Зло

Зло — антагонизм добра, нормативно-оценочная категория нравственного сознания, противоположная понятию «добро», обобщённо обозначает нравственно-отрицательное и предосудительное поведение в поступках и мотивах людей и в явлениях действительности. Используется для характеристики, понимания и оценки вреда, ущерба, страданий.

В широком смысле зло включает негативные состояния человека и силы, вызывающие эти состояния. В этом смысле термин «зло» относят ко всему, что получает у людей отрицательную оценку или порицается ими с какой-либо стороны. Например, и ложь, и безобразие подходят под понятие зла. В более тесном смысле зло обозначает страдания живых существ и нарушения ими нравственного порядка. Вопрос о преобладании зла или добра в мире составляет предмет спора между пессимистами и оптимистами.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Уже в трудах отцов церкви заметно сосуществование и борьба этих традиций, но присутствует и новый ведущий мотив – зло есть грех. Грех же не может быть ни внешним привходящим обстоятельством человеческого бытия, ни простой отягощенностью материей. Он проникает в сердцевину свободной воли и касается глубин нашего существования. Ветхозаветный миф о первородном грехе также получает новое толкование: искупление греха уже не может пониматься как исполнение заповедей и законов; зло и добро разделены теперь Боговоплощением, которое делает и добро, и истину, и жизненный путь Личностью, и, соответственно, человек должен перенести сферу выбора и решения не в интеллектуальное измерение и даже не в моральное, но – в личностное. Столь же многоплановым становится переработанное в христианстве гностическое отношение к материи: императив борьбы с косным веществом, отъединяющим души от Бога, сохраняет свою силу, но сама по себе материя не воспринимается как источник зла и, более того, освящается как элемент творческого усилия Бога. Плоть и дух, говорят отцы церкви, не суть сами по себе добро и зло; они лишь носители этих сил при определенных условиях. Античный тезис о благости всякого бытия также сохраняется. И восточная патристика, и Августин часто прибегают к аргументам от иллюзорности зла. Но зло, будучи небытием, приобретает статус бытия благодаря пристрастию грешника к иллюзии, а в конечном счете – пристрастию к эгоистически истолкованному собственному существованию.

Александр Доброхотов, Избранное

В заключение хотелось бы отметить следующее. Нравственность – это та практическая деятельность человека, которая способна привести его к достижению цели и смысла своего бытия, к обретению того, что и будет благом для человека. И нормы поведения человека напрямую зависят от того, в чем он определяет свое назначение. Если понимать религию как действительное и живое общение с Богом, не сводимое лишь к особому психологическому переживанию человека, «когда он способен постигать божественное как внутренний принцип своей жизни, делающий его сыновно-свободным»[60], если предполагать живое и деятельное участие Самого Бога, которое, прежде всего, обнаруживается в даровании Богом человеку Своей благодати, силы и энергии бытия, а точнее, и самого бытия в собственном смысле этого слова, – то нравственность как реализация человеком своего подлинного призвания только тогда и становится возможной. Вера в Бога, в реальность Его бытия, есть не только теоретическое утверждение объективности нравственных норм, но – как действительное общение с Ним, – есть основание возможности осуществления утвержденных идеалов нравственности. Для христианина жизнь в Боге означает присутствие Его благодати, Его божественной энергии, к которой приобщаясь, человек становится способным побеждать в себе зло и укореняться в добре. Этот процесс в христианской аскетике принято называть обожением, в философских же категориях он может быть определен как становление условного Абсолютным, обретение подлинной свободы и неизменности в истине и добре, как устремленность и приобщенность к бесконечной мере божественного совершенства.

Священник Дмитрий Лушников, Основное богословие. Учебное пособие, 2015

Вторая и третья главы Книги Бытия, хотя и не используют понятие образ, ясно показывают, что бытие человека можно понять только из его связи с Богом. В этих главах особо выделено значение некоторых моментов. Прежде всего, Бог доверяет человеку вполне определенное задание: Он дарует ему спутницу, прекращающую его одиночество, полагая тем самым в основу его бытия двойственность пола[390]; от Бога исходит заповедь не есть плода от дерева познания добра и зла, и первородный грех, ознаменовавший собой восстание человека против воли своего Творца, определяет падший характер всего человеческого существования. Общая картина красноречиво свидетельствует о том, что все дело Творца принадлежит явно выраженному антропологическому горизонту[391] и богословское содержание понятия образ, даже если сам этот термин явно не употребляется, получает свое выражение и развитие.

А. Скола, Богословская антропология, 2000

Это раздвоение и поляризация человеческой природы, это трагическое движение, идущее в самую духовную глубину, в самые последние пласты, не связано ли у Достоевского с тем, что он призван был в конце новой истории, у порога какой-то новой мировой эпохи раскрыть в человеке борьбу начал Богочеловеческих и человекобожеских, Христовых и антихристовых, неведомую прежним эпохам, в которых зло являлось в более элементарной и простой форме? Душа человека нашей эпохи разрыхлена, все стало зыбко, все двоится для человека, он живет в прельщениях и соблазнах, вечной опасности подмены. Зло является в обличье добра и прельщает. Образ Христа и антихриста, Богочеловека и человекобога двоится. Это особенно отразилось в творчестве Мережковского, который так и не может решить, где Христос, а где антихрист. Его во многих отношениях замечательная книга «Л. Толстой и Достоевский» проникнута этим двоением, этой постоянной подменой. Много в наше время появилось людей с «двоящимися мыслями», у которых ослабели внутренние критерии различения. Это – человеческая порода, открытая Достоевским. С этой породой ничего нельзя поделать старым нравственным катехизисом, к этим душам нужен более сложный подход. Достоевский исследует судьбу этих человеческих душ, пронизанных токами апокалиптической атмосферы. И это исследование открывает огромный свет. Достоевский берет человека в момент глубокого духовного кризиса, религиозного перелома. В этот момент судьбы человека можно сделать очень существенное открытие о человеческой природе. Явление Достоевского есть совершенно новый момент в антропологическом сознании. Это сознание уже не только традиционно-христианское, не святоотеческое и не гуманистическое.

