Дочь Великого Петра

Граф Иосиф Янович Свянторжецкий возвращался домой от патера Вацлава в каком-то экстазе. Он то и дело опускал руку в карман, ощупывая заветный пузырек с жидкостью, которая заключала в себе и исполнение его безумного каприза, и отмщенье за нанесенное ему «самозваной княжной» оскорбление.

Теперь, имея в руках средство отомстить, он особенно рельефно представлял себе прошлое. Он вспоминал, как он ехал к княжне, думая, что его встретит покорная раба его желаний, и с краской стыда, бросающейся и теперь в его лицо, должен был сознаться, что его окончательно одурачила девчонка. Она искусно вырвала все орудия из его рук, выбила почву из-под ног и вместо властителя он очутился в положении ухаживателя, над чувством которого она явно насмехается, которого она мучает и на интимных ночных свиданиях играет как кошка с мышью. Этого ли не достаточно было, чтобы жестоко отомстить ей!

Пленительный образ молодой девушки между тем вставал перед ним. Он восхищался этой правильной красотой лица, этой тонкостью линий, этими глазами, полными и обещающими быть полными страсти. Он приходил в восторг от ее стройной фигуры, от этих восхитительных форм, где здоровье соединялось с девственностью, где жизнь и сила красноречиво говорили о сладости победы. Ему становилось жаль безумно желаемой им девушки. Ему припоминались слова патера Вацлава о возможности быть властелином девушки, которой он будет обладать впервые.

— Впервые… — повторил граф Свянторжецкий, и снова рой сомнений окутывал его ум, и снова фигура князя Лугового, освещенная луной у калитки сада княжны Полторацкой, восставала перед ним.

«Пусть умрет!» — решал он.

Но это было лишь на мгновенье.

«Кто знает? — думал он. — Быть может, она играет им так же, как играет мной?»

«Пусть живет!» — мелькало в его уме другое решение.

Ведь он через несколько дней убедится в этом, пузырек будет в его кармане. Если она была к князю Луговому менее строга, нежели к нему, он незаметно выльет на букет все содержимое этого рокового пузырька. Тогда смерть неизбежна. Он будет отомщен!

«Она говорит, что она привыкла к запаху цветов, — неслась далее в его голове мысль, — необходимо все-таки несколько увеличить дозу. Иначе на нее не произведет никакого впечатления. Цель не будет достигнута».

Он мысленно стал упрекать себя, что не сообщил об этом патеру Вацлаву и не спросил у него совета. Была минута, когда он хотел приказать кучеру повернуть назад, но раздумал.

«Понятно, что для организма, привыкшего к перенесению сильных ароматов, необходимо увеличить дозу», — заметил он.

Вернувшись домой, граф Иосиф Янович бережно спрятал полученный им от патера Вацлава пузырек в бюро красного дерева, стоявшее у него в кабинете.

— Цветы посланы? — спросил он Якова.

— Посланы, ваше сиятельство.

— Мне необходим будет на днях роскошный букет из белых роз.

— Слушаю-с, ваше сиятельство, достанем.

— Но прежде нежели его послать княжне, препроводи его ко мне. Я хочу посмотреть его…

— Уж будьте спокойны… Отправим самые лучшие… Царские, можно сказать, цветы, ваше сиятельство.

— Я тебе верю, но букет все-таки хочу посмотреть.

— Будет доставлен, ваше сиятельство.

— Где ты достаешь цветы?

— У садовника графа Кирилла Григорьевича.

— Разумовского?

— Точно так-с, ваше сиятельство… У них оранжереи лучшие в городе, не уступят царским.

— А-а…

— Только садовник и выжига же. Дерет за цветы совсем не по-божески. Кажись ведь, это трава, а он лупит за них такие деньги.

— Не в деньгах дело.

— Это, конечно, ваше сиятельство, в капризе-с.

— Как ты сказал?

— В капризе-с, ваше сиятельство.

— Что же это значит?

— А то, что для бар каприз бывает дороже всяких денег.

— Пожалуй, ты прав.

— Уж это верно, ваше сиятельство, я присмотрелся.

— Ты у меня умный.

