Баронесса Поневоле

Светлана Александровна Никишина (2024)

Луизу прямо со свадьбы похищает могущественный барон, очарованный ее красотой, и намеревается сделать ее своей. И лишь несчастный случай спасает девушку от неминуемого позора. Но чтобы выжить, она вынуждена назваться баронессой и править замком…

Глава 8

Слежка за Шольцем не давала желаемых результатов. Он никуда не отлучался, был занят своими обычными делами: плел интриги, мелко пакостил, брал взятки от страждущих получить аудиенцию короля вне очереди, всегда был на виду и внешне оставался совершенно спокоен. Приставленные к нему шпионы не догадывались, что он пользуется потайными переходами и подземными лабиринтами, ведущими в тюрьму и покои его величества.

Карл, не прекращая поисков жены, добивался встречи с королем, но под разными предлогами получал отказ. Ральф послал весть о пропаже в замок.

Луизу перевели в другое помещение. Она удивленно остановилась на пороге довольно роскошной комнаты. Массивная кровать под парчовым покрывалом, пара кресел, комод с массивным канделябром, небольшой стол на две персоны создавали впечатление домашнего уюта, однако особого восторга у узницы не вызвали.

— Клетку позолотили, но засовы не сняли, — равнодушно отметила она.

Луизу начало тяготить одиночество, неизвестность выводила из себя.

Уже пятые сутки ее не беспокоили, не навещали, не допрашивали.

— Король решил вывести меня из терпения! Что ж, он получит мегеру! — мстительно пригрозила она. — Откладывать не станем.

Как только двое охранников вышли, накрыв стол изысканными яствами, проголодавшаяся Луиза с аппетитом поела, выпила бокал разбавленного вина:

— Для вдохновения!

Она взяла со стола серебряный кувшин, подержала его в руках и, размахнувшись, с силой бросила в стену. Отскочив с глухим стуком, кувшин, расплескав содержимое, покатился по полу. Луиза проследила за ним глазами и, довольно хмыкнув, стала швырять подушки, белье и все, что попадалось под руку. Перемещаясь по комнате, королевская узница, как девчонка, радовалась устроенному беспорядку.

Перепуганные необычными звуками стражники, опасливо приоткрыли дверь и замерли в немом ужасе. На столе под перьевым дождем сидела фурия с распущенными волосами, болтая ногой сбрасывала посуду с остатками еды, весело приговаривая:

— Замуровали ведьму — дайте ей попировать! Вот полетели вороны, а здесь выросли мухоморы, другого вы не заслуживаете, а теперь получите болотную тину, разбавим ее гнилушками, — и с этими словами Луиза швырнула в стражников блюдо с тушеной капустой.

— Полюбуйтесь, какой прекрасный бедлам! На стене натюрморт не хуже, чем у придворного живописца, — она звонко рассмеялась, но через мгновение сдвинула брови и, уперев руки в бока, грозно приказала:

— Немедленно выпустите меня. Я сыта по горло королевским гостеприимством.

Стражники в страхе захлопнули дверь и растерянно переглянулись.

— В чем дело? Что за шум? — услышали они за спиной громкий окрик и облегченно выдохнули.

— Госпожа…

— Открывайте!

Дверь распахнулась, и глазам Шольца предстала отвратительная картина полного разгрома. Повсюду валялись глиняные черепки и осколки, помятая посуда, остатки еды. Липкие соусы медленно стекали по стенам, пол залит напитками.

— В сточной канаве намного чище и приятнее, чем здесь, — брезгливо поморщился Шольц.

— Сам господин негодяй пожаловал! Убирайся, паршивый пес! Я буду говорить только с королем! — с ненавистью выкрикнула Луиза, запустив в него в него последнее кружку.

Шольц увернулся и шагнул к ней.

— Не смей приближаться, свинья!

— Вот как! Ведьма разбушевалась! Устроила шабаш, — его глаза угрожающе сузились. — Я найду, как усмирить тебя, дрянь! — Он снял с пояса маленький пузырек.

Шольц приказал охране удерживать баронессу, запрокинул ей голову и хладнокровно влил порцию зелья в горло. Бушевавшая женщина сникла.

— Бросьте ее на кровать и приберите тут. Она больше не потревожит.

Шольц направился прямо к королю и в красках рассказал об учиненном баронессой погроме.

— Хотел бы я взглянуть на разъяренную кошку — это меня заводит.

— Исчадие ада: волосы змеями расползлись по спине и плечам, в глазах — адский огонь, от ее жуткого смеха кровь стынет.

— За что ты ее ненавидишь? Вполне невинное создание…но с характером, и невозможно отрицать, неземной красоты.

— Ее красота — дьявольское искушение.

— Так что, хочет говорить со мной? — Фридрих не желал более слушать злобные речи советника. — Для начала пусть поговорит с епископом и судьей, может, их допрос ее урезонит.

Луизу со связанными руками за спиной ввели в небольшое помещение. Она безо всякого почтения оглядела каждого из трех мужчин, важно восседавших за столом. По самому центру устроился верховный судья. Место справа занимал епископ, слева — Шольц.

«Святая троица, — промелькнуло в голове женщины. — Только богоугодны ли будут ваши дела?».

— Развяжите! — приказал судья.

Луиза согнула руки в локтях, медленно опустила их, потерла запястья, чтобы кровь прихлынула к онемевшим пальцам, и смело произнесла:

— Ваша честь, я готова выслушать извинения за жестокую ошибку моего заточения и намерена немедленно покинуть эти жуткие стены.

— Вы не в том положении, баронесса, чтобы требовать, — язвительно бросил Шольц.