Николай Бердяев, Миросозерцание Достоевского

Позитивистские упрощения сводят грех к невежеству, преступление – к влиянию социального окружения, зло – к несовершенству, а аскезу – к гигиене. Понятие “грех” перестало приниматься во внимание, уже мало кто понимает, что оно означает. По определению же VI Вселенского собора, грех есть болезнь духа. С другой стороны, из Пьера Жане известно, что “безумие есть потеря чувства реального”. Помешанный воспринимает реальность уже не так, как другие. Таким образом, не отличать более грех от его противоположности – святости – это функциональное расстройство, форма духовного безумия[54]. Когда апостол Павел требует различения добра и зла (Евр 5:14), он стремится именно к возвращению к норме, духовному здоровью, полноте реальности, включающей в себя земное и небесное.

Павел Евдокимов, Этапы духовной жизни. От отцов-пустынников до наших дней, 1995

Гоббсовский научный атеизм заключал в себе то, что определенные философы находили опасными и радикальными политическими следствия. Если нет Бога, то как быть с обоснованием этики? В свете кембриджских платоников, мы должны быть добрыми ради самого добра, но при отсутствии справедливого Бога, удостоверяющего, что в конце концов добро победит зло, мировая история может превратиться в безнадежно трагичную. Атеизм также явно устранял самые обещающие основания надежды на жизнь после смерти. Вера в то, что личности уничтожаются вместе с разрушением их тел, была в радикальном несоответствии с взглядом кембриджских платоников на неисчерпаемую благость человеческой личности; тела могут распадаться, но душа должна быть спасена ее в высшей степени благим Творцом, и будет вновь воссоединена с телом, которое воскреснет, и будет принята в общение с Богом. «Сами нервы и сухожилия религии, – писал Мор во второй части своей «Песни души», – есть надежда на бессмертие»[119].

Чарльз Талиаферро, Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней, 2005

Новые идеи не просто проскакивали сквозь свинцовую атмосферу схоластической догматики, но развивались в процессе эволюции самого религиозного мышления. Очень показательна, в этом смысле, эволюция проблемы теодицеи (греч. – «оправдание бога»). Не столько безбожники, но скорее истово верующие неизбежно задавались вопросом, как же всемогущий, всеблагой, всесправедливый Бог допускает существующее в мире зло? В раннем средневековье попытки ответить на этот вопрос были сугубо схоластическим. Так, Августин утверждал, что зло не субстанционально, не существует само по себе, а есть лишь отсутствие добра, так же как тьма есть лишь отсутствие света. По мере происходящих от Средневековья к Возрождению социокультурных изменений менялось и решение теодицеи, приняв форму пантеизма (греч. – обожествление природы): творец наделил мир внутренним движением (природа как «внутренний мастер») и природной необходимостью, законами природы, по отношению к которым понятия добра и зла лишены смысла (например, законы тяготения – добрые или злые?!). Еще позже пантеизм сменился деизмом, идеей «Великого часовщика», который, заведя механизм природы, вовсе отстраняется.

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

Во-первых, апостол описывает нас как следующих путями этого мира. Дословный перевод этого выражения – «согласно веку этого мира». В этом предложении сводятся воедино две идеи: «этого века» зла и тьмы (в контраст «веку грядущему», о котором говорит Иисус) и «этого мира», т. е. общества, построенного без Бога, или – как мы могли бы сказать сегодня – секуляризованного общества (в противовес царству Божьему, Его новому обществу, находящемуся под Его правлением). Таким образом, эти два слова– «век» и «мир»– характеризуют социальную систему ценностей, чуждую Богу. Именно такая система преобладает в нехристианском обществе, порабощая людей. Всякий раз, когда на человечество обрушивались жестокие испытания: политическое давление, бюрократическая тирания, секуляризм (отрицание Бога), падение морали, материалистические тенденции (прославление лишь материальных потребностей), бедность, голод, безработица, расовая дискриминация или иные формы несправедливости, – можно было тотчас проследить влияние ценностей «этого века» и «этого мира». Их влияние огромно. Люди склонны мыслить самостоятельно, но почему-то окружают себя поп-культурой телевидения и прессы, и это становится своего рода культурологическими оковами. Каждый из нас был таким, пока Иисус не освободил нас, – мы «плыли по волнам идеалов этого мира» (JBP).

Д. Р. Стотт, Послание к Ефесянам, -1

Этот момент важен. Индивидуальность рождается от света познания, но усиление его может ослеплять человека. В своем познании мира он начинает заблуждаться. Знание – тяжелый груз. В мышлении проявилась личность, то есть синтез индивидуальных качеств, которые вроде бы не предусмотрены были при появлении человека на Земле. Возникли имена людей, право на нечто свое. Казалось бы, такие особенности могут существовать. Но в «Ветхом завете» Библии содержится узловое сообщение: «Каин убил Авеля» своего родного брата. Никаких комментариев по этому поводу Библия не дает. А такая краткая информация невольно вызывает вопрос: «за что?». Ответа нет. Остается предполагать, что случившееся незадолго после сотворения человека – результат чувства, развращенного приобретенным разумом. Он расширил возможности познания окружающего мира и одновременно власти человека над ним. Крайнее проявление власти – убийство без причин себе подобного и единоутробного имело символический характер, определивший зло как властолюбие. Так возникли войны в мире под предлогом личного властвования. Сдерживающего начала не было.

