Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь
одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время
один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было
делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и
один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Вы знаете, вся жизнь моя была усыпана тернием, и самым колючим из них для меня была лживость и лесть окружавших меня людей (в сущности, Александра Григорьевна только и дышала
одной лестью!..); но на склоне
дней моих, — продолжала она писать, — я встретила человека, который не только сам не в состоянии раскрыть уст своих для лжи, но гневом и ужасом исполняется, когда слышит ее и в словах других.
— Не смею входить в ваши расчеты, — начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны, могу сказать только
одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться на
одних словах, а доказываться и на
деле: если вы действительно не в состоянии будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
По случаю безвыездной деревенской жизни отца, наставниками его пока были: приходский дьякон, который версты за три бегал каждый
день поучить его часа два; потом был взят к нему расстрига — поп, но оказался уж очень сильным пьяницей; наконец, учил его старичок, переезжавший несколько десятков лет от
одного помещика к другому и переучивший, по крайней мере, поколения четыре.
Он всякий раз, когда беседа между отцом и матерью заходила о службе и о
делах, не проронял ни
одного слова.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и видевши, что он почти каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется,
разделяла это мнение, и
один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
Великий Плавин (за все, что совершил этот юноша в настоящем
деле, я его иначе и назвать не могу), устроив сцену, положил играть «Казака-стихотворца» [«Казак-стихотворец» — анекдотическая опера-водевиль в
одном действий А.А.Шаховского (1777—1846).] и «Воздушные замки» [«Воздушные замки» — водевиль в стихах Н.И.Хмельницкого (1789—1845).].
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала
одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только
одно, что он целый
день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
Случай невдолге представился ему и блеснуть своим знанием; это было в
один дождливый, осенний
день.
Помилуйте,
одно это, — продолжал кричать Салов, как бы больше уже обращаясь к Павлу: — Конт
разделил философию на теологическую, метафизическую и положительную: это верх, до чего мог достигнуть разум человеческий!
— А, это уж, видно, такая повальная на всех! — произнес насмешливо Салов. — Только у
одних народов, а именно у южных, как, например, у испанцев и итальянцев, она больше развивается, а у северных меньше. Но не в этом
дело: не будем уклоняться от прежнего нашего разговора и станем говорить о Конте. Вы ведь его не читали? Так, да? — прибавил он ядовито, обращаясь к Неведомову.
Павел, после
одного знойного трудового
дня, нарочно зашел посмотреть, что едят дворовые люди и задельные мужики.
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, — что
одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он раз встречает его ночью в глухом переулке и говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра
день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..» Ну, как вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки… У него
одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три
дня — и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в
день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
— В нашем споре о Жорж Занд, — перебил Павел Неведомова, —
дело совсем не в том, — не в разврате и не в целомудрии; говорить и заботиться много об этом — значит, принимать
один случайный факт за сущность
дела…
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это в наше время
одна прелестнейшая из женщин, но не в этом
дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени, с
одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил
один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только собрал их.
— Есть! Есть отличнейший перевод Гнедича, я тебе достану и прочту, — отвечал Павел и, в самом
деле, на другой же
день побежал и достал «Илиаду» в огромном формате. Клеопатру Петровну
один вид этой книги испугал.
Монахи-то — хлопотать, хлопотать, — в сенат бумагу подали: «Чем же, говорят, монастырю без рыбы питаться?» А мужички-то сейчас к
одному чиновничку — и денег дали: «Устрой
дело!».
— Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой
одно большое и важное
дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу выйти.
Он обрадовался мне, как какому-нибудь спасителю рода человеческого: целовал у меня руки, плакал и сейчас же стал жаловаться мне на своих горничных девиц, которые
днем и ночью оставляют его, больного,
одного; в то время, как он мучится в предсмертной агонии, они по кухням шумят, пляшут, песни поют.
— С господином Вихровым можно! — отвечал тот с ударением.
Дело в том, что Анна Ивановна, вышедши за него замуж, рассказала ему даже и то, что
один Вихров никогда за ней не ухаживал.
— Куда же это! Посидите еще, — произнес Павел, хотя, утомленный всеми ощущениями
дня и самим чтением, он желал поскорее остаться если не
один, то по крайней мере вдвоем с Неведомовым, который у него жил.
Дедушка ваш… форсун он этакий был барин, рассердился наконец на это, призывает его к себе: «На вот, говорит, тебе, братец, и сыновьям твоим вольную; просьба моя
одна к тебе, — не приходи ты больше ко мне назад!» Старик и сыновья ликуют; переехали сейчас в город и заместо того, чтобы за
дело какое приняться, — да, пожалуй, и не умеют никакого
дела, — и начали они пить, а сыновья-то, сверх того, начали батьку бить: давай им денег! — думали, что деньги у него есть.
Петр, думая, что он говорит правду, в самом
деле дал ему
одну из лучших лошадей.
Ветер развевал волосы у священников и у мужиков; но странное
дело: свечи все горели, и ни
одна из них не погасла: пламя у них вытягивалось, утончалось, но не гасло.
«Да вот, говорит, что: вчерашний
день мы все пьяные ездили на охоту верхами, и
один, говорит, у меня охотник с лошади свалился, прямо виском на пенек, и убился.
