Баронесса Поневоле

Светлана Александровна Никишина (2024)

Луизу прямо со свадьбы похищает могущественный барон, очарованный ее красотой, и намеревается сделать ее своей. И лишь несчастный случай спасает девушку от неминуемого позора. Но чтобы выжить, она вынуждена назваться баронессой и править замком…

Глава 20

Художник больше не горевал и был готов приступить к работе. В ожидании баронессы нервными руками он перебирал кисти, перекладывал баночки с краской, с места на место переставлял подрамник с натянутым на него холстом.

Она вошла.

Желая убедиться, что она настоящая, не привиделась ему, Франц Август благоговейно опустился на колено и поцеловал милостиво протянутую руку.

— Приступайте! Дверь останется открытой.

Художник кивнул и вежливо осведомился:

— Как госпожа соизволит позировать?

— Я встану у окна на фоне солнечного света.

— Вы правы, очень выгодная позиция. Солнце придаст вам неземное сияние. Прошу!

Луиза прошла на выбранное место и гордо выпрямилась.

Франц Август без промедления погрузился в работу. Взяв в руки кисть, он стал обходить натуру, внимательно рассматривая и запоминая черты лица, посадку головы, разворот плеч, мельчайшие детали платья.

— Вы очень пристально меня разглядываете, у меня что, на носу сажа? — пошутила баронесса.

— Таков художественный процесс, я должен изучить ваше лицо, важна каждая черточка, каждый штрих. Вы ведь не станете препятствовать?

— Помилуйте, конечно, нет. Я буду терпеливой натурщицей, но недолго. Старайтесь, господин художник.

— Это и мое горячее желание.

Луиза погрузилась в безмятежное состояние: голова светлая, глаза ясные, душа спокойная. Она послушно выполняла просьбы живописца: слегка приподнять подбородок, повернуться чуть левее, правее, не улыбаться…

Уловив хорошее настроение баронессы, Франц Август вдохновенно работая кистью, завел легкую беседу о погоде, о замковых садах, о кольчугах, выкованных местным кузнецом.

Некоторое время спустя на холсте появился силуэт молодой женщины.

«Можно накладывать краску», — удовлетворенно отметил мастер, сравнив его с оригиналом.

— На сегодня достаточно. Вы, я вижу, притомились, госпожа.

— Как неловко признаться, да. Непривычно стоять без движения.

— По правде говоря, я тоже переволновался.

— Однако, первый сеанс считаю удачным.

— Благодарю, баронесса. С нетерпением буду ждать завтрашнего дня.

— Давайте взглянем, что у вас получилось.

Художник в ужасе отшатнулся и торопливо накинул на холст какую-то тряпицу:

— Это плохая примета! Никто не должен видеть картину до ее завершения.

— Это непременное условие? И вы не удовлетворите мое любопытство?

— Я не осмелюсь нарушить не мной установленные традиции и правила.

— Понимаю. Я почти никогда этого не делаю, — ухитрилась она поддержать нелепую веру художника в приметы и с особой грацией направилась к распахнутой двери.

— С вашего позволения, я продолжу работу, руки так и тянутся к полотну, — с подчеркнутой любезностью раскланялся Франц Август, нетерпеливо оглядываясь на холст, представляя намеченную композицию.

Он захлопнул дверь и кинулся к краскам. Выбрав нужную, размашистыми движениями начал наносить на холст широкие мазки. Он отходил в сторону, вновь возвращался на место, лихорадочно смешивал краски, осветлял, затемнял отдельные штрихи, добивался полутонов и ярких пятен.

Через три часа вдохновенного труда художник взглянул на полученный результат и ахнул:

— Это всего лишь… платье.

Франц Август в сердцах отбросил кисть, сел на лавку напротив картины, вытер пот со лба и, не мигая, уставился на свое произведение. Нет, он не отчаялся, не стал проклинать себя, но не мог понять, что на него нашло.

Женский образ оказался сложнее, чем ему сперва показалось.

— Стоит ли ломать голову над хорошо выполненной работой. На холсте — львиная часть портрета, дело за малым — дописать лицо и победно вернуться во дворец. — Он довольно потер руки и отправился ужинать.

