Логос

Ло́гос (от др.-греч. λόγος — слово, мысль, смысл, понятие, число) — термин древнегреческой философии, означающий одновременно «слово» (высказывание, речь) и «понятие» (суждение, смысл). Гераклит, впервые использовавший его, называл логосом «вечную и всеобщую необходимость», устойчивую закономерность. В последующем значение этого термина неоднократно изменялось, тем не менее, под логосом понимают наиболее глубинную, устойчивую и существенную структуру бытия, наиболее существенные закономерности мира.В иудаизме это «Мемра» (ивр. ‏ממרה‏‎), или «Маамар» (‏מאומר‏‎) — «Логос», «Слово», как творческое начало слова Божьего.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Предшественником анализируемой концепции, как и христианской теологии вообще, является александриец Филон. Опираясь на учение стоиков о мировом логосе и его отображении в языке через разум отдельного человека, Филон объявил логос силой, посредством которой бог творит мир (ср. известную формулу в начале Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. <…> Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть <…>»). Логос есть то, что соединяет бога и мир, бога и человека через разум последнего. Более того, он так же относится к космосу, как человеческий разум к человеку. Разум превращается, таким образом, в слабое подобие Логоса. Слово дано человеку, в частности, в форме Священного Писания: правильно истолковать писание значит проникнуть в скрытую премудрость, приблизиться к божественному знанию. Отсюда целое направление в теологии – экзегетика, или герменевтика[3]. Но подлинный смысл Писания связан с духовным постижением, а не с разумом как таковым, хотя совершенствование разума необходимо для постижения (экзегезы).

А. А. Леонтьев, Деятельный ум, 2001

Язык играет активную роль в рефлекторных процессах, происходящих в сфере культуры. Опыт человеческого существования и деятельности, зафиксированный в памяти, становится предметом рассуждения и трансформируется в систему знания, организованную не по законам бытия, а по законам логики, т. е. рассуждения, основанного на данных, полученных в процессе чувственного созерцания действительности. В Древней Греции уже в период ранней классики было создано учение о логосе (Слово, понятие, рассуждение, разум. – Греч.). Основателем его был Гераклит, один из родоначальников античной философии. Он определял «логос» как некий общий закон мироздания, объединяющий все сущее: землю и небо, телесное и духовное, божественное и человеческое, – в некое разумно организованное целое. Его универсальным символом являлся вечный огонь, «мерами возгорающийся и мерами затухающий» – неподвластная ни богам, ни людям творящая сила, периодически созидающая и разрушающая мироздание. Логос рассматривался и как «посредник» между богами и людьми, так как он был единым для всех: и для богов, и для людей. Высшим знанием считалось знание логоса.

Марианна Ростоцкая, Введение в науку о культуре (философия, антропология, история культуры), 2017

Этот онтологический монизм, характеризующий греческую философию с момента ее появления[6], приводит ее к представлению о космосе, т. е. о замкнутом гармоническом сосуществовании вещей. Даже Бог не может выйти за рамки этого онтологического единства, чтобы вести с ним свободный диалог «лицом к лицу»[7]. Он связан с миром отношением онтологической необходимости или через творение, как в платоновском «Тимее»[8], или через Логос стоиков[9], или посредством «эманаций», как в «Эннеадах» Плотина[10]. Так греческая мысль выстраивает величественную идею «космоса», т. е. единства в гармонии, мира большой внутренней динамики и эстетической полноты, воистину «прекрасного» и «божественного». Однако в таком мире не происходит ничего непредвиденного, там нет места свободе как верховному и неограниченному условию бытия[11]: все, что угрожает космической гармонии и не объяснимо разумом (логосом), который соединяет собой все вещи, приводя их к гармоническому единству[12], – отвергается и осуждается, и человек здесь не исключение.

Митрополит Иоанн Зизиулас, Бытие как общение. Очерки о личности и Церкви, 1985

Апологеты впервые обратили внимание на проблему соотношения двух способностей души человека – веры и разума. Среди них были мыслители, которые ориентировались на гармонический синтез христианской идеи откровения с античной философской традицией, а также те, которые противопоставляли веру и разум. Так, Юстин[13] (115–165), открывший в Риме первую христианско-философскую школу, полагал, что трансцендентный и непостижимый Бог является в мире через своего Сына, который есть Логос (Божественное Слово). Благодаря Логосу все существа причастны разумному началу, поэтому еврейские пророки и греческие философы частично могли видеть истину. «Те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы они считались за безбожников, – таковы между эллинами Сократ, Гераклит и им подобные».