А. В. Викторов, Процесс, 2011

Почему идея Добра так исторична и актуальна? Дело в том, что в мире много неразделенного горя, общих бед и лично направленной несправедливости. Обилие лжи и зла, как свойство социального бытия человека, привело в XX веке к неискупленному и непрощенному греху, который стал знаком беды человечества. Тем более что насильственно привитый атеизм не создал ситуацию веры в духовный Идеал. Отсюда и живучесть принципа «все возвращается на круги своя», который выразился в появлении потребности вновь обратить взор к Небу, проникнуть в тайны добродетельности, определяющей духовное единение землян.

В. А. Пономаренко, Мысли, переживания, размышления человека летающего. Психологическое эссе, 2015

Но в отличие от Абсолютного Добра, зло не первично и не самостоятельно. Во-первых, оно существует только в тварном мире, и то не в первозданной сущности его, а первоначально как свободный акт воли субстанциальных деятелей, и производно как следствие этого акта. Во-вторых, злые акты воли совершаются под видом добра, так как направлены всегда на подлинную положительную ценность, однако в таком соотношении с другими ценностями и средствами для достижения ее, что добро подменяется злом: так, быть Богом есть высшая положительная ценность, но самочинное присвоение себе этого достоинства тварью есть величайшее зло, именно зло сатанинское. В-третьих, осуществление отрицательной ценности возможно не иначе, как путем использования сил добра. Эта несамостоятельность и противоречивость отрицательных ценностей особенно заметна в сфере сатанинского зла[4].

Н. О. Лосский, Мир как осуществление красоты. Основы эстетики, -1

Но есть и другой пример – такие противоположности, как добро и зло, истина и ложь, чистота и грех, порок и добродетель, смирение и гордость, безумие и мудрость, Бог – диавол, любовь – ненависть, вечное – временное, небесное – земное. И вдруг – переход одного в другое? При признании диалектикой полярности и взаимопроникновения как это может произойти? Хоть они и называются противоположностями, но, не в пример первым, – они разного принципа, разного происхождения. Между ними лежит пропасть. Соединение, сотрудничество, симбиоз и синтез невозможны. Напротив, вся история человечества полна борьбы между этими противоположностями, причем одно должно истребить, искоренить другое. Они исключают друг друга. С древних времен и до наших дней философы смешивают эти две группы противоположностей, и это привело к заблуждениям и чудовищному искажению диалектики и обесцениванию диалектического метода.

Аноним, Человек – храм Божий, 2009

Ценностная окрашенность фейербаховской философии не увлекает его в область иррационального. Он хочет заставить философию считаться и с «высоким», и с «низким» в человеке, предлагает полюбить человека со всем его несовершенством, с его телесной ограниченностью, с желанием общения и продолжения рода. То, что для Канта было предметом размышлений, а для последующей философии – выражением неизбывного трагизма человеческого существования, Фейербах призывает принять как данное, ссылаясь на природное происхождение всех человеческих проявлений: природа создала не только мастерскую желудка, но и храм мозга. Источник тела и духа человека один – природа. Фейербах не считает нужным искать природное первоначало, субстанцию, что было характерно для прошлой философии. Вечная изменчивость характеризует природу – этого достаточно для обоснования Фейербахом возможности отрицания косности, зла, несправедливости в человеческом мире. Если для Гегеля ссылка на закономерный характер развертывания идеи в мире – способ оценки существующего, то для Фейербаха ссылка на «природность» человека – не столько форма критики, сколько принятие всего многообразия человеческих проявлений. Фейербах отказывается от просветительской программы «очищения» человеческой духовной способности от аффектов и «предрассудков».

Г. Г. Кириленко, Философия, 2009

Наступление сциентизма на жизнь сопровождаете его выступлениями против смерти. Идеология автотрофности, рационализации, цефализации, отражая экспансию ноотехносферы, непременно включает в себя мысль о бессмертии. Отрицание жизни маскируется заботой о ее спасении, более того, «совершенствовании». Как правило, это не лицемерие, а выражение объективного коварства, заложенного в диалектике реальности. Непосредственно к злу никто стремиться не хочет. Все делается во имя лучшего, во имя блага. Но зло так или иначе будет, поскольку оно является оборотной, стороной развития. Субъективно оно обычно осуществляется в форм положительных намерений. В самом деле. Не умирать жить вечно, разве не высшая мечта человечества и человека? Это не просто мечта, утопия, это «королева утопий».

В. А. Кутырёв, Естественное и искусственное: борьба миров, 2014

Ален Бадью и Жан Бодрийяр, каждый со своей стороны, показывают нам, что Добро в наших обществах не активно, ареактивно. Оно производно от Зла, а потому находится в его полной зависимости. Зло определяет своеобразную компетенцию Добра, сферу его возможностей, область распространения и приемлемые для него инструменты воздействия. «…Этика играет роль аккомпанемента. Она первым делом удостоверяет отсутствие всякого проекта, всякой политики освобождения, всякого истинно общего дела. Перекрывая во имя Зла и прав человека путь к позитивному назначению возможностей, к Добру как сверхчеловеческому в человеке, к Бессмертному как властителю времени, она принимает в качестве объективного фундамента всех ценностных суждений игру необходимого… „конец идеологий“, провозглашаемый в качестве знаменующей „возвращение этики“ благой вести, фактически означает всеобщую смычку среди вывертов необходимости вкупе с необычайным оскудением деятельной, воинствующей силы принципов» [Бадью. Этика. 2006. С. 52].

