Неточные совпадения
«Барчик, у нас в борозде под садом заяц сидит! —
говорит он взволнованным
голосом.
— Пожалуйте сюда в гостиную, —
говорила Захаревская почти задыхающимся
голосом.
— Это, мой милый друг, — начал он неторопливо, — есть неведомые
голоса нашей души, которые
говорят в нас…
— Ну, пан Прудиус, иди к доске, —
говорил он совсем ласковым
голосом.
— Я вам опять повторяю, — начал он
голосом, которым явно хотел показать, что ему скучно даже
говорить об этом, — что денег ваших мне нисколько не нужно: оставайтесь с ними и будьте совершенно покойны!
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему
голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все
говорит: «Сколько,
говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
— Она могла бы и не играть, —
говорил Павел (у него
голос даже перехватывало от волнения), — от нее для балета нужен только ритм — такт. Достаточно барабана одного, который бы выбивал такт, и балет мог бы идти.
— Очень жаль, что вы не понимаете, — начал он несколько глухим
голосом, — а я
говорю, кажется, не очень мудреные вещи и, по-моему, весьма понятные!
— Православное учение, —
говорил настоятель каким-то даже расслабленным
голосом, — ежели кто окунется в него духом, то, как в живнодальном источнике, получит в нем и крепость, и силу, и здравие!..
Макар Григорьев
говорил все это грубым и почти сердитым
голосом, а между тем у него слезы даже выступили на его маленьких и заплывших глазах.
— Милостивые государи, — начал он своим звучным
голосом, — я, к удивлению своему, должен отдать на нынешний раз предпочтение сочинению не студента словесного факультета, а математика… Я
говорю про сочинение господина Вихрова: «Поссевин в России».
— И он-с мне между прочим
говорил, что вы великий актер, — продолжал Салов. В
голосе его как бы слышалась легкая насмешка.
— Отчего же нет? Я видал бродяг и мошенников пообразованнее его, — возразил наивно Салов; вообще, тоном
голоса своего и всем тем, что
говорил о Неведомове он, видимо, старался уронить его в глазах Павла.
— Нет, сходите,
говорят вам!.. Может быть, она я не пустит! — проговорила каким-то капризным
голосом Анна Ивановна.
— Я, приехав в Москву, нарочно зашел в университет, чтобы узнать ваш адрес… Как не стыдно, что вы во все время нашей разлуки — хоть бы строчку написали, —
говорил Плавин, видимо желая придать своему
голосу как можно более дружественный тон.
— А мой важный господин еще нейдет, —
говорил Павел с досадой в
голосе.
— «О, вижу ясно, что у тебя в гостях была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал глаза к небу. Замин, взявший на себя роль Капулетти,
говорил каким-то гортанным старческим
голосом: «Привет вам, дорогие гости!» — и больше походил на мужицкого старосту, чем на итальянского патриция.
— А вот этот господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а такой же скотина, как и батька; это вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «Ну, ты,
говорит, батюшка, прочти Апостола, как Мочалов, одним
голосам!»
Вихров писал таким образом целый день; все выводимые им образы все больше и больше яснели в его воображении, так что он до мельчайших подробностей видел их лица, слышал тон
голоса, которым они
говорили, чувствовал их походку, совершенно знал все, что у них в душе происходило в тот момент, когда он их описывал.
— Ну, ладно, прощай! —
говорил он ему вместе досадливым и презрительным
голосом.
— Пьяный, коли я тебе
говорю, негодяй ты этакой! — воскликнул Вихров. — Кирьяна мне! — произнес он потом задыхающимся
голосом.
— Послушайте, — начала она задыхающимся
голосом, — у меня сил больше недостает выносить мое унизительное положение, в которое вы поставили меня: все знают, все, наконец,
говорят, что я любовница ваша, но я даже этим не имею честь пользоваться, потому что не вижусь с вами совсем.
— А я и за то спасибо-с! —
говорил тот с каким-то комическим
голосом.
