Неточные совпадения
От этих мыслей Паша, взглянув на красный двор, перешел к другим: сколько
раз он по нему бегал, сидя на палочке верхом, и крепко-крепко тянул веревочку, которою,
как бы уздою, была взнуздана палочка, и воображал, что это лошадь под ним бесится и разбивает его…
Она ненавидела княгиню,
как только женщина может ненавидеть свою соперницу; но чувство матери пересилило в ней на этот
раз.
— Уйдите! — произнес еще
раз Павел и потом,
как бы вспомнив что-то такое, оставил Разумова и вышел к прочим своим товарищам.
Одно новое обстоятельство еще более сблизило Павла с Николаем Силычем. Тот был охотник ходить с ружьем. Павел,
как мы знаем, в детстве иногда бегивал за охотой, и как-то
раз, идя с Николаем Силычем из гимназии, сказал ему о том (они всегда почти из гимназии ходили по одной дороге, хотя Павлу это было и не по пути).
Николай Силыч очень хорошо знал этот анекдот и даже сам сочинил его, но сделал вид, что
как будто бы в первый
раз его слышит, и только самодовольно подтвердил...
— Кубанцев — это приказный, — начала Анна Гавриловна
как бы совершенно веселым тоном, — рядом с нами живет и всякий
раз,
как барин приедет сюда, является с поздравлением.
Еспер Иваныч когда ему полтинник, когда целковый даст; и теперешний
раз пришел было; я сюда его не пустила, выслала ему рубль и велела идти домой; а он заместо того — прямо в кабак… напился там, идет домой, во все горло дерет песни; только
как подошел к нашему дому, и говорит сам себе: «Кубанцев, цыц, не смей петь: тут твой благодетель живет и хворает!..» Потом еще пуще того заорал песни и опять закричал на себя: «Цыц, Кубанцев, не смей благодетеля обеспокоить!..» Усмирильщик
какой — самого себя!
— И вообразите, кузина, — продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и когда вы в прошлый
раз читали madame Фатеевой вслух роман, то я был такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда
как звука не уразумел из того, что вы прочли.
Мари вся покраснела, и надо полагать, что разговор этот она передала от слова до слова Фатеевой, потому что в первый же
раз,
как та поехала с Павлом в одном экипаже (по величайшему своему невниманию, муж часто за ней не присылал лошадей, и в таком случае Имплевы провожали ее в своем экипаже, и Павел всегда сопровождал ее), — в первый же
раз,
как они таким образом поехали, m-me Фатеева своим тихим и едва слышным голосом спросила его...
— Ну так вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, — начала старуха пунктуально, —
раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной
раз ночью лежишь, и мнится: «Ну
как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать
как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит,
раз сын ваш бывает в деревне и ни
разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
Павел догадался, что это был старший сын Захаревского — правовед; другой сын его — в безобразных кадетских штанах, в выворотных сапогах, остриженный под гребенку — сидел рядом с самим Ардальоном Васильевичем, который все еще был исправником и сидел в той же самой позе,
как мы видели его в первый
раз, только от лет он очень потучнел, обрюзг, сделался еще более сутуловат и совершенно поседел.
— Конечно-с!..
Какое же право я имею на них сердиться? Случай весьма обыкновенный. Мне много еще
раз, вероятно, в жизни придется влюбиться несчастным образом! — усиливался Павел ответить насмешливым голосом: ему совестно было перед Фатеевой тех рыданий, которые готовы были вырваться из его груди.
— Нет, не бывал!.. В Новоселках, когда он жил у себя в деревне, захаживал к нему; сколько
раз ему отседова книг, по его приказанью, высылал!.. Барин важный!.. Только вот, поди ты: весь век с ключницей своей, словно с женой
какой, прожил.
Все, что он на этот
раз встретил у Еспера Иваныча, явилось ему далеко не в прежнем привлекательном виде: эта княгиня, чуть живая, едущая на вечер к генерал-губернатору, Еспер Иваныч, забавляющийся игрушками, Анна Гавриловна, почему-то начавшая вдруг говорить о нравственности, и наконец эта дрянная Мари, думавшая выйти замуж за другого и в то же время,
как справедливо говорит Фатеева, кокетничавшая с ним.