А. Ю. Ашкеров, По справедливости: эссе о партийности бытия, 2008

Непримиримость противоположностей, выражающую конфликтную сущность фаустовской натуры, акцентировал Герман Гессе: «В «Фаусте» Гете портретное изображение человеческой души – тот тип, который возник и пал вместе со столетней, тысячелетней картиной мира и чье Евангелие <…> должно было заключаться в том, чтобы двигаться между противоположностями: человек – Бог, добро – зло, грех и вина – спасение, тело – дух, преходятцесть плоти – бессмертие души, власть тьмы – победа света, несовершенство – высшее совершенство» [43, с. 15]. Осмысление внутреннего конфликта, происходящего в душе Фауста, переходит в философско-психологическую плоскость, где с проблемы познания акцент смещается на проблему самопознания и предназначения человека в мире. Два полюса этой проблемы – созерцательное и деятельное начала, – отражающие устремления Фауста одновременно постичь «вселенной внутреннюю связь» и «к жизни приложить наследство», в начале трагедии разведены, что служит источником постоянной неудовлетворенности героя, из которой рождается цель, – отчаявшись, проникнуть в тайны природы, постичь смысл бытия путем «непосредственного, напряженного и страстного переживания жизни» [4, с. 358]:

А. А. Степанова, «Закат Европы» Освальда Шпенглера и литературный процесс 1920–1930-х гг. Поэтология фаустовской культуры, 2015

Теория кармы значительно старше буддизма, хотя она и получила логическое обоснование в философии становления религии. Люди представляют собой временные звенья в длинной цепи причин и следствий, где нет ни одного звена, независимого от всех остальных. История человека начинается не с его рождения, а задолго до этого. Для ясности можно провести параллель с христианским учением о первородном грехе. Зло, совершенное первочеловеком, исказило общечеловеческую природу и, как злокачественная опухоль, расползлось по миру, затронув каждого индивида и поражая все новые и новые сферы его существования.

Ю. А. Лонго, Карма и ее диагностика, 2002

Симеон Полоцкий (1629–1680) пропагандировал светское образование, выступал за развитие славянской культуры, отстаивал самостоятельность славянских народов, утверждал, что восточнославянские этносы происходят из одного корня. Считая человека по своей природе «содружественным», видел спасение общества от всех зол и пороков в расширении просвещения, способного установить мир и гармонию. Философия, по мнению мыслителя, лечит людские нравы, учит справедливой жизни, помогает правителям управлять государством. Предпочтение духовному у Симеона Полоцкого сочеталось с экзистенциальными мыслями о радостях земного бытия. Он разделил мир на мир первообразный (Бог), макросм (природа) и микросм (человек). Мир, созданный Богом, держится на двух началах – материальном (земля, вода, воздух и огонь) и духовном, а человек причастен к обоим началам. Симеон Полоцкий считал, что государство есть союз друголюбия, так как люди зависят друг от друга и стремятся к объединению. В современной интерпретации здесь выражена рациональная идея о том, что государство в определенных условиях действительно становится органом баланса всех слоев общества (выступая одновременно орудием подчинения и подавления части общества).

В. Н. Калмыков, Философия, 2017

У Августина впервые появляется линейное понимание истории (она имеет начало, середину и конец), в то время как в античности было циклическое представление (история – такой же однообразный круговорот, который наблюдается в природе). Однако линейность исторического процесса в представлении Августина содержит в себе и циклические черты. Мы отчетливо видим триаду: пребывание (человек с Богом), отпадение (земная история), возвращение (человек вновь с Богом). В чем разница между первым и третьим элементами этой триады? В первой стадии человек с Богом в силу своего неведения: он не знает, что такое зло и поэтому совершенно добр. Когда же он стал знающим, он перестал быть добрым, узнав зло, сделался злым (греховным) и потому отпал от Бога, чтобы длительной и страдальческой земной историей очиститься и искупить свое преступление. В результате он преодолевает зло и вновь становится добрым. Но теперь он знает о зле, но все равно абсолютно добр и в этом новом качестве возвращается к Богу. Таким образом, на первом этапе человек находится с ним бессознательно и непроизвольно и поэтому не вполне заслуженно, на третьем же – совершенно осознанно и по своей свободной воле, а потому заслуга его в данном случае очевидна. Эта триада может быть обозначена и так: тезис – антитезис – синтез. Последний ее элемент – это соединение первых двух. Сначала человек не знает и добр, потом он знает, но не добр и, наконец, он и знает и является добрым.

Д. А. Гусев, Популярная философия. Учебное пособие, 2019

• сатана несовместим с мировоззрением просвещения. Понимание вопроса о духовных силах является ключевым для понимания нового завета в целом. Современные ученые полностью отвергают дьявола не потому, что новый завет дают тому вполне определенные основания, но в силу того, что, будучи наследниками философии Просвещения (а также полностью разделяя современное научное мировоззрение), не могут принять даже предположение, что такая основополагающая категория, как зло, может быть вполне персонифицировано в чьей-то личности.

М. М. Бубличенко, Большой эзотерический словарь, 2012

Считается наиболее соответствующим состоянию современной мысли и знаний механическое миропонимание. В мире царит, по этому воззрению, механическая причинность. Начавшись неведомо когда и как, а может быть, существуя извечно, мир наш развивается по закону причинности, охватывающему как мертвую, так и живую материю, как физическую, так и психическую жизнь. В этом мертвом, лишенном всякой творческой мысли и разумного смысла движении нет живого начала, а есть лишь известное состояние материи; нет истины и заблуждения, – и та и другая суть равно необходимые следствия равно необходимых причин, нет добра и зла, а есть только соответственные им состояния материи. Один из наиболее смелых и последовательных представителей этого воззрения барон Гольбах так говорит о фатальной необходимости (fatalité), которая царит в мире: «Фатальная необходимость есть вечный, неизменный, необходимый порядок, установленный в природе, или необходимая связь причин, производящих такие следствия, которые им свойственны. Согласно этому порядку тяжелые тела падают, легкие тела поднимаются, сродное вещество взаимно притягивается, а несродное отталкивается; люди соединяются в общество, влияют друг на друга, становятся добрыми или злыми, делают друг друга счастливыми или несчастными, с необходимостью любят или ненавидят друг друга, соответственно тому действию, какое они оказывают друг на друга. Отсюда следует, что необходимость, управляющая движением физического мира, управляет также и движениями нравственного мира, другими словами, все подчинено фатальной необходимости» (Système de la nature, I, 221).