— И не
говори уж лучше! — сказала Мари взволнованным
голосом. — Человек только что вышел на свою дорогу и хочет
говорить — вдруг его преследуют за это; и, наконец, что же ты такое сказал? Я не дальше, как вчера, нарочно внимательно перечла оба твои сочинения, и в них, кроме правды, вопиющей и неотразимой правды — ничего нет!
По тону
голоса и по манере, с которою Абреев
говорил, видно было, что он немножко подсмеивался над этим.
— Мне очень жаль, что их не повесили, очень жаль! —
говорил он каким-то порывистым
голосом.
— Но мне некогда, у меня другого дела много, —
говорил Вихров не таким уж решительным
голосом: актерская жилка в нем в самом деле заговорила; при одном слове «театр» у него как будто бы что-то ударило в голову и екнуло в сердце.
говорил Вихров, и при этом его
голос, лицо, вся фигура выражали то же самое.
— Все это одна напраслина на меня, ваше высокоблагородие, —
говорил арестант окончательно сконфуженным
голосом.
— Барин, я думала, что вы уж и не приедете совсем, —
говорила она задыхающимся от радости
голосом. — Благодарю покорно, что вы мне написали, — прибавила она и поцеловала его в плечо.
Покуда священник
говорил все это суровым
голосом, а Вихров слушал его, — они, как нарочно, проезжали по чрезвычайно веселой местности: то по небольшому сосновому леску, необыкновенно чистому и редкому, так что в нем можно было гулять — как в роще; то по низким полянам, с которых сильно их обдавало запахом трав и цветов.
— Там крестьяне,
говорят, оказали неповиновение, — проговорил он, наконец, каким-то глухим
голосом.
— Покажите, покажите мне это кольцо! —
говорил начальник губернии почти озлобленным от удивления
голосом. — Никакого разрыва нет на кольце, —
говорил он, передавая кольцо прокурору, который, прищурившись и поднося к свечке, стал смотреть на кольцо.
«Что это, — я
говорю невиннейшим, знаете,
голосом, — Ивана-то Алексеевича вытурили,
говорят, из службы?» — «Да,
говорит, он не хочет больше служить и переезжает в Москву».
С тем же серьезным лицом, как и вчера, она села в экипаж и начала приказывать кучеру, куда ехать: «Направо, налево!» —
говорила она повелительным
голосом.
— Вот ты
говорила, что не умрет; умерла — радуйся! — сказал он ей досадливым
голосом.
На одну из ближайших ко входу в лес колод Вихров обыкновенно садился отдыхать, а Иван в почтительной позе устанавливался невдалеке от него — и Вихров всякий раз, хоть и не совсем ласковым
голосом,
говорил ему...
— Господи, как-то я его застану! —
говорила Мари нерешительным
голосом и вся побледнев при этой мысли.
— Невозможно мне долее оставаться, — отвечала каким-то даже жалобным
голосом Катишь, — я уж два предписания получила, не
говорила только никому, — присовокупила она, как-то лукаво поднимая брови.
— Зачем же вы этот вздор мне
говорили, — чтобы от меня только спастись? — проговорила она насмешливым и обиженным
голосом.
— Что батюшка, друг мой милый, — продолжал Петр Петрович плачевным
голосом, — нянюшка-то твоя умерла, застрелил,
говорят, ее какой-то негодяй?
— Первая из них, — начал он всхлипывающим
голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его могила, а рядом с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет), стоит над этими могилами пьяный, плачет и
говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
— Не знаю, это так ли-с! — начал
говорить Вихров (ему очень уж противна показалась эта битая и избитая фраза молодого правителя канцелярии, которую он, однако, произнес таким вещим
голосом, как бы сам только вчера открыл это), — и вряд ли те воеводы и наместники были так дурны.
Во всем этом разговоре Плавин казался Вихрову противен и омерзителен. «Только в век самых извращенных понятий, — думал почти с бешенством герой мой, — этот министерский выводок, этот фигляр новых идей смеет и может насмехаться над человеком, действительно послужившим своему отечеству». Когда Эйсмонд кончил
говорить, он не вытерпел и произнес на весь стол громким
голосом...
— Это я, отпирайте, —
говорил генерал не совсем уж смелым
голосом.