Коллектив авторов, Философия

Подчеркивая изменчивость и относительность всего (добро-зло, начало-конец, жизнь-смерть) Гераклит последовательно проводит эту точку зрения и в постижении логоса. У Гераклита мы замечаем не только противоположность, но и диалектическое единство между субъективным, индивидуальным «логосом», по которому живет большинство людей («хотя логос всеобщ, большинство людей живет так, как если бы имело место собственное разумение») и всеобщим логосом, которому подчиняется все, в том числе жизнь любого человека, но который возможно и следует постигать. Такое единство достигается тем, что в любой душе есть частичка мирового огня. «Вечно живой» огонь выступает у Гераклита основой мироздания и мирового порядка.

В. Г. Торосян, Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века

Откровение трансцендентного не есть эволюционный процесс, это процесс трагический в мире. Откровение объективируется и социализируется, тогда оно делается имманентным уровню человеческого сознания и общества. Пророк, апостол, святой, мистик переходят за пределы этой дурной имманентности. Говорят об имманентизме мистика, но этот имманентизм ничего общего не имеет с имманентизмом социальной обыденности, имманентизмом ограниченного сознания. Откровение трансцендентного в мире не есть эволюция, но предполагает эпохи, ступени и в отношении индивидуального человека, и в отношении к истории человечества. И мы стоим на грани агонизирующей старой эпохи и возникновения новой эпохи откровения, нового эона. Происходящее в глубине человека происходит в глубине Бога. Когда мы мыслим о предметах, выходящих за пределы мышления, то срывы, которые могут быть в разные стороны, всегда происходят от попыток рационализации тайны, в которую мы упираемся, т. е. от перевода на язык понятий того, что невыразимо в понятиях. Но это не значит, что мы ничего не можем сказать на человеческом языке. В человеческом языке, хотя и ущербно, присутствует логос и возможно, в мысли и языке, движение к пределу, к тайне. Существуют предельные идеи. Но мышление должно быть оплодотворено цельным духовным опытом. Агностицизм есть ошибочное ограничение человеческих возможностей. Нужно утверждать гностицизм, но гностицизм экзистенциальный. Старый гностицизм первых веков, в котором были искривления духовного опыта, оперировал мифами. Мы тоже должны оперировать мифами, мы не должны ограничиваться понятиями. Но наши мифы уже иные, не старые космические мифы, связанные с язычеством, нет, основной миф есть миф о богочеловеческом и богочеловечестве, и миф этот реалистический.

Н. А. Бердяев, Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого, -1

3) Для греков логос был проблемой первой величины. Но они, сообразно своему пониманию этой проблемы, всегда усматривали в логосе высшую форму voνq’a, ума, то есть νους выраженный или могущий быть выраженным. Со времен Парменида только такое логическое мышление считалось мышлением в строгом смысле; все остальное было всего лишь δό?α, мнением. Что бы ни понимал под δό?α сам Парменид, Платон и Аристотель, несомненно, считали, что δό?α есть αίσθησις, чувствование. Парменид, который, таким образом, помещает себя в νους, говорит нам, что мыслить нечто тождественно (ταυτον) тому, чтобы мыслить, что нечто «есть»: мыслимое есть δν, сущее. Логизация постижения повлекла за собой онтизацию реальности. А так как логос всегда заключает в себе некоторую двойственность, Парменид упорно настаивает на том, что δν, сущее, есть εν, единое.

Хавьер Субири, Чувствующий интеллект. Часть II: Интеллект и логос, 2008

Второй тип включает в себя так называемые «восточные религии», за исключением буддизма (и его «сиамского брата» джайнизма). Это брахманистские, даосское, конфуцианское, зороастрийское, манихейское религиозно-философские учения, основанные на религиозной метафизации безлично-субстанциальных, космологических сил: Брахмана, Дао, Света и Тьмы, Добра и Зла и пр. Сюда же до известной степени можно отнести и интеллектуалистски сконструированные религии стоиков с их «Логосом», неоплатоников с их «Единым», «субстанцию» Спинозы, «религию разума» Просвещения, культ «верховного существа» Робеспьера и т. п. «Известная» же степень определяема способностью проникновения религии в массы. Интеллектуалистские религии никогда такой способностью не обладали: отсутствовали харизматические для масс лидеры, равно как простота и чудо – духовная пища масс. Потому мы будем иметь в виду лишь именно «восточные религии». Здесь личностные признаки несущественны, случайны – так называемые «боги» преходящи, как и люди. Незыблемо лишь то, что Гегель удачно назвал «интеллектуальной субстанциальностью» – метафизически центральной идеей восточной мысли, обозначающей необходимое, гармоничное, невещественное, всеобъемлющее, вечное, неизменное начало, потенциально включающее в себя все сущее. Это метафизический образец и для людей, которым следует избавиться от всего случайного и временного, что тождественно конкретно-личностному, чтобы самим «стать субстанцией»: раствориться в блаженстве всеобщего и непреходящего.

