Неточные совпадения
Анна Андреевна. А я
никакой совершенно не ощутила робости; я просто видела в нем образованного, светского, высшего тона человека, а о чинах его мне
и нужды нет.
Наскучило идти — берешь извозчика
и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота,
и ты так шмыгнешь, что тебя
никакой дьявол не сыщет.
Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп
и ест.)Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку:
никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится
никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Да что? мне нет
никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому
и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Ей-ей,
и почестей
никаких не хочу.
Городничий. Обязанность моя, как градоначальника здешнего города, заботиться о том, чтобы проезжающим
и всем благородным людям
никаких притеснений…
Стародум. Без нее просвещеннейшая умница — жалкая тварь. (С чувством.) Невежда без души — зверь. Самый мелкий подвиг ведет его во всякое преступление. Между тем, что он делает,
и тем, для чего он делает,
никаких весков у него нет. От таких-то животных пришел я свободить…
Сбивчивые
и неосмысленные события бессвязно следуют одно за другим,
и люди, по-видимому, не преследуют
никаких других целей, кроме защиты нынешнего дня.
Конечно, это мнение не весьма умное, но как доказать это людям, которые настолько в себе уверены, что
никаких доказательств не слушают
и не принимают?
"Прибыл я в город Глупов, — писал он, —
и хотя увидел жителей, предместником моим в тучное состояние приведенных, но в законах встретил столь великое оскудение, что обыватели даже различия
никакого между законом
и естеством не полагают.
Он порешил однажды навсегда, что старая жизнь безвозвратно канула в вечность
и что, следовательно, незачем
и тревожить этот хлам, который не имеет
никакого отношения к будущему.
Никаких других сведений об «человечке» не имелось, да, по-видимому,
и не ощущалось в них надобности, потому что большинство уже зараньше было предрасположено к безусловному доверию.
Воры-сердцеведцы встречаются чрезвычайно редко; чаще же случается, что мошенник даже самый грандиозный только в этой сфере
и является замечательным деятелем, вне же пределов ее
никаких способностей не выказывает.
…Неожиданное усекновение головы майора Прыща не оказало почти
никакого влияния на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением градоначальников, городом управляли квартальные; но так как либерализм еще продолжал давать тон жизни, то
и они не бросались на жителей, но учтиво прогуливались по базару
и умильно рассматривали, который кусок пожирнее. Но даже
и эти скромные походы не всегда сопровождались для них удачею, потому что обыватели настолько осмелились, что охотно дарили только требухой.
Из рассказа его видно, что глуповцы беспрекословно подчиняются капризам истории
и не представляют
никаких данных, по которым можно было бы судить о степени их зрелости, в смысле самоуправления; что, напротив того, они мечутся из стороны в сторону, без всякого плана, как бы гонимые безотчетным страхом.
Но все ухищрения оказались уже тщетными. Прошло после того
и еще два дня; пришла наконец
и давно ожидаемая петербургская почта, но
никакой головы не привезла.
—
И откуда к нам экой прохвост выискался! — говорили обыватели, изумленно вопрошая друг друга
и не придавая слову «прохвост»
никакого особенного значения.
И действительно, в городе вновь сделалось тихо; глуповцы
никаких новых бунтов не предпринимали, а сидели на завалинках
и ждали. Когда же проезжие спрашивали: как дела? — то отвечали...
— Знаю я, — говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ сей в себе еще не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая, принять в соображение, что
никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом не завершается! По времени выполним
и остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на бога!
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу
и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день
и только к вечеру, утомленные
и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот
и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили,
никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Они вспомнили, что в ветхом деревянном домике действительно жила
и содержала заезжий дом их компатриотка, Анеля Алоизиевна Лядоховская,
и что хотя она не имела
никаких прав на название градоначальнической помпадурши, но тоже была как-то однажды призываема к градоначальнику.
Ни разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли люди сии
и благополучны, что
никакого сорта законы не тревожат их?
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала в свой заезжий дом, как будто за ней
никаких пакостей
и не водилось, а паны Кшепшицюльский
и Пшекшицюльский завели кондитерскую
и стали торговать в ней печатными пряниками. Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.
И было, впрочем, чему изумиться: кругом не было
никакого признака поселенья; далеко-далеко раскинулось голое место,
и только вдали углублялся глубокий провал, в который, по преданию, скатилась некогда пушкарская девица Дунька, спешившая, в нетрезвом виде, на любовное свидание.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно больше скосить в этот день,
и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он не чувствовал
никакой усталости; ему только хотелось еще
и еще поскорее
и как можно больше сработать.
На второй
и третий день шли дела о суммах дворянских
и о женской гимназии, не имевшие, как объяснил Сергей Иванович,
никакой важности,
и Левин, занятый своим хождением по делам, не следил за ними.
