— Что опять, ваше сиятельство?.. Я правду говорю… Вот ваш князь в вас по уши влюбился, а на меня, хоть и похожа я на вас, и посмотреть, может, не захочет…

— Ты думаешь, что он в меня влюблен?

— Конечно же… Да и в кого же ему здесь влюбиться, в окружности, кроме вас…

— Значит, и ты ему также понравишься?..

— Навряд, потому я холопка, а ему красавицу, да и княжну надо… — иронично отвечала Татьяна.

— А вот я спрошу его.

— Спросите…

— В следующий раз я позабуду носовой платок, ты мне принесешь, когда мы будем в саду. Его поближе увидишь и он тебя.

— Зачем это?

— Нет, уж сделай ты для меня, милочка… — Бросилась княжна Людмила на шею Тане.

— Хорошо-с, слушаю-с…

Несмотря на то что Татьяна Берестова отказывалась от предложенного ей княжной Людмилой средства видеть поближе князя Сергея Сергеевича, в душе она все-таки этого очень желала, особенно же интересовало мнение, которое о ней выскажет князь. Она даже решила сама подслушать его, схоронившись в кустах или чаще деревьев, смотря по месту, в котором она застанет «воркующую парочку».

Последнее определение князя и княжны она произнесла мысленно с особенною злобою.

«Княжна скроет, что он скажет, уменьшит хорошее, смягчит дурное, — думала Татьяна, — а свои уши надежнее всего…»

Так она и решила.

Действительно, в следующий же приезд князя Сергея Сергеевича, когда после обеда княжна отправилась в сад, Таня, взяв носовой платок княжны, пошла спустя некоторое время разыскивать «воркующую парочку». Она нашла князя и княжну на скамейке в той самой аллее из акаций, куда княжна Людмила удалялась мечтать после первого посещения князем Зиновьева. Подав платок княжне, молодая девушка хотела удалиться, но первая задержала ее.

— Ах, благодарю, милая Таня, я забыла его… А где мама?

— Ее сиятельство у себя в кабинете…

— А…

Видимо, княжна вела этот разговор исключительно для того, чтобы дать время князю разглядеть Татьяну, а Татьяне князя. Когда, наконец, княжна сказала «а», давая этим понять, что Таня может уходить, последняя быстро вышла из аллеи, но, тотчас обогнув ее по траве, чуть слышно прокралась к тому месту, где стояла скамейка, на которой сидели князь и княжна. Она не слыхала, в какой форме спросила княжна у князя мнение о ней, но ответ последнего донесся до нее отчетливо и ясно.

— Да, есть кой-какое сходство, — небрежно ответил князь, — но только кажущееся… Где же ей до вас… Сейчас видна холопская кровь…

«Дурак…» — мысленно послала Татьяна по адресу князя и едва удержалась, чтобы не произнести вслух этого далеко не лестного для него эпитета.

Она так же осторожно ушла с места своего наблюдения, как и пришла к нему. Сердце ее теперь уже прямо разрывалось от клокотавшей в нем злобы.

«Холопская кровь… — мысленно повторяла она до физической боли тяжелое для нее оскорбление, — я тебе покажу эту холопскую кровь, князь Луговой…»

Когда князь уехал, Таня была позвана княжной в ее комнату.

— Вообрази, Таня, князь не нашел особенно большого сходства между мной и тобой… — сказала княжна.

— Вот как… — протянула Татьяна, стараясь казаться совершенно покойной. — Это, впрочем, так понятно…

— Почему?

— Да потому, что влюбленные, во-первых, как известно, слепые по отношению всех, кроме предмета их любви, а во-вторых, любуясь вами, он, конечно, не может допустить и мысли, что есть другая, похожая на вас…

— Значит, ты думаешь, что он в меня влюблен?

— Если до сих пор я это думала, то теперь я в этом уверена.

— Что так?..

— Я видела, как он на вас смотрит.

— Как же?

— Да как кот на сало.

Княжна покраснела. Татьяна Берестова все же из атмосферы девичьей вынесла некоторую несдержанность в выражениях.

— Ах, если бы ты была права! — воскликнула княжна.

— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, права я, права.

По последнему вопросу о чувствах князя Сергея Сергеевича к княжне Людмиле разговоры повторялись почти каждый день. Деланное спокойствие Тани, с которым она была принуждена вести эти разговоры, все более и более внутренне озлобляло ее против княжны и князя. Все чаще и чаще приходило ей на мысль его выражение: «холопская кровь» и вслед за этим слагалась мысленно же угроза: «Я тебе покажу, князь Луговой, холопскую кровь!»

Во время одной из прогулок князя и княжны по зиновьевскому саду они подошли к стеклянной китайской беседке, стоявшей в конце сада над обрывом. Из беседки открывался прекрасный вид на поле и лес. Был шестой час вечера, и солнце уже не обжигало земли своими все же ослабевшими после полудня лучами. Княжна Людмила и князь Сергей Сергеевич вошли в беседку.

— Ах, князь, как я боялась одного места в вашем парке, — вдруг сказала княжна, когда они опустились на круглую скамейку, устроенную внутри беседки и окружающую столик.

— Какого?

— Этой таинственной беседки, замкнутой громадным замком.

— Чего же вы ее боялись?

— Разве вы не знаете, князь, легенду о ней?