В. И. Красиков, Озарение трансценденцией, 2014

Все теологии различали между Богом в Его истинной природе и Богом в проявлении. Сама религия не придает особого значения этой разнице, так как имеет дело с отношением человека к Богу, а не с метафизическими умозрениями, которые требуются теологией. Эти требования вызываются потребностью разума ответить на возникающие перед ним задачи, тогда как сердце ищет только одного: объекта для любви, и поклонения. «Логос Души един»; Слово, говорящее человеческому Духу, не нуждается в объяснительной теологии, чтобы защитить Себя перед Своим подобием.

Анни Безант, Братство религий, -1

При изучении духовного смысла в идеациональной литературе важно помнить о контекстах, рядом с которыми она существовала. Доказательство соотношения духовных смыслов произведения и контекстов в древнерусской книжности находим в исследованиях М.С. Киселёвой, которая указывает на причину такого соответствия: «Средневековая христианская культура есть культура Слова как концепта, лежащего в основе тварного мира, поэтому всё, что связывает человека со Словом Божьим, вводит его в самый широкий контекст этой культуры, делая его со-Словным Богу. Подобно Богу, творящему мир по Слову <…>, Священные тексты упорядочивают земную жизнь, приближая ее к Жизни Вечной» [Киселёва, 2000, с. 22]. Помимо причины обращения человека к духовным смыслам и их соотнесённости с Логосом Божьего мира, М.С. Киселёва указывает и на результат такого воздействия – спасение души в Вечной

Л. В. Камедина, Духовные смыслы русской словесной культуры, 2014

Такое понимание не всегда присутствовало в церковной традиции: от линии Иринея-Тертуллиана[408] заметно отличается направление, восходящее к Оригену (?254). В учении о Христе как образе Отца, александрийский богослов стремится связать понятие образ с божественностью Христа, а не Его человечеством. Иисус Христос – Посредник как Логос, а не как Богочеловек. Он образ Отца в созерцательном смысле, поскольку дает познать Отца, являя Его в душе, а также и в активном смысле, поскольку выполняет предначертания божественного Разума[409]. Не случайно Ориген употребляет слово образ, прежде всего имея в виду утверждение божественности Логоса[410].

А. Скола, Богословская антропология, 2000

Демиург искусственного – разум, мысль, проект. Их опредмеченное выражение и плоть – техника. «Разум Сеть потенциальная техника, техника есть актуальный разум, – отмечал П. А. Флоренский. – Другими словами, содержанием разума должно быть нечто, что воплощаясь, дает орудие. А так как содержание разума, как выяснено, – термины и их отношения, то можно сказать: орудия – не что иное как материализованные термины, и потому между законами мышления и техническими достижениями могут быть усматриваемы постоянные параллели».[10] В технике для П. А. Флоренского воплощается логос, противостоящий хаосу. Хотя как религиозный человек он чувствовал узость сведения духа к разуму, культуры к науке и технике и вместо ноосферы предлагал говорить о пневматосфере (духосфере), экспансия рациональной компоненты духа с начала XX века была так сильна, что мышление стало почти отождествляться с духовностью и понятие пневматосферы не прижилось. Не потому, что оно высказано в частном письме к В. И. Вернадскому, а потому, что оно не рождалось у других, не было укоренено во времени – ни тогда, ни сейчас. Не случайно, потребность в обновлении мировоззрения, идеологии, психологии мы сужаем до потребности в обновлении мышления, духовность начинали называть менталитетом, а любовь заменяется техникой любви («сексом»). Культура сциентизируется, технизируется, поэтому приходится сказать, что подлинным денотатом ноосферы является искусственная реальность, образующий фактор которой, в широком смысле слова – технология.

В. А. Кутырёв, Естественное и искусственное: борьба миров, 2014

Даже не разбирая во всех подробностях многочисленные учения ранних греческих мыслителей о едином, можно отметить и зафиксировать, что уже здесь единое оказывается не только и не столько чем-то, противопоставленным множественному, сколько выступает некоторым принципом объединения – и не только самого по себе множественного, но и принципом объединения одновременно также и множественного, и единого в целостной мысли. «Очевидно, во-первых, что единство понималось глобально: в том смысле, что всё существующее, вся многоразличная реальность образует единое целое. Но в то же время, единство понималось и конструктивно, структурно: в том смысле, что оно должно означать единство во всем, совершенную связанность и взаимопроникнутость. По своему происхождению, эти два аспекта идеи единства отчетливо соотносятся с двумя фундаментальными предметами эллинского философствования, которые суть – Космос и Логос» [505, с. 34]. То есть всё (точнее, не совсем всё вообще – см. следующий параграф; скорее, всё, достойное рассмотрения: не хаос и космос вместе, а только космос) в целом охватывается и соединяется разумной мыслью, воплощенной в слове (логос).