Но вспомнив, что ожидает ее одну дома, если она не примет
никакого решения, вспомнив этот страшный для нее
и в воспоминании жест, когда она взялась обеими руками за волосы, она простилась
и уехала.
На второй месяц муж бросил ее
и на восторженные ее уверения в нежности отвечал только насмешкой
и даже враждебностью, которую люди, знавшие
и доброе сердце графа
и не видевшие
никаких недостатков в восторженной Лидии, никак не могли объяснить себе.
Управляющий, бывший вахмистр, которого Степан Аркадьич полюбил
и определил из швейцаров за его красивую
и почтительную наружность, не принимал
никакого участия в бедствиях Дарьи Александровны, говорил почтительно: «никак невозможно, такой народ скверный»
и ни в чем не помогал.
Прежде (это началось почти с детства
и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно,
и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь
и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более
и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более
никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде,
и что оно всё становится больше
и больше.
В глазах родных он не имел
никакой привычной, определенной деятельности
и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник
и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка
и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей
и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло,
и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Левин чувствовал себя столь твердым
и спокойным, что
никакой ответ, он думал, не мог бы взволновать его. Но он никак не ожидал того, что отвечал Степан Аркадьич.
Но прошла неделя, другая, третья,
и в обществе не было заметно
никакого впечатления; друзья его, специалисты
и ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания, вовсе не говорили с ним о ней.
И в обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
Ей казалось, что он, зная это, скорее может разлюбить ее; а она ничего так не боялась теперь, хотя
и не имела к тому
никаких поводов, как потерять его любовь.
— Признаю, — сказал Левин нечаянно
и тотчас же подумал, что он сказал не то, что думает. Он чувствовал, что, если он призна̀ет это, ему будет доказано, что он говорит пустяки, не имеющие
никакого смысла. Как это будет ему доказано, он не знал, но знал, что это, несомненно, логически будет ему доказано,
и он ждал этого доказательства.
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился, что это не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в первой молодости; что чувство это не давало ему минуты покоя; что он не мог жить, не решив вопроса: будет или не будет она его женой;
и что его отчаяние происходило только от его воображения, что он не имеет
никаких доказательств в том, что ему будет отказано.
— Я думаю, — сказал Константин, — что
никакая деятельность не может быть прочна, если она не имеет основы в личном интересе. Это общая истина, философская, — сказал он, с решительностью повторяя слово философская, как будто желая показать, что он тоже имеет право, как
и всякий, говорить о философии.
Для матери не могло быть
никакого сравнения между Вронским
и Левиным.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся
и бросил телеграмму. Что это был обман
и хитрость, в этом, как ему казалось в первую минуту, не могло быть
никакого сомнения.
И всё это вместе с охотой за дичью
и новой пчелиной охотой наполняло всю ту жизнь Левина, которая не имела для него
никакого смысла, когда он думал.
Всё это она говорила весело, быстро
и с особенным блеском в глазах; но Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее
никакого значения. Он слышал только ее слова
и придавал им только тот прямой смысл, который они имели.
И он отвечал ей просто, хотя
и шутливо. Во всем разговоре этом не было ничего особенного, но никогда после без мучительной боли стыда Анна не могла вспомнить всей этой короткой сцены.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин
и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему
и ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел
никакого определенного суждения о народе,
и на вопрос, знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут, не приписывая
никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще
и чаще поглядывать на дверь, поговаривая о том, что не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко,
и родные
и гости старались делать вид, что они не думают о женихе
и заняты своим разговором.
Вронский поступал в этом случае совсем не так, как Левин. Он, очевидно, не приписывал болтовне Весловского
никакой важности
и, напротив, поощрял эти шутки.
Слезы потекли у нее из глаз; он нагнулся к ее руке
и стал целовать, стараясь скрыть свое волнение, которое, он знал, не имело
никакого основания, но которого он не мог преодолеть.
Он помнил, как он пред отъездом в Москву сказал раз своему скотнику Николаю, наивному мужику, с которым он любил поговорить: «Что, Николай! хочу жениться»,
и как Николай поспешно отвечал, как о деле, в котором не может быть
никакого сомнения: «
И давно пора, Константин Дмитрич».
― Никогда, мама,
никакой, — отвечала Кити, покраснев
и взглянув прямо в лицо матери. — Но мне нечего говорить теперь. Я… я… если бы хотела, я не знаю, что сказать как… я не знаю…
Кроме того, во время родов жены с ним случилось необыкновенное для него событие. Он, неверующий, стал молиться
и в ту минуту, как молился, верил. Но прошла эта минута,
и он не мог дать этому тогдашнему настроению
никакого места в своей жизни.
Более всего его при этом изумляло
и расстраивало то, что большинство людей его круга
и возраста, заменив, как
и он, прежние верования такими же, как
и он, новыми убеждениями, не видели в этом
никакой беды
и были совершенно довольны
и спокойны.