С. Н. Булгаков, Основные проблемы теории прогресса, 1902

Считается наиболее соответствующим состоянию современной мысли и знаний механическое миропонимание. В мире царит, по этому воззрению, механическая причинность. Начавшись неведомо когда и как, а, может быть, существуя извечно, мир наш развивается по закону причинности, охватывающему как мертвую, так и живую материю, как физическую, так и психическую жизнь. В этом мертвом, лишенном всякой творческой мысли и разумного смысла движении нет живого начала, а есть лишь известное состояние материи; нет истины и заблуждения, – и та и другая суть равно необходимые следствия равно необходимых причин, нет добра и зла, а есть только соответственные им состояния материи. Один из наиболее смелых и последовательных представителей этого воззрения барон Гольбах так говорит о фатальной необходимости (fatalité), которая царит в мире: «фатальная необходимость есть вечный, неизменный, необходимый порядок, установленный в природе, или необходимая связь причин, производящих такие следствия, которые им свойственны. Согласно этому порядку тяжелые тела падают, легкие тела поднимаются, сродное вещество взаимно притягивается, а несродное отталкивается; люди соединяются в общество, влияют друг на друга, становятся добрыми или злыми, делают друг друга счастливыми или несчастными, с необходимостью любят или ненавидят друг друга, соответственно тому действию, какое они оказывают друг на друга. Отсюда следует, что необходимость, управляющая движением физического мира, управляет также и движениями нравственного мира, другими словами, все подчинено фатальной необходимости» (Systéme de la nature, I, 221)14*.

В. В. Сапов, Манифесты русского идеализма, 2009

• схоластика (рациональное обоснование и систематизация христианского вероучения с использованием идей античной философии). Космоцентризм древнегреческой философии вытеснен теоцентризмом, исходная идея которого заключается в следующем: все изменяемое сотворено Богом из «ничего» и стремится в конце концов к ничтожному. Природное и социальное бытие – результат божественного предопределения. Следствие этого тезиса – идея мировой гармонии и целесообразности всех процессов. Человек понимается как персона, неделимая личность, обладающая разумом, свободой воли и совестью. Носителем человеческой личности является душа, созданная Богом. Порча души ведет к порче личности. Несовершенство поведения человека, обладающего свободой воли, – причина зла, которое необходимо для гармонии мира. Большинству философов этого периода было присуще догматическое мышление, основанное на доскональном знании формальной логики, которая становится незыблемым каноном. Методы этого мышления – суммарный обзор, комментарии, цитирование. В центре философских диспутов был вопрос о соотношении веры и знания. Известна концепция чистой веры Тертуллиана (160–220), суть которой выражена в афоризме: «Верю, ибо абсурдно». Напротив, Фома Аквинский (1225–1274) считал, что вера в Бога должна опираться на систему рациональных доказательств:

В. П. Огородников, Философия: Шпаргалка, 2011

Теория кармы значительно старше буддизма, хотя она и получила логическое обоснование в философии становления религии. Люди представляют собой временные звенья в длинной цепи причин и следствий, где нет ни одного звена, независимого от всех остальных. История индивида начинается не с его рождения, а задолго до этого. Для ясности можно провести параллель с христианским учением о первородном грехе. Зло, совершенное первочеловеком, исказило общечеловеческую природу и, как злокачественная опухоль, расползлось по миру, затронув каждого индивида и поражая все новые и новые сферы его существования.

Аурика Луковкина, Изменение отрицательной кармы, 2013

Вообще дуализм свойственен всем сектантским еретическим вероучениям, они логически исходят из Евангельской идеи, что «мир лежит во зле», была необходимость божественного его искупления, земное есть нечто подлежащее преодолению и окончательному уничтожению. И, следовательно, все реальное, внешнее, «во зле лежащее», с чем человеку необходимо бороться, чтобы не погибнуть, не может быть порождением Бога любви и вечного света. Все это есть создание темного духа зла, могущественного лишь в земном преходящем мире, где человек еще слаб в своей земной греховной оболочке. А когда земное все преодолеется и минет, тогда в бытии вечном исчезнет и власть злого Духа.

Н. Я. Кадмин, Философия убийства, 2005

Все это ведет к радикальной переоценке традиционного учения о Промысле Божием, которое и привело к атеизму, ибо сделало невозможным теодицею. Бог открывает себя миру и человеку, открывает в Духе, но Он не управляет миром в том смысле, в каком мир понимает управление. Обычное учение о Промысле, которое повторяют условными словами, не осмысливая его, не соединимо с фактом существования зла и страдания мира. Невозможно верить в старое учение о Промысле и Божьем управлении в этом феноменальном, разбитом, порабощенном, подчиненном необходимости мире, в котором даже нельзя найти цельного космоса.[7] Нам говорили, что Бог присутствует во всем. Но присутствие Бога невозможно найти в чуме и холере, в убийствах, в ненависти и жестокости, в насилиях, в зле и тьме. Ложное учение о Промысле вело к рабьему преклонению перед силой и властью, к апофеозу успеха в этом мире, в конце концов к оправданию зла.