В. Ю. Кузнецов, Взаимосвязь единства мира и единства культуры, 2013

В Иисусе Христе Логос является уже не царством идей, значимостей и законов, правящим и смыслополагающим в истории, но самой историей. В жизни Христа фактическое и нормативное совпадают не только «фактически», но и «по необходимости», поскольку факт является одновременно и истолкованием Бога, и богочеловеческой парадигмой всякой подлинной человечности, обращенной к Богу. Факты не только составляют феноменальную притчу о некоем скрывающемся за ними учении, которое может быть выведено из них путем абстракции (что отчасти подразумевалось еще александрийской теологией); они, взятые в их глубине и целостности, суть сам смысл. Историческая жизнь Логоса (к коей принадлежит также его смерть, воскресение и вознесение) представляет собственно идейный мир, который, непосредственно или посредством редукции, нормирует всю историю, воздействуя не с некой внеисторической высоты, но изнутри живого средоточия самой истории. Будучи рассмотренной с высшей и завершающей точки зрения, эта жизнь есть источник историчности как таковой, из которого исходит вся история – и до, и после Христа – и в котором она имеет свое средоточие.

Ханс Урс фон Бальтазар, Теология истории, 1959

Термин «пневма» (как и лат. аналог «спиритус») первоначально означал «воздух» или «дыхание». Довольно рано он приобретает психологическое и космологическое значение (например, «бесконечной пневмой» дышит пифагорейский космос, в греческой медицине пневма есть вещественная жизненная сила-дыхание). Стоицизм понимает пневму как огненно-воздушную субстанцию, которая в виде эфира пронизывает мир, расслабляясь в материальных объектах и концентрируясь в «семенных логосах»: таким образом, пневма выполняет и роль мировой души как оживляющее начало, и роль духа как правящее начало. Неоплатонизм также использует понятие «пневма», описывая проникновения духа в низшие сферы бытия: дух и душа обволакиваются пневмой и через нее контактируют с материей (см. Эннеады, II 2, 2; III 8;V 2).

А. Л. Доброхотов, Телеология культуры, 2015

При обсуждении происхождения этого имени Годфри Хиггинс в своей книге «Кельтские друиды» продемонстрировал, что числовая сила букв, образующих слово «Абраксас» (Abraxas), равна 365. Тот же автор указывает, что имя Митра при подобном анализе дает то же самое число. Василид учил, что вселенная разделена на 365 эонов, или духовных циклов, и что их сумма является Верховным Отцом, которому он дал каббалистическое имя «Абраксас», что означает числовой символ Его божественной силы, атрибутов и эманаций. Абраксас обычно изображается как сложное существо: с человеческим телом, головой петуха, и каждая из его ног оканчивается змеей. К. У. Кинг в своей книге «Гностики и их наследие» дает следующее краткое описание гностической философии Василида, цитируя раннего христианского епископа и мученика св. Иринея: «Он утверждал, что Бог, несотворенный, вечный Отец, сначала породил свой Нус, или Ум, Логос – Слово; это Фронезис – Разум; от Фронезиса произошли София – Мудрость и Динамис – Сила».

М. П. Холл, Тайные учения всех времен. Энциклопедическое изложение герметической, каббалистической и розенкрейцерской символической философии, 1928

Аристотелевская теория отдельных душевных свойств приобрела следующий вид: есть вегетативная душа, присущая растениям, сенситивная душа животных и разумная душа человека, выполняющая и функции двух низших душ. Собственную душу мы познаем не непосредственно, а опосредованно, через интуицию. Говоря о добродетелях, к четырем традиционно греческим – мудрости, отваге, умеренности и справедливости – Аквинский добавил три христианские: веру, надежду, любовь. Доказывая неограниченные возможности разума в познании мира, в том числе и в понимании самых сложных его законов, божественного Логоса, Фома Аквинский выступал против тезиса Ибн Рушда об отделении души от разума. Он доказывал, что мышление имманентное, главное свойство души, без него душа не существует, а потому невозможно говорить о смерти души и бессмертии разума. Таким образом, он отстаивал идею вечности души, а также невозможность объяснить все ее законы без опоры на теологию. С точки зрения Фомы Аквинского, душа человека не просто разумна, но сознательна и этим отличается от бессознательной души животных. Осознанность характерна не только для разума, но и для других проявлений человеческой души, т. е. это общее свойство души человека. Поэтому после томизма в психологии появилась новая характеристика духовной активности – сознательность, которая противопоставлялась бессознательным проявлениям душевной жизни других живых существ и телесной организации.