Со мной у него тоже
раз, — продолжал полковник, —
какая стычка была!..
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, — что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он
раз встречает его ночью в глухом переулке и говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..» Ну,
как вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
— Что же я, господа, вас не угощаю!.. — воскликнул вдруг Александр Иванович,
как бы вспомнив, наконец, что сам он, по крайней мере,
раз девять уж прикладывался к водке, а гостям ни
разу еще не предложил.
—
Как мне хочется поцеловать еще
раз вашу ручку, — проговорил Павел.
У Павла,
как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки… У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня — и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку
раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший,
как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько
раз...
Я сколько
раз ему говорила: «Вздор, говорю, не женитесь на мне, потому что я бедна!» Он образ снял, начал клясться, что непременно женится; так что мы после того совершенно,
как жених и невеста, стали с ним целые дни ездить по магазинам, и он закупал мне приданое.
Неведомов перевел при этом несколько
раз свое дыхание,
как будто бы ему тяжело и вместе с тем отрадно было это слышать.
— Эх, mon cher, мало ли в
какой форме придется в жизни сделать заем… Я
раз, честью моей заверяю, заем делал во французском магазине — перчатками… Возьму в долг пару перчаток за полтора рубля серебром, а за целковый их продаю; тем целый месяц и жил, уверяю вас!
— Нет, я не могу так! — произнес Павел, подумав немного, и потом прошелся несколько
раз по комнате и,
как видно, что-то придумал.
Ехать к матери не было никакой возможности, так
как та сама чуть не умирала с голоду; воротиться другой
раз к мужу — она совершенно не надеялась, чтобы он принял ее.
Так просидели они всю ночь, тихо переговариваясь между собою, но ни
разу не выразили никакой надежды на возможность возвращения Клеопатры Петровны в Москву и вообще на
какое бы то ни было свидание.
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я не вытерпела наконец и сказала ему
раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно,
как видно, смотрел на эти слова мои
как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не могу, и около же этого времени я в первый
раз увидала Постена.
— Приеду, извольте, — отвечал Неведомов, и, наконец, они распрощались и разошлись по своим комнатам. Двадцатипятилетний герой мой заснул на этот
раз таким же блаженным сном,
как засылал некогда, устраивая детский театр свой: воздух искусств, веющий около человека, успокоителен и освежающ!
Извините меня, господа, — продолжал старик, уже обращаясь к прочим гостям, — барин мой изволил
раз сказать, что он меня за отца аки бы почитает; конечно, я, может, и не стою того, но так,
как по чувствам моим сужу, не менее им добра желаю,
как бы и папенька ихний.
—
Какого я бель-ома встретила, боже ты мой, боже ты мой! — говорила Катишь, придя на этот
раз к подружке и усаживаясь против нее.
—
Раз, два, три! — восклицал Живин,
как бы из «Волшебного стрелка» [«Волшебный стрелок» — опера Карла Вебера (1786—1826), текст Канда.
Писемский сравнивает счет капель Живиным со счетом пуль в опере егерем Каспаром, выливающим их посредством волшебства: по мере того,
как Каспар считает пули, появляются совы, черные вепри, раздается гром, сверкает молния, и при счете «семь» низвергаются скалы.], всякий
раз,
как капля сахару падала.
Катишь почти знала, что она не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на себя смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать себе на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась,
как солдат, и, ударив себя по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: «
Раз, два,
раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
— Нет, мало! Такой же худой,
как и был.
Какой учености, братец, он громадной!
Раз как-то разговорились мы с ним о Ватикане. Он вдруг и говорит, что там в такой-то комнате такой-то образ висит; я сейчас после того, проехавши в город, в училище уездное, там отличное есть описание Рима, достал, смотрю… действительно такая картина висит!
Какой случай
раз вышел!..
— Болезнь ваша, — продолжал тот, откидываясь на задок кресел и протягивая при этом руки и ноги, — есть не что иное,
как в высшей степени развитая истерика, но если на ваш организм возложена будет еще
раз обязанность дать жизнь новому существу, то это так, пожалуй, отзовется на вашу и без того уже пораженную нервную систему, что вы можете помешаться.