Следующие сеансы рисования проходили в присутствии служанки и кормилицы. Марта устраивалась у порога, откуда могла спокойно наблюдать за художником, Ханна садилась на табурет чуть поодаль от Луизы.

Карл попросил кормилицу в качестве компаньонки сопровождать баронессу на сеансы рисования.

— Что за блажь — портреты малевать! — высказала она недовольство.

— Это придворный художник, он здесь по воле короля.

— Но баронесса не придворная дама, чтобы висеть на его стене.

— Хорошо, если дело только этим закончится.

Кормилица неистово принялась осенять себя крестным знамением:

— Свят — свят! Свят — свят! Спаси и сохрани!

— Поэтому и прошу, матушка Ханна, проследить, чтобы она в приступе гнева не оскорбила короля случайным словом или демонстрацией своей независимости.

— Кто ж ее удержит?

— Просто не позволяй им говорить о короле. И упаси бог, коснуться ее дара.

— Ваша милость не доверяет художнику?

— Когда дело касается этой ведьмы, я и себе не доверяю.

— Не стоит разбрасываться такими словами, — укоризненно произнесла

Ханна. — И у стен есть уши. Хочешь накликать беду? Не оскверняй бесовскими словами доброе имя.

— Прости, кормилица, вырвалось. Не знаю, что на меня нашло, — в знак смирения Карл опустил голову на плечо старушки. — Что-то тревожно. Я остался без щита перед прелестной девой, — еле слышно прошептал он.

Лицо Ханны просветлело, она пригладила его непослушные волосы: «Это любовь, мой мальчик».

Франц Август легким кивком головы поприветствовал женщин, но полный обожания взгляд его глаз был устремлен только на баронессу.

— Он всегда на вас так смотрит, ваша милость? — строго спросила Ханна. — Чересчур откровенно, считаю это неприличным.

Художник сначала растерялся, потом запаниковал и стал неумело оправдываться:

— Помилуйте, госпожа, я пишу портрет! Как же я смогу сделать это, не глядя на прекрасную натуру.

— Так тебя, мерзавец, натура интересует? Дай–ка я проверю, что ты там малюешь, — вспылила Ханна и вскочила с места. — Его мысли заслуживают неодобрения, — в пол–оборота бросила она баронессе.

Художник кинулся наперерез и раскинул руки, преграждая ей путь:

— Ваша милость, умоляю!

— Успокойтесь, Ханна. Не мешайте живописцу. В его действиях нет дурных помыслов.

— Что он скрывает под тряпицей? Почему я не могу взглянуть, что он там натворил?

— Плохая примета.

— Скажите, как мы суеверны! — не унималась Ханна.

Заметив, как трясутся руки художника, Луиза приказала:

— Марта, принеси травяной отвар! Надо погасить огонь негодования нашей дорогой Ханны.

В комнате воцарилось молчание.

Усилием воли Франц Август овладел собой — ужасно не хотелось ссориться с кормилицей барона и компаньонкой баронессы, следовало немедленно успокоить ее и отвести от себя малейшие подозрения.

— Госпожа Ханна, работа над портретом баронессы полностью захватила меня — все мои мысли и чувства, смею надеяться, талант направлены на скорейшее его завершение.

— Счастливое совпадение — я тоже об этом мечтаю.

Франц Август пропустил укол.

— Я хочу, чтобы на портрете в моих руках был клевер, — перевела разговор Луиза. — Знаете ли вы, что Ева, изгнанная из рая, захватила с собой на память о безмятежных днях четырехлистный клевер. Он приносит удачу. Даже не настоящий, а вышитый на одежде, защитит от всех бед. Нарисуйте его.

— Слушаюсь, госпожа. Интересная получится деталь.

«Оберег от дурного глаза и всех бед», — удовлетворенно отметила про себя Луиза и заняла свое место у окна.

— Вы уж расстарайтесь, господин великий художник, — вызывающе посоветовала Ханна, увидев, что тот взял в руки кисть.