В. П. Ступницкий, Психология, 2011

Термин «метафизика» предложил Андроник Родосский (I в. до и. э.) при систематизации произведений Аристотеля, назвав так группу трактатов о «бытии самом по себе», о «первых родах сущего», которые должны были следовать после «физики». Дело в том, что, достигнув вершины у Аристотеля, античная философия постепенно превратилась в школьную философию, на смену живому «вопрошанию» приходит систематизация различных дисциплин и специальностей, не скрепленных внутренним коренным единством. Материал философствования систематизируется, тем не менее, по тем основным темам, которые были намечены у Аристотеля. Философия занимается «фюсис» – сущим и бытием сущего; физика – изучением природы, этика занимается бытием того, что изобретено человеком, что относится к образу жизни человека, человеку в его действиях, его манерах, его поведении, в свойственной ему манере держаться – тем, что греки называют понятием, противоположным «фюсис», обозначая его словом «этос», от которого произошла «этика». На первое же место выдвигается «логос», способ говорить о вещах, рассматривать и анализировать в философии «фюсис» и «этос» – логика. Таким образом, по предмету исследования формируются три дисциплины в философии: логика, физика, этика.

Я. С. Яскевич, Философия и методология науки. Вопросы и ответы. Полный курс подготовки к кандидатскому экзамену, 2007

Для истории учений о сознании в европейской философии характерны две основные тенденции, которые в разных формах концептуально фиксируют подвижную и одновременно иерархическую природу сознания. Редукционистские учения, сводящие сознание к материальному или социальному началам (от огненных атомов Демокрита до нейрофизиологических и экономических структур) все же предполагают по меньшей мере два уровня: феноменальный (представления, ощущения и т. д.) и реальный, фундирующий. Противоположная, субстанциалистская тенденция формируется в результате трансформации исходных для философии различий божественное/человеческое, душа/тело в иерархии типа: высшее духовное начало (идея, логос, Бог, единое и т. д.) – душа – тело – материя. В свою очередь, в рамках этой тенденции различаются платоно-августиновская традиция: душа мыслится как субстанция, которая может существовать вне тела, и аристотелевско-томистская: душа мыслиться как энтелехия или форма тела. В обеих традициях исследуется также внутренняя иерархия сознания (от ощущений до созерцания, интеллекта, мышления).

Коллектив авторов, Проблема сознания: разные ракурсы, -1

Заметим попутно, что самоисчерпание классического интеллектуализма на Западе тоже воскресило имманентное откровение подобия. У М. Пруста растворение сознания в «непроизвольной памяти» выявляет «мир, превратившийся в собственное подобие» (Беньямин). У М. Хайдеггера логос оказывается бесконечно воспроизводимой «структурой подобия», Als-Struktur. Для Р. Барта вечносущее дает знать о себе в «угасании голоса». Для Ж. Бодрийяра и Дж. Агамбена мир всегда уже спасен в «непоправимой таковости», т. е. чистом подобии, всего сущего. Во всех случаях подобие предстает формой чистой временности, добытийным различием, которое служит общей матрицей бытия, сознания и языка.

В. В. Малявин, Евразия и всемирность, 2022

Важнейшей особенностью ценностного миропонимания русского человека является его моральная установка. Как отмечает С. Л. Франк, во всем строе русской мысли (от народного мышления до творческого гения) большую роль играет непереводимое слово «правда», которое одновременно означает и «истину» и «моральное и естественное право». Русский дух «всегда искал ту истину, которая ему, с одной стороны, объяснит и осветит жизнь, а с другой – станет основой «подлинной», т. е. справедливой жизни, благодаря чему жизнь может быть освящена и спасена. Это, собственно, и есть истина как «свет…который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Иоанн, 1,9), истина как Логос, в котором – жизнь, позволяющая преодолевать разрыв между теорией и практикой, между познанием и формой существования»[16]. Русская философия стала восприемницей этой моральной установки. Например, Я. П. Козельский (приблизительно 1728–1793) на первое место среди ценностей выдвинул ценности нравственные: «добродетельного человека должно почитать больше, нежели умного, сильного и красавца.»[17]. Моральная установка стала своеобразной доминантой русской философии, определяя ее национальное своеобразие.