Н. А. Бердяев, Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого, -1

Веления совести, которые человек считает для себя законом, получают и религиозную санкцию, и это тем острее, чем глубже религиозное сознание: они облекаются в форму религиозных заповедей, нарушение которых ощущается как грех (а это есть уже религиозно-нравственная категория). «Делание заповедей» становится путем к Богу, а вместе и возможностью религиозного преткновения для человека, ибо, по слову ап. Павла, от закона или заповеди рождается грех, а вне закона греха не существует[151]. Но нравственность, предполагающая греховное раздвоение, борьбу добра и зла в человеке, не может иметь безусловного религиозного значения, она есть Ветхий Завет, период подзаконности, который преодолевается (хотя и не отменяется) Новым Заветом, царством благодати[152]. Как связанная не с субстанциальностью, но модальностью человеческого существа, как плод первородного греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «по ту сторону добра и зла»; также и дети, состояние которых, по слову Спасителя, является живой нормой Царствия Божия[153], свободны от уз нравственности.

С. Н. Булгаков, Свет невечерний. Созерцания и умозрения, 1917

Наряду с этим, в Иоанновом варианте христианской вселенной заметно усилена роль избирательной заданности искушения – то есть радикального предопределения. Соответственно, мощь и самодостаточность индивидуального сотворенного духа здесь по существу отрицается – настоящее самоопределение невозможно, ибо каждый оказывается уже инфицированным злом или добром ("семенем").

В. И. Красиков, Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира, -1

Фридрих Ницше в чем-то сродни Освальду Шпенглеру. И с его точки зрения, становление лишено всякого смысла, и если можно человеку на что-то уповать, так это на Грецию досократовских времен, на естественные инстинкты «природного человека». Жизнь сама по себе превосходит всякую логику. Названия работ Ницше говорят сами за себя: «Человеческое, слишком человеческое» (1878), «По ту сторону добра и зла» (1887) и, наконец, «Антихрист» – произведение, опубликованное уже по смерти автора. «Бог умер!» В безбожном мире все вывернулось наизнанку. «Порок, душевные больные. преступники, анархисты. все наши сословия и состояния проникнуты этими элементами. современное общество – не „общество", не „тело“, но больной конгломерат чандалы – общество, утратившее силу извергать из себя вредные ему элементы»[28]. Несмотря на это более всего живуч в нашем обществе синдром социальности: человек не мыслится вне общества, хотя оно не может ему дать того, в чем он действительно нуждается.

Т. П. Григорьева, Япония: путь сердца, 2008

Критерии оценки нравственного и безнравственного различны во многих странах на разных этапах их исторического развития. Каждое общество имеет свою мораль, т. е. свои представления о моральных ценностях, в соотношении с которыми оцениваются действия и поступки людей. Спартанцы выбрасывали хилых детей, нисколько не мучаясь угрызениями совести. Да и в современном мире существует точка зрения, согласно которой жизнь новорожденного ребенка обладает меньшей ценностью, чем жизнь свиньи, право на жизнь за ребенком должно быть признано только по истечении 28 дней с момента рождения, а младенцы с признаками неполноценности должны быть умерщвлены.[28] Рабство в Древнем Риме и Греции воспринималось как нечто вполне естественное. Не осуждает рабство и Библия. И не только не осуждает, но и оправдывает. Новый Завет призывает рабов со страхом и трепетом повиноваться своим господам, как злым, так и добрым.[29] В современном мире, в том числе и в России свои представления о нравственности.[30]

С. В. Тасаков, Нравственные основы норм уголовного права о преступлениях против личности, 2008

Есть два воззрения на нравственную природу человека и природу зла: одно учит о врожденности зла, о коренной поврежденности человеческой природы, о нравственной болезни, поражающей человеческое сердце, волю и сознание; для другого человеческая природа является здоровой и неповрежденной, и оно ищет причину зла где угодно, только не в человеческом сердце: в заблуждениях ума, в невежестве, в дурных учреждениях. Согласно первому, человеческая природа двойственна и дисгармонична, поскольку она представляет смешение двух враждующих начал, – добра и зла; согласно второму, естественный человек есть воплощение гармонии, равновесия душевных сил и здоровья, и истинная мудрость велит не бороться с природой, но ей по возможности следовать. Конечно, в конце концов оба эти воззрения упираются в некоторую недоказуемую уже и потому аксиоматическую данность, имеют в своей основе нравственное самоощущение человека. Оба воззрения резко противостоят друг другу.

С. Н. Булгаков, Человекобог и человекозверь, 1912

Значительное место в творчестве Августина занимают размышления о существовании добра и зла в тварном мире. Откуда появляется зло в мире, ведь Бог как абсолютное Благо не может быть его источником? Августин полагает, что зла как субстанции, абсолютно противостоящей добру и от него не зависящей, не существует. Зло – лишь нехватка и недостаток добра, его отсутствие, а не нечто, существующее само по себе. В чем причина появления нехватки добра в тварном мире? Во-первых, Бог творит мир из ничего и «печать» ничтожности лежит на всех вещах этого мира; во-вторых, источником морального зла является человек и его свободная воля. После грехопадения, она постоянно влечет человека к тому, что он преступает Божественный закон и впадает в грех. Грех же состоит в привязанности к земным, телесным благам, в самонадеянности человеческой гордыни, которая воображает, что может полностью овладеть миром и не нуждается в божественной помощи. Грех – бунт смертного тела против бессмертной души. В этом состоянии уже не душа контролирует тело, ибо ее духовные силы почти полностью истощаются, а скорее телесные влечения подчиняют себе душу. Предоставленный сам себе человек бессилен освободиться от греха. Ему необходима Божественная помощь.