— Где уж нам, ваше сиятельство, — конфузливо заявил Яков.

— Так помни относительно букета.

— Слушаю-с, ваше сиятельство.

На другой же день граф поехал с визитом к княжне Людмиле Васильевне.

Он застал ее одну и в каком-то тревожном настроении духа. Она была действительно обеспокоена одним обстоятельством. Граф Свиридов, которому был отдан ключ от садовой калитки, не явился вчера на свиданье. Княжна была в театре, видела его в партере, слышала мельком о каком-то столкновении между ним и князем Луговым, но, в сущности, что случилось, не знала. Граф между тем не явился к ней и сегодня, чтобы, по обыкновению, возвратить ключ. Все это не на шутку ее тревожило.

«Что могло это означать?» — задавала она мысленно вопрос.

Ужели они объяснились, и, писанные ею под влиянием раздражения на князя Лугового за слова, сказанные в Зиновьеве, одинаковые письма к князю и к графу Свиридову дошли до сведения их обоих. Это поставило бы ее в чрезвычайно глупое положение.

— Просто он заболел!.. — успокаивала она сама себя. — Приедет, отдаст. Не посмеет же он явиться в неназначенный день. И, кроме того, он найдет дверь в коридор запертой.

Это соображение совершенно ее успокоило.

— Что с вами, княжна, вы как будто чем-то встревожены? — спросил граф Свянторжецкий, видя молодую девушку в каком-то странном состоянии духа.

— Со мной ничего… А что?

— Вы сегодня какая-то странная.

— Мне немного нездоровится.

— Не виновны ли в этом цветы, которыми, как кажется, вас продолжают обильно награждать?

— Действительно, меня положительно кто-то засыпает ими, но не они, эти прелестные цветы, виновники моего нездоровья. Они, напротив, оживляют меня.

Княжна вынула из стоявшего вблизи букета несколько цветков и стала жадно вдыхать в себя их аромат.

— Я должен на днях уехать на довольно продолжительное время из Петербурга, княжна.

— Вы уезжаете?.. Куда?.. — холодно спросила княжна.

— В Варшаву. Мне необходимо окончить там некоторые дела…

— Вы говорите, надолго?

— Может быть, на несколько месяцев.

— Что станет с влюбленными в вас дамами?

— Вы все шутите, а у меня к вам просьба.

— Какая?

— Позвольте мне прийти к вам завтра.

— Милости просим. Мои двери, кажется, открыты для вас всегда.

— Не двери…

Она посмотрела на него вопросительно.

— Калитка.

— Калитка? — повторила княжна и задумалась.

Ключ от калитки находился в руках графа Петра Игнатьевича Свиридова, и княжна не знала, что ей ответить.

— Вы когда едете? — спросила она.

— Послезавтра.

Молодая девушка снова задумалась.

«Не осмелится же он явиться в неназначенный день!» — мелькнуло в ее уме.

У нее было несколько ключей, принесенных ей Никитой. Она решилась.

— Хорошо, я завтра вас жду, — сказала она и, встав с дивана, на котором сидела, подошла к шифоньерке, отперла один из ящиков и вынула из него ключ.

— Вот вам ключ.

— Я не знаю, как благодарить вас, княжна, — поцеловав у ней руку, сказал граф.

— Я не могу отказать уезжающему.

«Не беспокойся, я останусь, а ты будешь моей!» — пронеслось в его голове.

— Вы неизмеримо добры! — сказал он вслух.

Раздавшийся звонок известил о новом посетителе. Граф встал прощаться. В передней он встретил несколько молодых людей.

— Убегаете… Забежал раньше всех и был принят с глазу на глаз, счастливец? — послышались шутливые замечания.

Граф, в свою очередь, ответил какой-то шуткой и уехал. Дело было сделано. Ключ от калитки лежал в его кармане.

— Завтра должен быть букет из белых роз, громадный, роскошный, — сказал он Якову.

— Будет готов. Я уже распорядился, ваше сиятельство, — ответил верный слуга.

— Принеси его ранее сюда, а потом отправишь к княжне, но не сам.

— Слушаю-с. Зачем сам? Очень я понимаю.

Что понимал Яков, было известно ему одному.