В. Г. Лукьянов, Русская религиозная аксиология, 2015

В работе «Опыт о человеке: Введение в философию человеческой культуры. Что такое человек?» Э. Кассирер пишет: «Разум (в смысле узкорационального начала. – Л. 77.) – очень неадекватный термин для всеохватывающего обозначения форм человеческой культурной жизни во всем ее богатстве и разнообразии. Но все эти формы суть символические формы. Вместо того чтобы определять человека как animal rationale, мы должны, следовательно, определить его как animal symbolicum. Именно так мы сможем обозначить его специфическое отличие, а тем самым и понять новый путь, открытый человеку – путь цивилизации»[20]. В середине XX в. «снижение» онтологического статуса разума констатирует Г.Гадамер в работе 1954 г. «Миф и разум». Он замечает, что веберовское «расколдовывание» мира разумом, движение от мифа к логосу, к рациональной картине мира как путь развития культуры не является фактом истории и современной ему реальности. Он пишет: «Дело обстоит вовсе не так, будто разум расколдовал миф и занял его место. Ведь очень скоро была подвергнута сомнению и претензия на лидерство самого разума, оттеснившего миф в область необязательной игры фантазии… “расколдовывание действительности” смогло бы однозначно выразить смысл истории, если бы расколдованный разум сам распоряжался собой и реализовывал бы себя в абсолютном самоопределении»[21].

Л. Г. Пугачева, Человек в космосе мышления. Введение в эпистемологию (сборник), 2008

Христология Серебряного века усилила персоналистские акценты. Протестантски ориентированный богослов М. Тареев создал трактат «Самосознание Христа»; С. Трубецкой в диссертации «Учение о Логосе в его истории» (1900) писал, что двуединая природа Христа осмысляет себя в духовном содружестве Троицы: «Единственное в своем роде нераздельное соединение личного самосознания с Богосознанием в лице Иисуса Христа»[32].

К. Г. Исупов, Метафизика Достоевского, 2016

Приступая к изучению какой-либо науки, прежде всего необходимо выяснить ее предмет. Для этого есть несколько путей, и каждый из них дает определенный результат. Первый путь, или метод – этимологический. Он заключается в том, что требуется прояснить значение слова, которое используется для названия данной науки. Термин «логика» восходит к древнегреческому слову «логос», означавшему слово, мысль. Понятие, рассуждение и закон. Уже древнегреческие философы считали, что в наших речах есть некая сила. Она побуждает нас, сказав «А», сказать и «Б». В основе этого принуждения лежит человеческий разум, который отыскивает в природе необходимое и отбрасывает случайное.

Н. А. Лучков, Логика в вопросах и ответах, 2009

В античных представлениях о природе отчетливо прослеживается путь «от мифа к логосу» (Э. Кессиди), к поискам внутренних закономерностей и механизмов природных явлений, логики их взаимосвязей. Столь же отчетливо прослеживается на этом пути отпечаток социально-экономического развития греческих полисов. Так, если у Гомера и Гесиода многие природные явления происходят по капризам и прихотям своенравных и мстительных богов, то уже у философа Анаксимандра присутствует мотив «господства в мире космической справедливости, умеряющей борьбу противоположностей». Точно так же управление огня в натурфилософии Гераклита означало не господство одной из сил природы, а своеобразное самоуправление на основе единого для всех закона. Даже детали картины мира описываются в этических и правовых категориях: номос (закон), исономия (равноправие), дике (справедливость).

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

«Истинное бытие возникает при вхождении небесного эйдоса в соответственную материю, при насыщении материи „семенными логосами“ (logos spermaticos). Однако материальному субстрату от природы присущ эйдолон или скрытая субстанциональная форма, которая определяет „качество“ или „энергийную душу“ каждой вещи. Жизнь, в отличие от „истинного бытия“, стихийный природный процесс, бесконечное и бесцельное „становление“ без каких-либо закономерностей и дефиниций, ситуация змей кадуцеи до прикосновения небесного эйдоса (жезла Аполлона)»[23], – писал Головин.

