Неточные совпадения
— Прощай, мой ангел! — обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила
бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья.
Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела было писать прямо к графу. По дружественному нашему знакомству это было
бы возможно; но сами согласитесь, что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому
вот вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего дома, и вы ему прямо можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно велела вам это сделать!
— Для чего, на кой черт? Неужели ты думаешь, что если
бы она смела написать, так не написала
бы? К самому царю
бы накатала, чтобы только говорили, что
вот к кому она пишет; а то видно с ее письмом не только что до графа, и до дворника его не дойдешь!.. Ведь как надула-то, главное: из-за этого дела я пять тысяч казенной недоимки с нее не взыскивал, два строгих выговора получил за то; дадут еще третий, и под суд!
— Еще
бы!.. Отец
вот твой, например, отличный человек: и умный, и добрый; а если имеет какие недостатки, так чисто как человек необразованный: и скупенек немного, и не совсем благоразумно строг к людям…
Вот что забавляло теперь этого человека. Анна Гавриловна очень хорошо это понимала, и хоть у ней кровью сердце обливалось, но она все-таки продолжала его забавлять подобным образом. Мари, все время, видимо, кого-то поджидавшая, вдруг как
бы вся превратилась в слух. На дворе послышался легкий стук экипажа.
Полковник по крайней мере с полчаса еще брюзжал, а потом, как
бы сообразив что-то такое и произнося больше сам с собой: «Разве
вот что сделать!» — вслед за тем крикнул во весь голос...
— Когда при мне какой-нибудь молодой человек, — продолжала она, как
бы разъясняя свою мысль, — говорит много и говорит глупо, так это для меня — нож вострый;
вот теперь он смеется — это мне приятно, потому что свойственно его возрасту.
В настоящую минуту он почти не слушал его: у него, как гвоздь, сидела в голове мысль, что
вот он находится в какой-нибудь версте или двух от Мари и через какие-нибудь полчаса мог
бы ее видеть; и он решился ее видеть, будь она там замужем или нет — все равно!
— Да нашу Марью Николаевну и вас —
вот что!.. — договорилась наконец Анна Гавриловна до истинной причины, так ее вооружившей против Фатеевой. — Муж ее как-то стал попрекать: «Ты
бы, говорит, хоть с приятельницы своей, Марьи Николаевны, брала пример — как себя держать», а она ему вдруг говорит: «Что ж, говорит, Мари выходит за одного замуж, а сама с гимназистом Вихровым перемигивается!»
— Моя фамилия — Вихров. Я тоже поступаю в университет и теперь
вот ищу квартиру, где
бы я мог остановиться вместе с студентами.
— Превосходно, превосходно! — повторял и Неведомов, как
бы утопавший в эстетическом наслаждении. —
Вот вам и английские клоуны: чем хуже их?
—
Вот это и я всегда говорю! — подхватил вдруг полковник, желавший на что
бы нибудь свести разговор с театра или с этого благованья, как называл он сие не любимое им искусство. — Александра Ивановича хоть в серый армяк наряди, а все будет видно, что барин!
— Ну,
вот видишь! — подхватил как
бы даже с удовольствием полковник. — Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во многом не уступал: нет, мол, ваше превосходительство, не врите!
— Э, что тут говорить, — начал снова Неведомов, выпрямляясь и растирая себе грудь. —
Вот, по-моему, самое лучшее утешение в каждом горе, — прибавил он, показывая глазами на памятники, — какие
бы тебя страдания ни постигли, вспомни, что они кончатся и что ты будешь тут!
— Папенька так уж нарочно для вас и купили, — продолжал объяснять Кирьян. — «Пашенька, говорит, всегда хвалил Воздвиженское:
вот, говорит, папенька, такую
бы нам усадьбу!.. — Ну, так, говорит, пусть он теперь владеет ею, куплю ему на потешку ее!»
— Но я не это
бы желал знать, а
вот этот переход из работников в хозяева, — толковал ему Марьеновский.
— Ну, уж этого я не разумею, извините!..
Вот хоть
бы тоже и промеж нас, мужиков, сказки эти разные ходят; все это в них рассказываются глупости одни только, как я понимаю; какие-то там Иван-царевичи, Жар-птицы, Царь-девицы — все это пустяки, никогда ничего того не было.
— Что я натерпелась, друг мой, по приезде из Москвы, я тебе и сказать не могу, — начала Клеопатра Петровна. —
Вот если
бы не Катишь, — прибавила она, указывая на Прыхину, — я, кажется, я с ума
бы сошла.
— Но они, однако же, с предметами любви своей разговаривают, выражают свои чувства к ним, —
вот это
бы мне хотелось схватить.
— А
вот этот-то стоглавый змей и изображен на щите, все его сто голов, и как будто
бы они, знаете, защищают рыцаря! — объяснил Кергель.
— Ах, непременно и, пожалуйста, почаще! — воскликнула Мари, как
бы спохватившись. —
Вот вы говорили, что я с ума могу сойти, я и теперь какая-то совершенно растерянная и решительно не сумела, что
бы вам выбрать за границей для подарка; позвольте вас просить, чтобы вы сами сделали его себе! — заключила она и тотчас же с поспешностью подошла, вынула из стола пачку ассигнаций и подала ее доктору: в пачке была тысяча рублей, что Ришар своей опытной рукой сейчас, кажется, и ощутил по осязанию.