Франц Август заметно нервничал. Ему не удавалось лицо баронессы.

Он впился в нее глазами: может, в ней сокрыто нечто такое, что ему неподвластно понять и разгадать? Молва утверждала, что есть в ней нечто колдовское, но этим слухам Франц Август подтверждения не находил: зелье в замке не варилось, падучей никто не страдал, люди в страхе не разбегались по углам при виде баронессы, даже сама аббатиса была к ней милостива.

Оставшись один, он взял уголь и стал вычерчивать овал лица, короткими штрихами наносить глаза, рот, скулы, тут же недовольно отбрасывал куски холста, но вновь и вновь принимался за работу.

Похоже, ночь предстоит провести без сна.

Спустя несколько часов, он нервно выхаживал по комнате. В отчаянии сломав о колено свою лучшую кисть голландской работы, с трудом дыша, он рухнул на пол перед портретом:

— Не могу уловить характер образа. Баронесса непредсказуема: то вся светится и сияет, как капля росы, то окутана тайной, как предрассветная дымка, то капризна и переменчива, как морская волна.

В воображении явственно вижу нужные черты, но как только касаюсь холста, образ исчезает, руки решительно отказываются писать его. Лицо не удается, оно не подвластно мне, — страдал Франц Август.

Два последующих сеанса также не дали желаемого результата. С портрета на него с укоризной смотрели не лучистые очи прелестной девы, а совершенно невыразительные глаза вдовы.

Он стал разглядывать свои руки и с презрением к себе прошептал:

— Ты намалевал всего лишь жалкое подобие оригинала, и только лист клевера вышел настоящим.

Франц Август уперся руками о подоконник и лбом прислонился к холодному витражному стеклу. Потом резко отошел и белилами свел пустые глазницы.

В ночь после шестого сеанса Луиза спала неспокойно. Ее одолевало любопытство, неотступное желание взглянуть на незаконченный портрет, но живописец был непреклонен.

Вдруг среди ночной тиши послышался громкий стрекот сверчка. Луиза вздрогнула от неожиданности и ясно увидела:

Накидка художника, испачканная краской, скрывала лицо девушки на портрете. Барон Карл подошел к холсту, чтобы сорвать ее, но, словно от ожога, одернул руку, отступил на шаг и раздавил божью коровку. Барон побледнел — как и все германцы, он считал ее подарком от бога. «Я погубил дар бога. Мне нет прощения!», — кричал он в отчаянии. В тот же миг красные пятна на накидке вспыхнули огнем. Янтарные языки пламени, быстро разгораясь, превратились в полыхающий костер, а в самом его центре оказался портрет, охваченный беспощадным огнем. Спасти его невозможно.

Луиза почувствовала обжигающий жар и стала лихорадочно метаться по постели, корчиться от боли и стонать. Она всюду видела огонь. Портрет сгорал. Карл плакал.

Она не представляла, что суровые мужчины могут плакать как дети.

Видение исчезло.

Обессиленная и опустошенная, Луиза лежала с открытыми глазами, ничего не чувствуя, кроме жалости к раздавленной божьей коровке.

Помолившись, она опустила ноги на пол и босая вышла из спальни.

Желая быть учтивой, она подняла руку, чтобы постучать, но передумала и осторожно вошла в комнату художника. Портрета на месте не было. Одинокая свеча догорала в серебряном канделябре.

По обыкновению, кормилица пришла за баронессой, чтобы сопроводить ее к художнику. Она исправно выполняла данное Карлу обещание — в качестве компаньонки находиться подле баронессы.

— Почему вы не одеты, госпожа? Художник ждет вас.

— Он исчез… вместе с портретом, — равнодушно произнесла Луиза.

Ханна подозрительно взглянула на нее:

— Я же предупреждала, что ваша блажь с этим портретом не доведет до добра. Вы утомились и глупость несете, — ворчливо попеняла кормилица. — Прикажу Марте, чтобы воду с травами приготовила, она поможет.

— Не стоит. Я в порядке.

— Марта! — закричала Ханна, — Веди сюда живописаку!

