Неточные совпадения
Сама хозяйка, женщина уже лет за пятьдесят, вдова александровского генерал-адъютанта, Александра Григорьевна Абреева, — совершенная блондинка,
с лицом холодным и малоподвижным, — по тогдашней моде в буклях, в щеголеватом капоте-распашонке, в вышитой юбке,
сидела и вязала бисерный шнурок.
Напротив Александры Григорьевны, и особенно как-то прямо,
сидел еще старик, — в отставном военном сюртуке, в петличке которого болтался Георгий, и в военных
с красными лампасами брюках, — это был сосед ее по деревне, Михаил Поликарпович Вихров, старый кавказец, курчавый, загорелый на южном солнце, некогда ординарец князя Цицианова [Цицианов Павел Димитриевич (1754—1806) — генерал царской армии.
Потом он видел, что она, вместе
с скотником, ушла в лес. Поутру же он заметил, что полковник
сидел у окна сердитым более обыкновенного.
— Я, папаша, пойду
с ним
сидеть на медведя, — сказал Павел почти повелительным голосом отцу.
Тот встал. Александра Григорьевна любезно расцеловалась
с хозяйкой; дала поцеловать свою руку Ардальону Васильичу и старшему его сыну и — пошла. Захаревские,
с почтительно наклоненными головами, проводили ее до экипажа, и когда возвратились в комнаты, то весь их наружный вид совершенно изменился: у Маремьяны Архиповны пропала вся ее суетливость и она тяжело опустилась на тот диван, на котором
сидела Александра Григорьевна, а Ардальон Васильевич просто сделался гневен до ярости.
Чем выше все они стали подниматься по лестнице, тем Паша сильнее начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В высокой и пространной комнате, перед письменным столом, на покойных вольтеровских креслах
сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке,
с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
У задней стены стояла мягкая,
с красивым одеялом, кровать Еспера Иваныча: в продолжение дня он только и делал, что,
с книгою в руках, то
сидел перед столом, то ложился на кровать.
С князем он почти не видался и всегда
сидел на половине княгини.
Под самые сумерки почти, Павел наконец увидел, что на двор въехали два ломовые извозчика; на одном возу
сидел Плавин в куче разных кульков и тюков; а на другом помещался Симонов
с досками и бревнами.
Тот пошел. Еспер Иваныч
сидел в креслах около своей кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик,
с небритой бородой,
с протянутой ногой и
с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.
Павел не мог довольно налюбоваться на нее, когда она
сидела у окна,
с наклоненною головой, перед пяльцами.
Павел пробовал было хоть на минуту остаться
с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала
с прислугой; кроме того, тут же в комнате
сидела, не сходя
с места, m-me Фатеева
с прежним могильным выражением в лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас
сидит и дожидается вас».
Рядом
с молодым Абреевым, явно претендуя на товарищество
с ним,
сидел молодой человек, в мундире
с зеленым воротником и
с зелеными лацканами, который, по покрою своему, очень походил на гимназический мундир, но так был хорошо сшит и так ловко
сидел, что почти не уступал военному мундиру.
Павел догадался, что это был старший сын Захаревского — правовед; другой сын его — в безобразных кадетских штанах, в выворотных сапогах, остриженный под гребенку —
сидел рядом
с самим Ардальоном Васильевичем, который все еще был исправником и
сидел в той же самой позе, как мы видели его в первый раз, только от лет он очень потучнел, обрюзг, сделался еще более сутуловат и совершенно поседел.
— Вы знаете, он за нее в остроге
сидел, — продолжал Салов
с видимым уже удовольствием.
Неведомов, после того, взглянул на прочих лиц, помещавшихся за табльдотом, и увидел, что Анна Ивановна
сидит с Саловым и, наклонившись несколько в его сторону, что-то такое слушает не без внимания, что Салов ей говорит.
