В екатерининские времена на этом месте стоял дом, в котором помещалась типография Н. И. Новикова, где он печатал свои издания. Дом этот был сломан тогда же, а потом, в первой половине прошлого столетия, был выстроен новый, который принадлежал генералу Шилову, известному богачу, имевшему в столице силу, человеку, весьма оригинальному: он не брал со своих жильцов плату за квартиру, разрешал селиться по сколько угодно человек в квартире,
и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось…
Неточные совпадения
Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров
и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было
никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться!
И действительно,
никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.
—
И что вы ночью беспокоите?
Никакого пальта мне не приносили.
Его фамилия была Львов, по документам он значился просто дворянином,
никакого княжеского звания не имел; в князья его произвели переписчики, а затем уж
и остальная Хитровка.
За десятки лет после левачевской перестройки снова грязь
и густые нечистоты образовали пробку в повороте канала под Китайским проездом, около Малого театра. Во время войны наводнение было так сильно, что залило нижние жилые этажи домов
и торговые заведения, но
никаких мер сонная хозяйка столицы — городская дума не принимала.
Самым страшным был выходящий с Грачевки на Цветной бульвар Малый Колосов переулок, сплошь занятый полтинными, последнего разбора публичными домами. Подъезды этих заведений, выходящие на улицу, освещались обязательным красным фонарем, а в глухих дворах ютились самые грязные тайные притоны проституции, где
никаких фонарей не полагалось
и где окна завешивались изнутри.
— Во-первых,
никакого убитого не было, а подняли пьяного, которого ограбили на Грачевке, перетащили его в мой участок
и подкинули.
Грязно, конечно, было в «Ляпинке», зато
никакого начальства. В каждой комнате стояло по четыре кровати, столики с ящиками
и стулья. Помещение было даровое, а за стол брали деньги.
Не было
никаких кассирш,
никаких билетиков.
И мало было таких, кто надует Моисеевну, почти всегда платили наличными, займут у кого-нибудь одиннадцать копеек
и заплатят. После выставок все расплачивались обязательно.
Они выплывают во время уж очень крупных скандалов
и бьют направо
и налево, а в помощь им всегда становятся завсегдатаи — «болдохи», которые дружат с ними, как с нужными людьми, с которыми «дело делают» по сбыту краденого
и пользуются у них приютом, когда опасно ночевать в ночлежках или в своих «хазах». Сюда же
никакая полиция никогда не заглядывала, разве только городовые из соседней будки, да
и то с самыми благими намерениями — получить бутылку водки.
Тогда полиция не заглядывала сюда, да
и после, когда уже существовала сыскная полиция, обходов
никаких не было, да они ни к чему бы
и не повели — под домом были подземные ходы, оставшиеся от водопровода, устроенного еще в екатерининские времена.
Через несколько минут легкий стук в дверь,
и вошел важный барин в ермолке с кисточкой, в турецком халате с красными шнурами. Не обращая на нас
никакого внимания, он прошел, будто никого
и в комнате нет, сел в кресло
и стал барабанить пальцами по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал. В маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин открыл глаза, зевнул широко
и хлопнул в ладоши.
— Сегодня сообщили в редакцию, что они арестованы. Я ездил проверить известие: оба эти князя
никакие не князья, они оказались атаманами шайки бандитов,
и деньги, которые проигрывали, они привезли с последнего разбоя в Туркестане. Они напали на почту, шайка их перебила конвой, а они собственноручно зарезали почтовых чиновников, взяли ценности
и триста тысяч новенькими бумажками, пересылавшимися в казначейство. Оба они отправлены в Ташкент, где их ждет виселица.
— Ну, хоть убей, сам
никакого порока не видел! Не укажи Александр Михайлыч чутошную поволоку в прутике… Ну
и как это так? Ведь же от Дианки… Родной брат тому кобелю…
Это был известный винодел Лев Голицын, когда-то блестяще окончивший Московский университет, любимец профессора Никиты Крылова, известный краснобай, горячий спорщик, всегда громко хваставшийся тем, что он «не посрамлен
никакими чинами
и орденами».
Входишь — обычно публики
никакой. Сядешь в мягкое кресло. Ни звука. Только тикают старинные часы. Зеленые абажуры над красным столом с уложенными в удивительном порядке журналами
и газетами, к которым редко прикасаются.
В мифологии был Бахус
и была слепая Фемида, богиня правосудия с весами в руках, на которых невидимо для себя
и видимо для всех взвешивала деяния людские
и преступления. Глаза у нее были завязаны, чтобы
никакого подозрения в лицеприятии быть не могло.
При окраинных «простонародных» банях удобств не было
никаких. У большинства даже уборные были где-нибудь во дворе: во все времена года моющийся должен был в них проходить открытым местом
и в дождь
и в зимнюю вьюгу.
Никаких больше блюд не было, а пельменей на двенадцать обедавших было приготовлено 2500 штук:
и мясные,
и рыбные,
и фруктовые в розовом шампанском…
И хлебали их сибиряки деревянными ложками…
Затворили ворота, сломали забор,
и его степенство победоносно въехало во двор,
и на другой день
никакого раскаяния, купеческая удаль еще дальше разгулялась. Утром жена ему начинает выговор делать, а он на нее с кулаками...
А другой, у которого протекции нет
и взятку дать не на что,
никаких указов дождаться не может — разве смотритель из человечности сжалится да к семье на денек отпустит.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. А я
никакой совершенно не ощутила робости; я просто видела в нем образованного, светского, высшего тона человека, а о чинах его мне
и нужды нет.
Наскучило идти — берешь извозчика
и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота,
и ты так шмыгнешь, что тебя
никакой дьявол не сыщет.
Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп
и ест.)Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку:
никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится
никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Да что? мне нет
никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому
и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.