Неточные совпадения
Захаревский
около этого времени сделан был столоначальником и, как подчиненный, часто бывал у исправника в доме;
тот наконец вздумал удалить от себя свою любовницу...
— Нет, не
то что места, а семена, надо быть, плохи. Какая-нибудь, может, рожь расхожая и непросеянная. Худа и обработка тоже: круглую неделю у нее мужики на задельи стоят; когда
около дому-то справить!
Дом стоял на красивейшем месте, при слиянии двух рек, и имел
около себя не
то сад, не
то огород, а скорей какой-то пустырь, самым гнусным и бессмысленным образом заросший чертополохом, крапивою, репейником и даже хреном.
Тот пошел. Еспер Иваныч сидел в креслах
около своей кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик, с небритой бородой, с протянутой ногой и с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.
Мари, Вихров и m-me Фатеева в самом деле начали видаться почти каждый день, и между ними мало-помалу стало образовываться самое тесное и дружественное знакомство. Павел обыкновенно приходил к Имплевым часу в восьмом;
около этого же времени всегда приезжала и m-me Фатеева. Сначала все сидели в комнате Еспера Иваныча и пили чай, а потом он вскоре после
того кивал им приветливо головой и говорил...
— Ну, вот давай, я тебя стану учить; будем играть в четыре руки! — сказала она и, вместе с
тем, близко-близко села
около Павла.
— Когда лучше узнаю историю,
то и обсужу это! — отвечал Павел тоже сухо и ушел; но куда было девать оставшиеся несколько часов до ночи? Павлу пришла в голову мысль сходить в дом к Есперу Иванычу и посмотреть на
те места, где он так счастливо и безмятежно провел
около года, а вместе с
тем узнать, нет ли каких известий и от Имплевых.
M-me Гартунг была сердита на Замина и Петина за
то, что они у нее
около года стояли и почти ни копейки ей не заплатили: она едва выжила их из квартиры.
Словом, он знал их больше по отношению к барям, как полковник о них натолковал ему; но тут он начал понимать, что это были тоже люди, имеющие свои собственные желания, чувствования, наконец, права. Мужик Иван Алексеев, например, по одной благородной наружности своей и по складу умной речи, был, конечно, лучше половины бар, а между
тем полковник разругал его и дураком, и мошенником — за
то, что
тот не очень глубоко вбил стожар и сметанный
около этого стожара стог свернулся набок.
— Он дома и сейчас придет! — ответила
та. — Поди, позови барина, — прибавила она стоявшему
около беседки человеку.
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого,
то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не могу, и
около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
Когда он принялся работать,
то снял свой синий кафтан и оказался в красной рубахе и плисовых штанах. Обивая в гостиной мебель и ползая на коленях
около кресел, он весьма тщательно расстилал прежде себе под ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал себе полнехонек рот маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы у него во рту ничего не было. Вихров заметил ему однажды, что он может подавиться.
Вихров дал ему даже на дом прочесть свои черновые экземпляры; Живин читал их
около недели, и когда приехал к Вихрову,
то имел лицо серьезнее обыкновенного.
— Надо быть, — отвечал священник, — потому что следующее шестое число вспыхнул пожар уже в местах пяти и везде одновременно, так что жители стали все взволнованы
тем: лавки закрылись, хлебники даже перестали хлебы печь, бедные погорелые жители выселялись на поле,
около града, на дождь и на ветер, не имея ни пищи, ни одеяния!
Отправив все это в городе на почту, Вихров проехал затем в погребок, который состоял всего из одной только маленькой и грязной комнатки, но
тем не менее пользовался большою известностью во всем уезде: не было, я думаю, ни одного чиновника, ни одного помещика, который бы хоть раз в жизни не пивал в этом погребке, в котором и устроено было все так, что ничего другого нельзя было делать, как только пить: сидеть можно было только
около единственного стола, на котором всегда обыкновенно пили, и съесть чего-нибудь можно было достать такого, что возбуждает жажду пить, каковы: селедка, икра…
— А! — произнес многозначительно полковник. — Ну, этого, впрочем, совершенно достаточно, чтобы подпасть обвинению, — время теперь щекотливое, — прибавил он, а сам встал и притворил дверь из кабинета. — Эти господа, — продолжал он, садясь
около Вихрова и говоря почти шепотом, — господа эти, наши старички,
то делают, что уму невообразимо, уму невообразимо! — повторил он, ударив себя по коленке.
Подходя к своей гостинице, он еще издали заметил какую-то весьма подозрительной наружности, стоящую
около подъезда, тележку парой, а потом, когда он вошел в свой номер,
то увидал там стоящего жандарма с сумкой через плечо. Сомненья его сейчас же все разрешились.
— Ни
то, ни се, — отвечал Вихров, садясь
около Юлии.
начальник губернии опять при этом прослезился, но что привело его в неописанный восторг, это — когда Пиколова явилась в костюме сумасшедшей Офелии. Она, злодейка, прежде и не показалась ему в этом наряде, как он ни просил ее о
том… Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое впечатление произвела она на него своею поэтическою наружностью и по преимуществу еще
тем, что платье ее обгибалось
около всех почти форм ее тела…
Острог помещался на самом конце города в частном доме и отличался от прочих зданий только
тем, что имел
около себя будку с солдатом и все окна его были с железными решетками.