Неведомов, расставшись, таким образом,
с предметом своей страсти, впал в какую-то грустную меланхолию и часто,
сидя в обществе своих молодых товарищей, по целым часам слова не проговаривал.
— Простили его потом, когда государь проезжал по здешней губернии; ну, и
с ним Вилье [Вилье, точнее, Виллие Яков Васильевич (1765—1854) — лейб-хирург и президент Медико-хирургической академии.] всегда ездил, по левую руку в коляске
с ним
сидел…
Невдалеке от него
сидел, как-то навытяжке и
с почтительною физиономией, священник из его прихода.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что
сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть
с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
В такого рода размышлениях Павел, сам того не замечая, дошел
с Дмитровки на Тверскую и, порядком устав, запыхавшись, подошел к своему номеру, но когда отворил дверь, то поражен был: у него перед письменным столом
сидела, глубоко задумавшись, m-me Фатеева в дорожном платье. При его приходе она вздрогнула и обернулась.
На другой день поутру Павел, по обыкновению, пришел к m-me Фатеевой пить чай и несколько даже поприготовился поэффектнее рассказать ей ночное происшествие; но он увидел, что Клеопатра Петровна
сидела за чайным прибором
с каким-то окаменелым лицом. Свойственное ей прежнее могильное выражение лица так и подернуло, точно флером, все черты ее.
В одно воскресное утро Павел
сидел дома и разговаривал
с Клеопатрой Петровной.
В это время раздался звонок в дверях, и вслед за тем послышался незнакомый голос какого-то мужчины, который разговаривал
с Иваном. Павел поспешил выйти, притворив за собой дверь в ту комнату, где
сидела Клеопатра Петровна. В маленькой передней своей он увидел высокого молодого человека, блондина, одетого в щегольской вицмундир, в лаковые сапоги, в визитные черные перчатки и
с круглой, глянцевитой шляпой в руке.
Марьеновский между тем, видимо, находивший эту выдуманную Павлом травлю на его знакомого неприличною, начал весьма серьезно и не в насмешку разговаривать
с Плавиным о Петербургском университете, о тамошних профессорах. Неведомов
сидел молча и потупив голову. Павлу было досадно на себя: отчего он не позвал Салова?
Павел пожал плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна,
сидела довольно долго, не двигаясь
с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
Иван
сидел за столом и пил
с горничной Клеопатры Петровны чай; Маша была на этот раз вся в слезах; Иван — угрюм.
М-r Леон кроме того и обирал мать; все деньги ее он прогуливал где-то и
с кем-то, так что мы недели по две
сидели на одном хлебе и колбасе; мать заставляла меня самое гладить себе платьи, замывать юбки — для того, чтобы быть всегда, по обыкновению, нарядно одетою.
У Вихрова в это время
сидел священник из их прежнего прихода, где похоронен был его отец, — священник еще молодой, года два только поставленный в свой сан и, как видно, очень робкий и застенчивый. Павел разговаривал
с ним
с уважением, потому что все-таки ожидал в нем видеть хоть несколько образованного человека.
Фатеева
сидела уже явно
с недовольным и печальным лицом.
— Нет-с у меня! — отвечал он ей
с сердцем. — «
С дурой этой говорить больше нечего», — решил он мысленно и посмотрел на Клеопатру Петровну. Та
сидела, как-то надувшись.
Вихров между тем
сидел уже и отдыхал
с своей дамой на довольно отдаленных креслах; вдруг к нему подошел клубный лакей.
С самой искренней досадой в душе герой мой возвратился опять в кабинет и там увидел, что доктор не только не спал, но даже
сидел на своей постели.
Походивши таким образом, она села, как бы утомившись от бальных танцев, и распустила зачем-то свой корсет, и в этом распущенном виде продолжала
сидеть перед зеркалом и любоваться на себя; но негу таковую, впрочем, она не долго себе позволила: деятельная натура сейчас же заставила ее снова одеться, позвать свою горничную и приняться вместе
с ней устраивать бальный наряд.