Отправив все это в городе на почту, Вихров проехал затем в погребок, который состоял всего из одной только маленькой и грязной комнатки, но тем не менее пользовался большою известностью во всем уезде: не было, я думаю, ни одного чиновника, ни одного помещика, который бы хоть
раз в жизни не пивал в этом погребке, в котором и устроено было все так, что ничего другого нельзя было делать,
как только пить: сидеть можно было только около единственного стола, на котором всегда обыкновенно пили, и съесть чего-нибудь можно было достать такого, что возбуждает жажду пить, каковы: селедка, икра…
— Еще бы! — согласился и прокурор. — Но надобно знать, что здешние чиновники с этими раскольниками делают,
как их обирают, — поверить трудно! Поверить невозможно!.. — повторил он несколько
раз.
Занимайся лучше твоим расколом, наконец напиши что-нибудь, но об актерстве и не помышляй!» Вихров не утерпел и в первый
раз,
как пошел к Захаревским, взял это письмо и прочел его Юлии.
Иларион Захаревский, впрочем, с удовольствием обещался приехать на чтение; Виссарион тоже пожелал послушать и на этот вечер нарочно даже остался дома. Здесь я считаю не лишним извиниться перед читателями, что по три и по четыре
раза описываю театры и чтения, производимые моим героем. Но что делать?.. Очень уж в этом сущность его выражалась:
как только жизнь хоть немного открывала ему клапан в эту сторону, так он и кидался туда.
Вихров в первый еще
раз входил в
какой бы то ни было острог.
Это звонили на моленье, и звонили в последний
раз; Вихрову при этой мысли сделалось как-то невольно стыдно; он вышел и увидел, что со всех сторон села идут мужики в черных кафтанах и черных поярковых шляпах, а женщины тоже в каких-то черных кафтанчиках с сборками назади и все почти повязанные черными платками с белыми каймами; моленная оказалась вроде деревянных церквей,
какие прежде строились в селах, и только колокольни не было, а вместо ее стояла на крыше на четырех столбах вышка с одним колоколом, в который и звонили теперь; крыша была деревянная, но дерево на ней было вырезано в виде черепицы; по карнизу тоже шла деревянная резьба; окна были с железными решетками.
Вихрова провел встретивший его голова: он на этот
раз был не в кафтане своем с галунами, а,
как и прочие, в черном кафтане.
— Ужас, барин, чего-чего уж не передумала! Вы другой
раз,
как поедете, так меня уж лучше вместо лакея возьмите с собой.
— Ну, прекрасно-с, это в отношении единоверцев — их можно считать отступниками от
раз принятой веры; но тогда, разумеется, никто больше из расколу в единоверие переходить не будет;
как же с другими-то раскольниками сделать?
Адъютант был преданнейшее существо губернатору, — и хоть тот вовсе не посвящал его ни в
какие тайны свои, он, однако, по какому-то чутью угадывал, к кому начальник губернии расположен был и к кому — нет. Когда, на этот
раз, Вихров вошел в приемную, адъютант сейчас же по его физиономии прочел, что начальник губернии не был к нему расположен, а потому он и не спешил об нем докладывать.
Лошади Мелкова были на этот
раз какие-то чистые, выкормленные; кучер его также
как бы повеселел и прибодрился. Словом, видно было, что все это получило отличное угощение.
Во всем этом разговоре Вихрова по преимуществу удивила смелость Виссариона, с которою тот говорил о постройке почтового дома. Груня еще прежде того рассказывала ему: «Хозяин-то наш, вон, почтовый дом строил, да двадцать тысяч себе и взял, а дом-то теперь весь провалился». Даже сам Виссарион, ехавши
раз с Вихровым мимо этого дома, показал ему на него и произнес: «Вот я около этого камелька порядком руки погрел!» — а теперь он заверял губернатора, что чист,
как солнце.
Раз они в чем-то разругались на баллотировке: «Ты, — говорит один другому, — не смей мне говорить: я два
раза в солдаты был разжалован!» — «А я, — говорит другой, — в рудниках на каторге был!» — хвастаются друг перед другом тем; а вон нынешние-то лизуны —
как съедутся зимой, баль-костюме сейчас надо для начальника губернии сделать.