Дорога между
тем все продолжала идти страшно песчаная. Сильные лошади исправника едва могли легкой рысцой тащить тарантас, уходивший почти до половины колес в песок. Вихров по сторонам видел несколько избушек бобылей и небольшие
около них поля с репой и картофелем. Кучер не переставал с ним разговаривать.
Тот надел вицмундир и пошел. Тысяч
около двух мужчин и женщин стояло уж на площади. Против всех их Вихров остановился; с ним рядом также стал и голова.
Несколько старушек, в
тех же черных кафтанах и повязанные
теми же черными, с белыми каймами, платками, сидели на бревнах
около моленной с наклоненными головами и, должно быть, потихоньку плакали.
Около городов он немножко поблаговоспитанней и попов еще своих хоть повыдумал; а чем глуше,
тем дичее: без попов, без брака и даже без правительства.
Кучер и писарь сейчас же взяли у стоявших
около них раскольников топоры, которые
те послушно им отдали, — и взлезли за Вихровым на моленную. Втроем они стали катать бревно за бревном. Раскольники все стояли
около, и ни один из них не уходил, кроме только головы, который куда-то пропал. Он боялся, кажется, что Вихров что-нибудь заставит его сделать, а сделать — он своих опасался.
Вихров стал
около нее в защиту, начальник губернии между
тем продолжал бегать за Пиколовой.
Кучер шел
около самого краюшка оврага; лошади, несмотря на крутейший спуск, несмотря на
то, что колеса затормозить у тарантаса было нечем, шажком следовали за ним.
— Ничуть не бывало-с! — возразил Петр Петрович. — Наша полиция точно в насмешку спрашивает меня бумагой, что так как у повара моего в желудке найдено
около рюмки вина,
то не от вина ли ему смерть приключилась? Я пишу: «Нет, потому что и сам господин исправник в присутствии моем выпивал неоднократно по десяти рюмок водки, и оттого, однако, смерти ему не приключалось»; так они и скушали от меня эту пилюлю.
— А потом со мной произошло странное психологическое явление: я
около двенадцати лет носил в душе чувство к этой женщине, не подозревая сам
того, — и оно у меня выражалось только отрицательно, так что я истинно и искренно не мог полюбить никакой другой женщины.
Во всем этом разговоре Вихрова по преимуществу удивила смелость Виссариона, с которою
тот говорил о постройке почтового дома. Груня еще прежде
того рассказывала ему: «Хозяин-то наш, вон, почтовый дом строил, да двадцать тысяч себе и взял, а дом-то теперь весь провалился». Даже сам Виссарион, ехавши раз с Вихровым мимо этого дома, показал ему на него и произнес: «Вот я
около этого камелька порядком руки погрел!» — а теперь он заверял губернатора, что чист, как солнце.
— Не трудитесь, человек подберет! Подбери! — сказала она почти с каким-то презрением проходившему лакею.
Тот собрал и подал. Она бросила жемчуг в пепельницу и снова обернулась к продолжавшему все еще стоять
около нее Вихрову.
Потом они вошли в крошечное, но чистенькое зальце, повернули затем в наугольную комнату, всю устланную ковром, где увидали Клеопатру Петровну сидящею
около постели в креслах; одета она была с явным кокетством: в новеньком платье, с чистенькими воротничками и нарукавничками, с безукоризненно причесанною головою; когда же Вихров взглянул ей в лицо,
то чуть не вскрикнул: она — мало
того, что была худа, но как бы изглодана болезнью, и, как ему показалось, на лбу у ней выступал уже предсмертный лихорадочный пот.
Вихров понимал, что приезд ее будет тяжел для Груши, а он не хотел уже видеть жертв
около себя — и готов был лучше бог знает от какого блаженства отказаться, чтобы только не мучить
тем других.
—
То, что меня застрелил, — проговорила Груша, опускаясь на стоявший
около нее стул.
Набежавшие между
тем в горницу дворовые женщины стали хлопотать
около Груши.
— Хорошо! — отвечала Юлия опять с усмешкою и затем подошла и села
около m-me Эйсмонд, чтобы повнимательнее ее рассмотреть; наружность Мари ей совершенно не понравилась; но она хотела испытать ее умственно — и для этой цели заговорила с ней об литературе (Юлия единственным мерилом ума и образования женщины считала
то, что говорит ли она о русских журналах и как говорит).
Вихров, войдя в гостиную, будто случайно сел
около Мари — и она сейчас же поблагодарила его за
то взором, хоть и разговаривала в это время очень внимательно с Юлией.
— Да, — отвечал
тот, — когда меня назначили сюда, я не хотел брать какого-нибудь старого дельца, а именно хотел иметь
около себя человека молодого, честного, симпатизирующего всем этим новым идеям, особенно ввиду освобождения крестьян.
Ему казалось, что все страдания его в жизни кончились и впереди предстояла только блаженная жизнь
около Мари. Он нарочно просидел целый вечер у Абреева, чтобы хоть немного отвлечь себя от переживаемой им радости. Абреев, напротив, был если не грустен,
то серьезен и чем-то недоволен.