Коллектив авторов, Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина, 2015

В рамках интересующей нас темы особо следует выделить теоретиков постструктурализма – Р. Барта, Ж. Бодрийяра, Ж. Делеза, Ж. Деррида, Ф. Джеймисона, Ж. Лиотара, У Эко. Постструктуралистский подход к проблеме творчества связан с осмыслением коммуникативной функции слова, смысл которого опосредован в структурах текста. Основным объектом деконструкции как процедуры распредмечивания смысла оказывается целостный текст культуры. Человек, производящий тексты, отождествляется с человеком европейской культурной традиции. Личность, определявшаяся в присутствии высшего Смысла (Слова), названная Р. Бартом Автором, «умерла» в современной культуре, которая характеризуется «интертекстуальностью», т. е. деструкцией целостной структуры текста и его смысла – иными словами, процедурой замены многоуровневым текстом со множеством смыслов. В постмодернистской теории творческая активность человека реализуется как чистая игровая (комбинаторная) деятельность, имеющая смысл сама в себе и не сопряженная с категорией Логоса как Слова, сказанного со смыслом в присутствии Бытия. Порождающей онтологической структурой творчества в постструктуралистской философии и в постмодернистской художественной практике, ее образом «идеального» становится пустота.

О. А. Жукова, Избранные работы по философии культуры, 2014

Материя достигает вершины в непогрешимом сознании Карла Маркса. Его доктрина – истина непреложная и универсальная, она актуальна как для земли, так и для бесчисленных миров вселенной – материя повсюду одинакова. Невозможно, однако, ответить на вопрос, который ставит марксистская метаморфоза: каким образом материя эволюционирует в сознание, как она становится способной ощущать самое себя и осознавать себя сверхматерией? Какой же она была, та удивительная обезьяна, и что делалось у нее в голове и в ее душе, когда она впервые открыла, что она – человек? [16] Здесь “большее выходит из меньшего”, следствие содержит “что-то”, “неизвестно что”, что не имеет следов в предпосылках, а это свойство чуда. Почему-то материя, наделенная “самодвижением”, причину которого никто не может выяснить, неумолимо направляется не к абсурду, но к логосу сверхматерии.

Павел Евдокимов, Этапы духовной жизни. От отцов-пустынников до наших дней, 1995

Симон Будный (1533–1593) использовал идеи Реформации в борьбе за белорусскую культуру, распространение светских знаний. Следуя примеру Ф. Скорины, Будный переводил Библию, делал соответствующие толкования и разъяснения, предполагая использовать ее как средство просвещения населения. Он отстаивал приоритет индивидуального разума, считал, что понятия разума возникают из чувственного опыта, а не являются врожденными. Просветитель утверждал, что истина требует охвата для своего обоснования разума, опыта человека и максимально широкого круга фактов, она не безразлична к контексту, из которого извлекается. Логос Будный понимал как единство мысли и его практического выражения – языка, считая его универсальным понятием. В своих сочинениях с помощью ссылок на тексты Библии он доказывал разумность общества, основанного на частной собственности и классовых различиях, призывал к смягчению феодального гнета, ограничению деспотизма имущих слоев, создающих свое благополучие за счет «убогих людей», отстаивал рационализированное государственное устройство типа просвещенной монархии с хорошо действующей правовой основой, выступал за приоритет свободы личности. Будный отрицал бессмертие души, обличал корыстолюбие церковников, утверждал гуманистические принципы, склонялся к трактовке Бога как космической первопричины.

В. Н. Калмыков, Философия, 2017

Когда мы говорим об «оправдании веры перед судом разума», то неизбежно возникает юридический мотив защиты. Апология – так по-гречески называется защитительная речь на суде. Не удивительно поэтому, что основное богословия долгое время имело второе название – апологетика. Несмотря на то, что основное богословие, или апологетика как дисциплина, изучаемая в духовных школах и на богословских факультетах, возникла сравнительно недавно, корни апологетической мысли мы обнаруживаем уже в античности, где мы видим писателей и ораторов, имевших дело с рациональным обоснованием веры. Уже Писание Нового Завета прямо призывает к разумному обоснованию христианской веры: «Будьте всегда готовы дать ответ [в греч. оригинале «апологию»!] всякому, требующему у вас разумного отчета [греч. «логос»] о вашей надежде» (1 Пет 3:15). Речи апостола Павла перед философами в афинском ареопаге (Деян 17) несут на себе черты, свойственные основному богословию, ибо в них, прибегая к понятиям эллинской культуры и взывая к логике, апостол пытается разъяснить язычникам смысл христианства.

Дмитрий Лушников, Основное богословие. Учебное пособие, 2015

С одной стороны, никакой труд построения метафизики в собственном смысле слова не предшествовал этой интуиции, не готовил для нее концептуальный инструментарий, которым она могла бы воспользоваться. У Бергсона не было ни метафизики бытия, ни метафизики интеллекта, ни предварительной критики знания (как видно из первой главы «Материи и памяти», в то время Бергсон думал, что избавил себя от необходимости выбирать между идеалистической и реалистической концепциями знания; впоследствии он заявил, что если бы пришлось выбирать между двумя «измами», то он не колеблясь выбрал бы реализм). Из долгой метафизической традиции человечества лишь от Плотина воспринял Бергсон logos spermatikos – логос, впрочем, особенно ценный, который, быть может, повел его дальше философии. Первоначальное направление мысли Бергсона было чисто научным, даже сциентист-ским, он вышел из Спенсера. И оттого осуществленный им труд нового открытия духовного становится для нас еще более впечатляющим и еще более достойным благодарности. Но тем самым объясняются и определенные недостатки этого труда.