Заслышав недовольный голос кормилицы, Марта со всех ног бросилась выполнять приказ. Она долго и настойчиво стучала в дверь художника, но так и не дождалась разрешения войти. Набравшись смелости, служанка приоткрыла дверь и застыла в нерешительности. Портрета не было. Художника тоже. Быстро проверив, на месте ли его вещи, Марта поспешила обратно. Она летела с лестницы, не разбирая ступеней, оступилась и приземлилась прямо к ногам хозяина, барона Карла.

— Что за спешка? Ты могла свернуть себе шею! — Карл помог девушке подняться. — Я жду объяснений! — Он придал голосу напускную строгость, едва сдерживая смех от вида живописной картины падения служанки к его ногам. — Язык проглотила?

Марта закивала головой.

— Ничего особенного, — пришла она в себя. — Портрет хозяйки исчез. Испарился. А вместе с ним и живописака.

— Куда же он исчез?

— Не могу знать, господин, хозяин, ваша милость! — от страха по-военному отчеканила Марта, но запуталась.

— Баронесса знает?

— Да! Она сама это обнаружила.

— Веди меня к хозяйке!

Карл развернулся и стремительно пошел к спальне баронессы, в двери которой не раз порывался войти бессонными ночами.

— Что с ней? Заболела? — испуганно прохрипел он, увидев Луизу на постели бледную, с мокрой салфеткой на лбу.

Ханна отвела его в сторону:

— Ночью у нее было огненное видение. Она вся пылает.

— Зови лекаря! Марта!

— Это не болезнь. Он не справится, только напугается.

— Матушка Ханна, помоги ей! Она не может умереть!

— Скоро сама выправится.

— Она что-то говорит. — Карл приблизился к Луизе и, подставив ухо к ее губам, прислушался.

— Карл плакал, горько плакал… божью коровку… раздавил. Но ему не надо печалиться, господь пошлет новый дар.

— Она бредит.

Ханна печально покачала головой:

— Будем ждать. А теперь уходи! Тебе не следует быть в покоях баронессы.

— Я не могу…

— Ты не можешь здесь задерживаться. Займись художником.

— Что я должен сделать? Ничего не понял, что лепетала служанка.

— Займись художником! — повторила Ханна и отошла поменять салфетку.

Карл нехотя удалился и, добравшись до большого зала, взревел:

— Немедленно ведите командира гарнизона и кастеляна. Ральфа и Мартина ко мне!

Несколько слуг пулей вылетели во двор.

Через полчаса появился Ральф, за ним — Мартин.

— Докладывайте! — потребовал Карл. — Я один не знаю, что происходит.

— Художник исчез, — виновато опустил голову Ральф.

— Искали?

— Мы перерыли его комнату, обыскали дом, все дворы.

— Что говорит охрана?

— К воротам он не подходил.

— Вы сами верите в то, что говорите? Пропал человек, королевский художник, и не оставил следов. Он что привидение?

— Я сам проверял дозорных. С некоторых пор охрана замка удвоена.

Никто не пытался проникнуть — ни изнутри, ни снаружи.

— Но человека нет.

— Может, его убили и закопали? — неожиданно предположил Мартин.

— Кто? — хором произнесли Карл и Ральф.

— И главное — за что?

— Постойте! Я догадываюсь, как он мог сбежать, — вскричал Карл.

— Подземный ход, — подхватил догадку Ральф.

Мартин недоуменно переводил взгляд с одного на другого.

— Но о нем знаем только мы с тобой.

— Да еще мой дядя.

— Старый барон?

— Шольц! Хозяин открыл ему тайну.

— Присядем, друзья, и начнем думать. Много-много думать, — с трудом сохраняя спокойствие, предложил Карл.

Мужчины уселись вокруг стола.

— Почему сбежал художник? Ему в замке ничто не угрожало, — прервал молчание Мартин.

— Может, король потребовал его возвращения? Военная кампания победно завершена, — предположил Ральф.

— Что связывает придворного живописца с иудой–кастеляном? Чем это грозит баронессе? — задал свой вопрос Карл.

Уйма вопросов, и ни одного ответа.