— Было, что она последнее время амуры свои повела с
одним неслужащим дворянином, высокий этакий, здоровый, а дурашный и смирный малый, — и все она, изволите видеть, в кухне у себя свиданья с ним имела: в горнице она горничных боялась, не доверяла им, а кухарку свою приблизила по тому
делу к себе; только мужу про это кто-то дух и дал.
Услышав довольно сильный стук
одного экипажа, Юлия, по какому-то предчувствию и пользуясь тем, что на дворе еще было довольно светло, взглянула в окно, — это в самом
деле подъезжал Вихров на щегольских, еще покойным отцом его вскормленных и сберегаемых серых лошадях и в открытой коляске.
А Добров ходил между тем по разным избам и, везде выпивая, кричал на всю улицу каким-то уж нечленораздельным голосом. На другой
день его нашли в
одном ручье мертвым; сначала его видели ехавшим с Александром Ивановичем в коляске и целовавшимся с ним, потом он брел через
одно селение уже один-одинехонек и мертвецки пьяный и, наконец, очутился в бочаге.
Одним из действий комитета была высылка в Вятку М.Е.Салтыкова за повесть «Запутанное
дело».
Вечером у них собралось довольно большое общество, и все больше старые военные генералы, за исключением
одного только молодого капитана, который тем не менее, однако, больше всех говорил и явно приготовлялся владеть всей беседой. Речь зашла о
деле Петрашевского, составлявшем тогда предмет разговора всего петербургского общества. Молодой капитан по этому поводу стал высказывать самые яркие и сильные мысли.
— Ни единого! — воскликнул инженер. — Сегодня все они в комиссии нахватали работ и за пять рублей ни
одного человека в
день не дадут.
— Но мне некогда, у меня другого
дела много, — говорил Вихров не таким уж решительным голосом: актерская жилка в нем в самом
деле заговорила; при
одном слове «театр» у него как будто бы что-то ударило в голову и екнуло в сердце.
— Это так, — подтвердил Вихров, — без языков —
дело плохое: читая
одну русскую литературу, далеко не уйдешь, и главное
дело — немецкий язык!.. Мой
один приятель Неведомов говаривал, что человек, не знающий немецкого языка, ничего не знает.
— Не по
одному этому
делу полиция наша так распоряжается; пишешь-пишешь на нее в губернское правление, — хоть брось!
— Помилуйте, ваше высокоблагородие, — заговорили они все в
один голос, — и то уж мы с ними намаялись: тот раз по их
делу таскали-таскали, теперь тоже требуют.
Ему, кажется, было не совсем приятно, что
одного из самых богатых его прихожан путают в
дело.
— Глядите-ко, глядите: в лесу-то пни все идут!.. — говорил он, показывая на мелькавшие в самом
деле в лесу пни и отстоящие весьма недалеко
один от другого. — Это нарочно они тут и понаделаны — в лесу-то у них скит был, вот они и ходили туда по этим пням!..
Это был каменный флигель, в котором на
одной половине жил писарь и производились
дела приказские, а другая была предназначена для приезда чиновников. Вихров прошел в последнее отделение. Вскоре к нему явился и голова, мужик лет тридцати пяти, красавец из себя, но довольно уже полный, в тонкого сукна кафтане, обшитом золотым позументом.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по
одному экстренному и секретному
делу — так что и зайти к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я еду».
— Ежели бы я был член святейшего синода, — отвечал священник, — то я прямо подал бы мнение, что никакого раскола у нас быть совсем не должно! Что он такое за учение? На каком вселенском соборе был рассматриваем и утверждаем?.. Значит,
одно только невежество в нем укрывается; а
дело правительства — не допускать того, а, напротив, просвещать народ!
В
одном предписании в самом
деле было сказано: на моленную в селе Корчакове оставить незапечатанною и отдать ее в ведение и под присмотр земской полиции с тем, чтобы из оной раскольниками не были похищаемы и разносимы иконы ».
M-me Пиколова, в самом
деле, убежала в
одну из задних комнат.
Понятно, что Клыков был
один из отъявленнейших негодяев, и Вихров дал себе слово так повести его
дело, чтобы подвергнуть его не только денежному взысканию, но даже уголовной ответственности.
Вихров и это все записал и, приехав в
одну из деревень, отбирал от мужиков показания —
день, два, три, опросил даже мужиков соседних деревень в подтверждение того что ни пожаров, ни неурожаев особенных за последнее время не было.
В
деле (как увидел Вихров, внимательно рассмотрев его) не разъяснено было только
одно обстоятельство: крестьянка Елизавета Семенова показывала, что она проживала у разбойников и находилась с ними в связи, но сами разбойники не были о том спрошены.
— Однако по
делу видно, что ты
одного его встретил.
— Каналья этакий! — произнес он. — Да и вы, господа чиновники, удивительное
дело, какой нынче пустой народ стали! Вон у меня покойный дядя исправником был… Тогда, знаете, этакие французские камзолы еще носили… И как, бывало, он из округи приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в карманы: из
одного вынимает деньги, что по округе собрал, а из другого — волосы человечьи — это он из бород у мужиков надрал. У того бы они квасу не выпустили!
В
деле аки бы ваших сношений через становую приставшу с раскольниками есть
одно только голословное письмо священника; я и говорю, что прежде, чем предавать человека суду, надо обследовать все это законным порядком; они не согласились, в то же присутствие постановили, что они приведут в исполнение прежнее свое постановление, а я, с своей стороны, донесу министру своему.
О всем этом у меня составлены докладные записки, из коих
одну я подал министру внутренних
дел, а другую — министру юстиции.