Жак Маритен, От Бергсона к Фоме Аквинскому, -1

«Всякая качественная определенность вносила бы ограничение в Божество, и поэтому Филон называет Бога το αποιον – бескачественным[307], чистым и не имеющим никакого определенного признака бытием (?ιλ?ν άνευ ?αρακτ?ρας ?παρ?ι ν)[308]; Божеству, говорит Филон, невозможно приписать никаких свойств, ибо оно, будучи нерожденным и само приведшим все в бытие, не имеет нужды ни в чем, что свойственно существам тварным и конечным» (Муретов. Учение о Логосе, 110–111).

С. Н. Булгаков, Свет невечерний. Созерцания и умозрения, 1917

Различие между ходом и движением имеет совершенно конкретный характер. Умное движение логоса есть вполне определенное движение: движение ретракции и утвердительного обращения внутри вещей поля. Но ход представляет собой иной тип движения – не внутри полевого реального, а к реальному по ту сторону всего, что принадлежит полю. Ход – это поиск реальности, это intellectus quaerens [ищущий интеллект]. Именно поэтому любой ход есть движение, но не любое движение есть ход, ибо не всякое умное движение представляет собой поиск реальности. Разумеется, никакое движение не случайно и не хаотично. Движение ретракции и утверждения имеет основанием актуализацию того, чем нечто уже реальное является в реальности среди других вещей поля, и взыскательно детерминируется такой актуализацией. Движение-ход обосновывается и детерминируется, как мерой, предварительным постижением простой и чистой реальности. В нем «утверждается» то, чем в мирской реальности является нечто, уже актуализированное в первичном и в полевом схватываниях. Поиск ведется внутри реальности «как таковой», по ту сторону почувствованных реальных вещей, сообразно мере реальности. Этот радикальный поиск ведется в мире, который в себе самом открыт. Ход означает открытость неистощимому богатству и проблематичности реальности – не только в своих собственных метах, но также в формах и модусах реальности.

Хавьер Субири, Чувствующий интеллект. Часть III: Интеллект и разум, 2008

Упоминания о категориях этоса, пафоса и логоса можно отыскать только в литературной критике, но категории в литературно-критических сочинениях существуют имплицитно, их можно выделить лишь путем специального анализа. Три основные категории риторики – этос, пафос, логос – находятся в связи друг с другом и как бы переходят одна в другие. Этос не может существовать без пафоса, пафос не может существовать без логоса и этоса и т. д. Это абсолютно неразделимые понятия. Для того чтобы выявить пафос, например какого-либо литературного текста, необходимо также одновременно определять понятия логоса и этоса.

В. С. Пронин, Риторика. Шпаргалка, 2009

Вместе с тем, мы можем видеть в тексте и явственные приметы рефлексивности у продуцирующего мир Мышления. Мироустройство оказывается теснейшим образом связанным со знанием, рациональностью, логосом: "И увидел (понял, схватил суть, оценил порядок и перспективы порядка) Бог, что это (данный порядок вещей; указательное местоимение, выделяемое каждый раз в тексте первой главы "Бытия" курсивом – акцентирование-привнесение, похоже, именно данного смысла) хорошо " – то есть "гармонично", "красиво", "соразмерно", "эффективно" и пр., а может и "выгодно", "амбивалентно", "управляемо" и т.п. Только рефлексивный разум может видеть неявную мощь сокрытого, свернутого, потенциального – за видимой легкостью "простоты" – неисчислимость отвергнутых вариантов, которые, однако, присутствуют в простоте в качестве моментов, полутонов, дальнейших возможностей и перспектив.

В. И. Красиков, Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира, -1

БРАХМА (или Логос, Владыка Майи) – высшее божество в триаде верховных Богов индуизма (Тримурти), где Брахма – Творец, Вишну – хранитель мира, а Шива – разрушитель. По существу то же самое, что и Абсолют, т. е. является непознаваемым для своих порождений. Сознание в абсолютном смысле слова: один из аспектов сознания, создатель или созидающий аспект; основатель Аюрведы в форме Бога.

М. М. Бубличенко, Большой эзотерический словарь, 2012