— Как же, слышал, и несколько раз.

— И знаете, князь, я вам теперь признаюсь, когда вы за обедом у вас, после погребения вашей матери, сказали, что лет сто тому назад один из князей Луговых был женат на княжне Полторацкой, я подумала…

Княжна Людмила вдруг остановилась и густо покраснела. Она только сейчас сообразила, что напоминание с ее стороны об этих словах князя похоже на вызов, на предложение.

«Это может совершиться и теперь, если только она меня любит», — промелькнуло в уме у князя Сергея Сергеевича, и он особенно любовно посмотрел на покрасневшую, как маков цвет, княжну Людмилу.

Яркий румянец, разливающийся во всю щеку, особенно идет к брюнеткам. Лицо блондинки прелестно только тогда, когда румянец на нем нежен, как лепестки еще не совсем распустившейся розы.

— Что же вы подумали, княжна?

— Нет, я не скажу…

— Почему же?

— Все это глупости… Может быть, это и не так.

— Скажите… Вы окончательно измучаете меня… Я любопытен.

— Говорят, это качество свойственно только женщинам… — повернула было разговор княжна, но князь не отставал.

— Скажите, пожалуйста, скажите…

— Я подумала, что не эту ли самую бывшую княжну Полторацкую замуровал ее муж, князь Луговой, в этой беседке.

— Если эта княжна Полторацкая, жившая сто лет тому назад, была так же хороша, как вы, княжна, то я понимаю своего предка, при условии, впрочем, если эта легенда справедлива.

— А вы ей не верите? — спросила княжна Людмила, все еще красная как рак, но теперь уже от последних слов князя, не поднимая на него глаз.

— Конечно, не верю… Бабьи россказни, и больше ничего… Просто там заперты какие-нибудь садовые инструменты, лопаты, грабли…

При этих словах княжна взглянула на князя. Смущение ее уже прошло.

— Было бы очень интересно это узнать наверное…

Князь вздрогнул. Желая порисоваться перед любимой девушкой, он усомнился в верности передававшейся из рода в род семейной легенды, а отступление теперь считал для себя невозможным.

«Пустяки, конечно, ничего подобного не было, бабьи россказни», — пронеслись в его голове как бы убеждающие его самого мысли.

Молодость и вольнодумство во все времена идут рука об руку, а в описываемое нами время в столичную жизнь вместе с французским влиянием последнее стало приливать с особенной силой. Князь Луговой не избег этого влияния. Если он не был в глубине своей души вольнодумцем, то старался хотя показаться им. Это-то старание и побудило его усомниться перед княжной в семейной легенде.

— Нет ничего легче убедиться в этом, — с напускной небрежностью уронил князь.

— Как же это?

— Я завтра прикажу сбить замок, вычистить беседку, а послезавтра я попрошу княгиню, вашу матушку, прокатиться с вами в Луговое, и мы будем пить чай в этой самой беседке.

— Что вы, князь, нет, нет, не делайте этого, — взволнованно сказала княжна.

— Почему?

— Да разве вы не знаете… На эту беседку наложен запрет под угрозой страшного несчастья тому из князей Луговых, который осмелится открыть ее.

— Говорю вам, княжна, что все это бабьи россказни.

— Нет, князь, нет, не делайте этого, — продолжала умолять княжна.

Эта настойчивость молодой девушки еще более раззадорила князя. Ему показалось, что она упрашивает его потому, что догадалась, что он сам трусит. Так как это было действительно правдой, то она-то и бесила его.

— Говорю вам, княжна, что это пустяки, вы сами убедитесь в этом… Послезавтра мы пьем чай в этой страшной беседке… Это решено бесповоротно.

— Я не буду от страха спать ночей! — воскликнула княжна.

— Стыдитесь, как можно верить в таинственное, — продолжал бравировать князь Сергей Сергеевич.

Разговор перешел на другие темы. Когда они вернулись в дом и князь стал прощаться, он действительно пригласил княгиню Вассу Семеновну на послезавтра вечером приехать в Луговое. Княгиня дала свое согласие.

Княжна Людмила, конечно, не преминула рассказать Татьяне о роковом решении князя.

— А что если там действительно окажутся они? — упавшим голосом спросила княжна.

— Это уже его дело…

— Но, милая Таня, ведь ты знаешь, что говорят, что на того из князей Луговых, кто откроет эту беседку, обрушится несчастье…

— Ну, может, это и пустяки…

— Ты думаешь?

Княжна искала успокоения, и, конечно, малейшее сомнение в возможности избежать для князя последствий прадедовского заклятия находило в ней желанную веру.

— Конечно, это пустяки, — еще раз подтвердила Татьяна, как-то загадочно улыбнувшись.

Княжна отпустила Таню и легла. Но заснуть долго не могла. Несмотря на некоторое утешение, принесенное ей словами Тани, все же мысль о том, что найдут в беседке, и пройдет ли это благополучно для князя Сергея Сергеевича, не давала ей долго сомкнуть глаза.

Не спала и Татьяна Берестова.

«Сам в пасть лезет князюшка!» — думала она.

Решение князя Сергея Сергеевича нарушить заклятие предков почему-то в уме Тани подтверждало возможность плана «беглого Никиты», высказанного им ей, Татьяне, в роковую ночь их первого свидания в Соломонидиной избушке.