— Ваша честь, оградите меня от этого гнусного, — она запнулась на грубом ругательстве, и, из уважения к сану священника, сквозь зубы проговорила: — человека.

— Это главный советник короля Фридриха.

— Этот скользкая жаба — вор и насильник. Его место на виселице.

— Она одержима. Бесы вселились в нее, опутали и ее устами сеют смуту, оговаривая королевских верноподданных. Надо изгнать дьявола из этой суки, — заорал разъяренный Шольц, опасаясь, что у баронессы развяжется язык, и она вытянет на свет все его неблаговидные дела.

Он вскочил с места, подлетел к узнице, двумя руками ухватился за вырез ее платья и, разорвав его до пояса, оголил грудь. Он чуть не задохнулся от вожделения, уставившись на дерзко вздернутые соски, и смачно выругался.

— Посмотрите на это грешное тело. Дьявольское творение, лишающее мужчину сил и разума.

Луиза готова была рухнуть на пол. Обхватив себя руками, обезумев от унижения, она умоляюще взглянула на епископа. Тот беспокойно ерзал на стуле и лихорадочно облизывал губы, пожирая глазами нагое грешное тело. Верховный судья сжалился над бедной женщиной, подал знак, и стражник быстро набросил на нее свой плащ из оленьей кожи. Она благодарно кивнула и немного успокоилась.

Молчавший до сих пор епископ пришел в себя и желчно произнес:

— Госпожа баронесса, мы здесь для того, чтобы спасти заблудшую душу, призвать к покаянию.

Заслышав скрипучий голос священника, Луиза внезапно осознала, что ее экзекуция только начинается. В ней взбунтовался мятежный дух: она не поддастся этим упырям и доставит им немало хлопот. Луиза растерянно огляделась по сторонам и наивно произнесла:

— Но здесь нет никого, никаких заблудших. Я одна стою перед вами. А я, уверяю вас, чиста перед господом нашим и господином супругом моим бароном Фон Гартманом.

— Такое тело и святого введет в искушение, — не владея собой, бездумно завопил епископ, тыча скрюченным пальцем в женщину.

— Поэтому вы так греховно возжелали его святой отец? — брезгливо поморщилась Луиза.

— Блудница! Ведьма! Сжечь ее! — завизжал епископ, вскакивая со стула и дико ворочая глазами.

Судья потянул его за сутану и усадил на место.

— Дьяволица! Бесовское отродье! — не унимался тот.

— Смирение, святой отец! Не поддавайтесь искушению, — прошептал ему на ухо судья.

Епископ дернулся, опустил глаза, схватил со стола четки и принялся неистово читать молитву.

— Госпожа баронесса, монашеский орден подал королю петицию и требует предать вас церковному суду, — верховный судья наконец приступил к своим обязанностям.

— Нет, — побледнела Луиза.

— Против вас, баронесса, выдвинуты серьезные обвинения. Король ознакомится с петицией, выслушает наше мнение, потом примет решение, как вас судить. Через некоторое время мы повторим нашу встречу и побеседуем.

— Какая страшная ошибка…

— Кайся, кайся, грешница! Смирение и послушание! — бубнил епископ.

— Тебе не вывернуться, — злобно ухмылялся Шольц.

— Уведите баронессу!

Луиза давно не чувствовала себя такой беспомощной. Абсурдные обвинения в ведьмовстве пугали неизбежностью церковного суда, жестокого и беспощадного в своем фанатизме. В ушах неотступно звенело: «Смирение и послушание».

Дверь камеры открылась. Молодой стражник с подносом в руке застрял на пороге. Внезапно лицо его позеленело, глаза выпучились, и с диким стоном он начал заваливаться вбок. Луиза подскочила, подхватив поднос, отложила его в сторону и перекатила стражника через порог. Бедолага корчился на полу, издавая нечеловеческое рычание.

— Я могу помочь, дайте руку.

Стражник в страхе отшатнулся и неистово перекрестился:

— Чур, меня! — донесся вырвавшийся сквозь зубы стон.

— Чего ты испугался?

— Сказали, ты — ведьма, и у тебя нет сердца.

— Опасаешься, что вырву твое и заберу себе?

— Изыди, нечестивица! — заорал и скрючился от нового приступа невыносимой боли стражник.

— Как тебя зовут?

— Вайс, — прохрипел он.

— Вайс, дай руку и ничего не бойся. Ну же! Иначе ты умрешь.

Страдалец покорно подчинился, у него не осталось сил терпеть и сопротивляться.

— Я помогу при условии: ты отыщешь барона Фон Гартмана и скажешь ему, где я.

Вайс в изнеможении кивнул.

Луиза, ощутив знакомое покалывание на кончиках пальцев, осторожно взяла его голову в руки, подержала, мягко надавила на виски, подавая импульс к покою. Потом прошлась по скрюченному телу и приложила горячие ладони туда, где уловила средоточие боли.

Вайс не видел, что она делала, только чувствовал тепло ее рук.

Через полчаса стражник поднялся на ноги: боли исчезли, лицо порозовело, речь вернулась.

— Госпожа, я раб у ваших ног. Вы вернули мне жизнь, располагайте ею.

— Неделю не ешь мяса.

Вайс кивнул, распахнул дверь и оглянулся:

— Ваша милость, но вы ведь не колдовали надо мной.

— Я не умею.

Франц Август отыскал Карла в часовне, где он горячо молился.

— Господин барон, ее величество королева Изабелла ожидает вас сегодня после захода солнца.

— Мне нужна встреча с королем. Чем поможет мне королева? Я не в состоянии совершать вежливые визиты.

— Ваша милость, не стоит пренебрегать высочайшим приглашением.

Я проведу вас к королеве. Мне больше нечего сказать.