—
Вот кабы мы с тобой не дали еще зароку, — сказал Живин, потирая с удовольствием руки, — ты
бы зашел ко мне, выпили
бы мы с тобой водочки, велели
бы все это изжарить в кастрюле и начали
бы кушать.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто
бы возбудит вашу ревность; но
вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
В которых шла за гробам мужа,
Как бедная вдова в слезах, —
И
вот она жена другого;
Зверь без разума, без чувств
Грустил
бы долее...
— Я больше сама себя образовала, — отвечала она, — но я желала
бы быть так образована, как
вот эта ваша кузина.
—
Вот и поговори с ними, и посуди их, — произнес он как
бы сам с собою.
— Слышала я это, слышала, — отвечала становиха. —
Вот как
бы ты у меня ночевал сегодня, так я тебе скажу…
— Что такое наша полиция, я на себе могу указать вам пример…
Вот перед этим поваром был у меня другой, старик, пьяница, по прозванью Поликарп Битое Рыло, но, как
бы то ни было, его находят в городе мертвым вблизи кабака, всего окровавленного… В самом кабаке я, через неделю приехавши, нашел следы человеческой крови — явно ведь, что убит там?.. Да?
Вот даю клятву, — продолжал Вихров, — что
бы со мной ни было, куда
бы судьба меня ни закинула, но разоблачать и предавать осмеянию и поруганию всех этих господ — составит цель моей жизни!..
— Да
вот, барин, хотя
бы то, — отвечала Груша, немного покраснев, —
вот как вы, пока в деревне жили, заставите бывало меня что-нибудь делать — я и делаю, а думаю не про то; работа-то уж и не спорится от этого.
— «У нас, говорит, состояния нет на то!» — «Что ж, говорю, вашему супругу там
бы место найти;
вот, говорю, отличнейшая там должность открылась: две с половиной тысячи жалованья, мундир 5-го класса, стеречь Минина и Пожарского, чтоб не украли!» — «Ах, говорит, от кого же это зависит?» — «Кажется, говорю, от обер-полицеймейстера».
— Он так слаб, что уж и не выходит из своей комнаты, — отвечала она. —
Вот так, одна-одинехонька и выхожу замуж, — прибавила она, и Вихров заметил, что у нее при этом как будто
бы навернулись слезы. В это время они шли уже вдвоем по зале.
— Да вот-с тут как-нибудь, — отвечал Иван опять как-то нерешительно; у него мгновенно уже все перевернулось в голове. «Зачем жениться теперь, лучше
бы барин просто дал сто рублей», — думал он.
— Пора, пора! Что это, молодой человек, все валяетесь! — говорила Катишь, покачивая головой. —
Вот другие
бы и дамы к вам приехали, — но нельзя, неприлично, все в халате лежите.
— Тут-с
вот есть Иван, что горничную убил у нас, — начал он, показывая в сторону головой, — он в остроге содержался; теперь это дело решили, чтобы ничего ему, и выпустили… Он тоже воротиться сюда по глупости боится. «Что, говорит, мне идти опять под гнев барина!.. Лучше позволили
бы мне — я в солдаты продамся, меня покупают».
— Первая из них, — начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто
бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова;
вот нарисована его могила, а рядом с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет), стоит над этими могилами пьяный, плачет и говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
— Три раза, канальи, задевали, сначала в ногу, потом руку
вот очень сильно раздробило, наконец, в животе пуля была; к тяжелораненым причислен, по первому разряду, и если
бы не эта девица Прыхина, знакомая ваша, пожалуй
бы, и жив не остался: день и ночь сторожила около меня!.. Дай ей бог царство небесное!.. Всегда буду поминать ее.
— А это
вот пианист Кольберт, а это художник Рагуза! — заключил он, показывая на двух остальных своих гостей, из которых Рагуза оказался с корявым лицом, щетинистой бородой, шершавыми волосами и с мрачным взглядом; пианист же Кольберт, напротив, был с добродушною жидовскою физиономиею, с чрезвычайно прямыми ушами и с какими-то выцветшими глазами, как будто
бы они сделаны у него были не из живого роговика, а из полинялой бумаги.
— Ну, нет, зачем же: нужно давать волю всяким убеждениям, — проговорил Плавин. — Однако позвольте, я, по преимуществу,
вот вас хотел познакомить с Мануилом Моисеичем! — прибавил он, показывая на смотревшего на них с чувством Кольберта и как
бы не смевшего приблизиться к ним.
— Господин Кольберт, — начал объяснять за него Плавин, — собственно, хочет посвятить себя русской музыке, а потому
вот и просил меня познакомить его с людьми, знающими русскую жизнь и, главным образом, с русскими писателями, которые посоветовали
бы ему, какой именно сюжет выбрать для оперы.
— У них все семейство очень музыкальное, и я записал там много песен; но некоторые мне показались очень странны, и я
бы вот желал с вами посоветоваться.
— Не передадите ли вы ему, что я здесь и очень желал
бы с ним повидаться, а потому он или сам
бы побывал у меня, или я
бы приехал к нему, а
вот и адрес мой!
Что наш аристократизм и демократизм совершенно миражные все явления, в этом сомневаться нечего; сколько
вот я ни ездил по России и ни прислушивался к коренным и любимым понятиям народа, по моему мнению, в ней не должно быть никакого деления на сословия — и она должна быть, если можно так выразиться, по преимуществу, государством хоровым, где каждый пел
бы во весь свой полный, естественный голос, и в совокупности выходило
бы все это согласно…