Коллектив авторов, Философия, -1

В свете иного взгляда на творчество хотелось бы поменять и триаду. Вместо свободы творчества, под которой понимается, в лучшем случае, свободный выбор тем, сюжетов, с долей ответственности за свой выбор, а в худшем случае – «что хочу, то и пишу» (последний выбор делается постмодернистом), хотелось бы предложить понятие свободы выбора, которая осуществляется всегда в пользу Любви, Добра, Красоты Божественного мира. Этот выбор никогда не сделают человека рабом страстей или вещей. В этом свободном выборе обязательно учитывается огромное чувство ответственности за свои мысли, слова, дела. Вторым кодовым понятием называется образование, под которым каждый пишущий, будь то философ, педагог, политик, понимает нечто свое. Однако образование генетически восходит к слову образ. Формирование образа Божьего и раскрытие Его в течение творческой жизни в человеке как «распаковка» всех заложенных в него Творцом талантов и дарований – вот смысл и сущность образования. А чтобы это произошло необходимо сначала накопить в себе творческий духовный потенциал. На языке теологии это звучит как стяжание Духа Святого. Наконец, третьим звеном в триаду вместо понятия талант – гений ввести – Преображение как акт конечный и одновременно «всегда совершаемый», ибо не преображенный Божественной Благодатью гений способен нести в творение только зло. Творчество же как Божественная ценность есть избавление от зла.

Л. В. Камедина, Творчество как преодоление зла в духовно-нравственном становлении личности, 2014

В основе любого поведения человека и мировоззрения вообще лежит вопрос о знании того, чтó от людей не зависит и того, чтó зависит, и способности провести различие между ними. Отсюда возникают противоположные виды мировоззрения: космологическое и антропологическое, геоцентрическое и гелиоцентрическое, теоцентрическое и антропоцентрическое, и т.д. Существование независимого от человека мира очевидно. Независимого, значит безразличного к человеку. Такое безразличие усиливается безразличием человека к миру и другим людям. Важно, что оба вида безразличия являются именно мировоззрением, поскольку образуют ряды зависимостей и точек отсчета жизни человека. То, что от него не зависит, устанавливает сам человек, и такое установление есть отношение человека к миру. Человек может бежать в безразличный, независимый от человеческого, мир в спасении от человеческой лжи, зла, порочности, корысти, посредством деятельности, требующей от него полной отрешенности.

С. Д. Лобанов, О природе философии, -1

Вышеславцев подробно анализирует принцип Закона у евреев, у греков и римлян, идею естественного закона позднего античного мира и т. д. Однако религиозный философ одновременно раскрывает и «трагедию Закона», которая заключается в том, что Закон «достигает прямо противоположного тому, к чему стремится». Вот почему «ошибаются те, кто думает, что справедливое устроение человечества ("оправдание") разрешается системой справедливых законов, идеальным государством – монархией, или республикой, или коммунизмом, как думал античный мир и как думает современное внехристианское человечество; ошибаются и те, которые хотят устроить человеческую душу и сделать ее праведной, связав своеволие страстей сетью моральных императивов и запретов. Ни усовершенствование законов, ни организации властей, ни постоянное моральное суждение и осуждение (любимое занятие толпы) не устраняют и даже не уменьшают количества зла и преступления на протяжении исторического пути. По- прежнему "мир весь во зле лежит", и порою кажется, что он становится еще злее. Трагедия "закона" в том, что он хочет и не может, требует и не выполняет, обещает и не дает.»[103].

В. Г. Лукьянов, Русская религиозная аксиология, 2015

В тео-аксиологическом подходе важно учитывать такую область теологической науки, как пневматология, – учение о различении духов добра и зла, известное ещё византийским богословам по евангельскому источнику и разработанное как «наука о духе» в структурно-функциональной модели сербского богослова и философа Иустина (Поповича). Он предлагает отличать духа Истины Христовой, который несёт радость и созидание, от «милостей» духа зла, который только на первый взгляд кажется гуманным, потому что обращён к слабостям человеческим, на самом же деле несёт негативные страсти и разрушения [Иустин, 2007]. Дух зла разрушает и личность, и основы жизни. Однако зло – не субстанциальная сила, оно есть только в тот момент, когда его совершают, поэтому реальность сама по себе ни зла, ни добра, люди наполняют её злом и бездуховностью.

Л. В. Камедина, Духовные смыслы русской словесной культуры, 2014

Согласно идеям китайской «Книги перемен», все процессы во Вселенной подвержены ритму, благодаря чему ставшее и еще не наступившее объединяются в одну систему, в которой будущее уже существует в настоящем как ростки наступающих событий. Так исключается конфликт внешнего и внутреннего, они лишь развивают друг друга тем, что внутреннее определяется внешним и творит во внешнем. При этом личность уделяет достаточное внимание как себе, так и окружающему ее обществу и, довольствуясь своим желанием, находит возможность высшей формы творчества – творчества добра. Единством же абстрактности и конкретности достигается полная гибкость системы. Возвращаясь к роли и проявлениям ритма в жизни личности, следует привести выведенную еще в древнекитайской философии старинную закономерность, сформулированную на основе проявлений ритма: добро – слава – нажива – тяжба. Такова закономерная сменяемость морально-нравственных оценок всех деяний человека, развертываемых во времени. Так, видимо, сложилась в народе пословица: «Не делай добра – не получишь зла». Отсюда следует и другое: в психологическую составляющую субъекта должна быть внедрена этическая компонента.