Сам он, в той же, кажется, черкеске и в синеньких брючках
с позументовыми лампасами,
сидел на точи же месте у окна и курил длинную трубку.
— В голове у него, видно, шпилька
сидит порядочная; чай,
с утра начал прикладываться, — заметил Добров.
Собака его
сидела в лодке
с опущенной головой и зажатыми глазами, как бы ожидая, что ее очередь показать себя придет.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях, так непременно надо что-нибудь большое и умное, так что все невольно прибодрились и начали думать, что они в самом деле делают что-то умное и большое; даже председатель казенной палаты не
с таким грустным видом
сидел и учил роль короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
Парфен в это время
сидел на улице, на бревнах, под присмотром сотского. Когда он увидал подходящих
с гробом людей, то, заметно побледнев, сейчас же встал на ноги, снял шапку и перекрестился.
Парфен и родные его, кажется, привыкли уже к этой мысли; он, со своей стороны, довольно равнодушно оделся в старый свой кафтан, а новый взял в руки; те довольно равнодушно простились
с ним, и одна только работница
сидела у окна и плакала; за себя ли она боялась, чтобы ей чего не было, парня ли ей было жаль — неизвестно; но между собой они даже и не простились.
—
Сиди, друг любезный, покойно; свезем мы тебя
с почетом, — говорил он, садясь сбоку его.
Несколько старушек, в тех же черных кафтанах и повязанные теми же черными,
с белыми каймами, платками,
сидели на бревнах около моленной
с наклоненными головами и, должно быть, потихоньку плакали.
Он, придя наверх, действительно застал Юлию больной. Она
сидела на кушетке, похудевшая, утомленная, но заметно
с кокетством одетая. При входе Вихрова она кинула на него томный взгляд и очень слабо пожала ему руку.
Начальник губернии в это время
сидел у своего стола и
с мрачным выражением на лице читал какую-то бумагу. Перед ним стоял не то священник, не то монах, в черной рясе,
с худым и желто-черноватым лицом,
с черными, сверкающими глазами и
с густыми, нависшими бровями.
Уже ударили к вечерне, когда наши путники выехали из города. Работник заметно жалел хозяйских лошадей и ехал шагом. Священник
сидел, понурив свою сухощавую голову, покрытую черною шляпою
с большими полями. Выражение лица его было по-прежнему мрачно-грустное: видно было, что какие-то заботы и печали сильно снедали его душу.
— От души благодарю вас, что приехали запросто!.. — говорила хозяйка дома, делая ему ручкой из-за стола, за которым она
сидела, загороженная
с одной стороны Юлией, а
с другой — начальником губернии. — А у меня к вам еще просьба будет — и пребольшая, — прибавила она.
Первое намерение начальника губернии было, кажется, допечь моего героя неприятными делами. Не больше как через неделю Вихров,
сидя у себя в комнате, увидел, что на двор к ним въехал на ломовом извозчике
с кипами бумаг солдат, в котором он узнал сторожа из канцелярии губернатора.
— Казенный! Всю семью он нашу извел: сначала
с родителем нашим поссорился; тот в старшинах
сидел — он начет на него сделал, а потом обчество уговорил, чтобы того сослали на поселенье; меня тоже ладил, чтобы в солдаты сдать, — я уже не стерпел того и бежал!
— Как же убьешь его без разбою-то? В селение к нему прийти — схватят, в правлении он
сидит со стражей; значит, на дороге надо было где-нибудь поймать его, а он тоже ездил парой все,
с кучером и писарем; я шайку и собрал для того.
Вихров затем, все еще продолжавший дрожать, взглянул на правую сторону около себя и увидел лежащий пистолет; он взял его и сейчас же разрядил, потом он взглянул в противоположную сторону и там увидел невиннейшее зрелище: Мелков спокойнейшим и смиреннейшим образом
сидел на лавке и играл
с маленьким котенком. Вихрова взбесило это.