П. Н. Устин, Добро и зло в этической психологии личности, 2008

Средневековая этика является отрицанием античной, так как принципы свободы, достоинства, могущества человека не могли найти поддержки у христианской церкви. Мораль в Средние века понимается как система внешних, надличностных и неизменных норм поведения, которые совпадают с заповедями Бога. Бог, а не человек становится целью. Главной особенностью, отличающей средневековую этику от античной, стал ее религиозный характер. Текст Священного Писания стал единственным источником для рассмотрения и решения всей основной проблематики христианского нравственного учения: об источнике и природе морали, критериях нравственности, назначении и смысле жизни человека и его нравственном идеале, добре и зле. Поэтому вовсе не удивительно, что центральными фигурами в средневековой этической мысли были не философы, как в античности, а теологи: Аврелий Августин, Фома Аквинский, Эразм Роттердамский и др.

С. Г. Давыдов, Этика. Шпаргалка, -1

Для консерваторов немыслимо, чтобы жизнь человека зависела от действия принудительного закона. Формализм и принудительность разрушают естественность и органичность общественного мира. Не может система принудительных правил быть идеалом порядка в обществе. Общество, основанное на принуждении людей к добру, очень хрупко и может рухнуть под гнетом порока и зла. Власть и общество, равнодушные к нравственности, недолговечны и, рано или поздно, разрушаются. Традиционалистские мыслители призывали к нравственному совершенствованию человека, духовному лечению общественных недугов, которым помочь принуждение и законы бессильны. Закон слаб в смысле нравственного воспитания человека и всегда борется с имеющимися последствиями преступления. Нравственность человека самоограничивает и возвышает его над миром тлена и зла. По словам П.П. Новгородцева, писавшего об фундаментальных основах русской философии права, «высший идеал общественных отношений есть внутреннее свободное единство всех людей, единство, достигнутое не принуждением и внешним авторитетом, а только Законом Христовым, когда он станет внутренней природой человека»[91].

А. А. Васильев, Охранительная концепция права в России, 2013

Постижима ли вселенная для человека или непостижима и непознаваема? Может ли человек найти счастье на земле или обречен на горе и отчаяние? Есть ли у него свобода выбора, в состоянии ли он самостоятельно ставить себе цели и достигать их, управляя ходом своей жизни, или он – беспомощная игрушка не подвластных ему сил, полностью определяющих его судьбу? Каков человек по природе, добр или зол, и, соответственно, следует ли его ценить или презирать? Все это – метафизические вопросы, но ответы на них определяют тот тип этики, который человек примет и станет применять: именно здесь метафизика и этика связываются между собой. Хотя метафизика как таковая не относится к нормативным дисциплинам, ответы на вопросы данной категории предполагают, что человеческое сознание способно к построению метафизических оценочных суждений – основе всех наших моральных ценностей.

Айн Рэнд, Романтический манифест. Философия литературы, -1

На память приходит легендарное низвержение, падение ангелов, встречающееся в разных религиозных учениях как смутное воспоминание человечества. Это было низвержение, падение из единства, единообразия в многообразие, из мира без времени, в мир, где время существует, из гармонии в раздробленность, фрагментарность. Из-за собственного своеволия, употребленного во зло, «провинившиеся» ангелы покинули свободное пространство законов духовных и были ввергнуты в пространство ограниченной свободы конечных законов природы.

Рудольф Пассиан, Хоровод Ангелов, -1

Но не совершено ли уже помимо нас это дело всемирного просветления? Природная красота уже облекла мир своим лучезарным покрывалом, безобразный хаос бессильно шевелится под стройным образом космоса и не может сбросить его с себя ни в беспредельном просторе небесных светил, ни в тесном круге земных организмов. Не должно ли наше искусство заботиться только о том, чтобы облечь в красоту одни человеческие отношения, воплотить в ощутительных образах истинный смысл человеческой жизни? Но в природе темные силы только побеждены, а не убеждены всемирным смыслом, самая эта победа есть поверхностная и неполная, и красота природы есть именно только покрывало, наброшенное на злую жизнь, а не преображение этой жизни. Поэтому-то человек с его разумным сознанием должен быть не только целью природного процесса, но и средством для обратного, более глубокого и полного воздействия на природу со стороны идеального начала. Мы знаем, что реализация этого начала уже в самой природе имеет различные степени глубины, причем всякому углублению положительной стороны соответствует и углубление, внутреннее усиление отрицательной. Если в неорганическом веществе дурное начало действует только как тяжесть и косность, то в мире органическом оно проявляется уже как смерть и разложение (причем и тут безобразие не так явно торжествует в разрушении растений, как в смерти и разложении животных, и между ними у высших более, чем у низших), а в человеке оно кроме более сложного и усиленного своего проявления с физической стороны выражает еще и свою глубочайшую сущность как нравственное зло. Но тут же и возможность окончательного над ним торжества и совершенного воплощения этого торжества в красоте нетленной и вечной.

В. С. Соловьев, Красота как преображающая сила (сборник), 2017

По этой логике становится правомочным и признание автономной этики, устанавливающей собственные императивы и претендующей на господство над бытием. Но главное − разум, или ум, обособленный от природы человека в силу своего особого статуса, приобретает черты «сверхъестественного», предстаёт как нечто бесконечное и безначальное, наделённое божественным бытием. И не случайно Гегель, говоря о судьбе Сократа, вспоминает и о древе познания добра и зла, и об искусителе с его будете, как боги[62]. Он утверждает: змий не обманул человека, плоды с древа познания стали источником философии для всех будущих времён… Впрочем, вся его «Философия духа» с насмешкой, если не презрением, относится к Писанию и приемлет из него лишь то, что может «оправдаться» перед разумным сознанием[63].

О. А. Николаева, Православие и свобода, 2002