Дочь Великого Петра

После описанного нами разговора графа Иосифа Яновича Свянторжецкого с княжной Людмилой Васильевной Полторацкой в сердце графа снова поселилась надежда. Через несколько дней, однако, решился он только сделать визит на Фонтанку и вернулся после него окончательно очарованный и вместе с тем окончательно безумно влюбленный.

Княжна приняла его снова в будуаре, где он так глупо — он теперь сознавал это — прервал свое объяснение в любви, объяснение, которое было достигло цели, так отдалившейся от него в настоящее время. Княжна была обворожительно любезна, кокетлива, но, видимо, несмотря на ее уверения, она ничего не забыла, ничего не простила.

Чутким сердцем влюбленного граф угадывал это и понимал, что его любовь к ней почти безнадежна. Только чудо может заставить ее заплатить ему взаимностью. Он оскорбил ее явно выраженным желанием сделать своей любовницей, а не женой, и гордая девушка никогда не простит ему этого.

Так думал граф, возвращаясь, повторяем, очарованный из дома княжны Полторацкой. Другой внутренний голос, однако, говорил ему иное и как чудодейственный бальзам действовал на его измученное сердце. Граф слишком любил, чтобы не надеяться, слишком желал, чтобы не рассчитывать на исполнение своих желаний.

Человек обыкновенно верит в то, во что ему хочется верить, и представляет себе всех и вся в том свете, который для него благоприятнее. Это одна из отрадных и спасительных способностей человеческого ума и сердца. Потеря этой способности доводит человека до мрачного отчаяния, до сумасшествия, до самоубийства. Граф, повторяем, надеялся, а потому и мечтал.

Они оба связаны тайной их происхождения. Не лучше ли им быть совсем близкими людьми, чтобы эта тайна умерла вместе с ними? Как ни уверена княжна Людмила Васильевна в непроницаемости своей тайны, в бессилии, наконец, его, графа, повредить ей, все же знание им этой тайны не может ее не тревожить. Открытие его тайны, его самозванства, если бы даже оно дошло до властей, не представило бы для него никакой опасности. Носимое им имя — имя его матери, его дала ему мать, она же вручила ему документы, доказывающие его право на это имя. Если у него отнимут эти права, то он, уже поступивший на русскую службу, то есть зачисленный, как известно, в один из гвардейских полков, ничего не будет иметь против фамилии его отца — Лысенко. Графский титул не пленяет его, а заслуги отца наложили уже на его фамилию известный блеск.

Другое дело, если каким-нибудь образом откроется самозванство княжны Полторацкой — за этим самозванством скрывается страшное преступление — преступление, караемое рукою палача. Этого не могла не знать и не понимать молодая девушка, как бы она ни была самонадеянна. Она, конечно, дорого бы дала, чтобы граф Свянторжецкий, он же Осип Лысенко, исчез с ее жизненной дороги или же сделался бы для нее безопасным. Первое сделать трудно, второе может быть достигнуто лишь замужеством с ним. Этим-то, вероятно, и объясняется то, что она так настойчиво делает вид, что забыла прошлое. В ее голове, вероятно, создался именно такой план, но она, конечно, не сразу откроет свои карты, она захотела его помучить. Пусть. Он готов ждать, лишь бы смел надеяться, он готов страдать, если эти страдания приведут его к наслаждению.

Вот те успокоительные мысли, которые подсказывал ему внутренний голос, голос надежды, присущий каждому человеческому сердцу. Граф Иосиф Янович стал надеяться и терпеливо ждать. Время летело.

Год траура княжны Людмилы Васильевны окончился, и она стала принимать живое участие во всех придворных и великосветских празднествах и увеселениях. Ее всегда окружал рой поклонников, среди которых она отдавала предпочтение попеременно то князю Сергею Сергеевичу Луговому, то графу Петру Игнатьевичу Свиридову. Поведение ее относительно графа Свянторжецкого в общем было более чем загадочно. Она дарила его благосклонной, подчас понятной для него одного красноречивой улыбкой или взглядом, а затем, видимо с умыслом, избегала его общества и кокетничала на его глазах с другими. Он испытывал невыносимые муки ревности. Уже несколько раз, бывая у ней и проводя с ней обворожительные tete-a-tete’ы, граф Иосиф Янович начинал серьезный разговор о своих чувствах, но княжна всегда умела перевести этот разговор на другой или ответить охлаждающей, но не отнимающей надежды шуткой.

— Я, по ее мнению, видимо, еще не искупил вины, — успокаивал себя граф. — Искус еще не окончен.

И снова безропотно несчастный молодой человек продолжал лихорадочную жизнь между страхом и надеждой.

С окончанием траура граф стал очень редко заставать княжну одну. В ее приемные дни и часы ее гостиная, а иногда будуар, смотря по тому, где принимала княжна, были обыкновенно переполнены. Одних гостей сменяли другие.

Случилось так, что прошло около месяца, а граф Иосиф Янович ни одной минуты не мог остаться с глазу на глаз с княжной, как он ни старался пересидеть ее многочисленных посетителей. Он был мрачен и озлоблен. Это не ускользнуло от молодой девушки.

— Что с вами, граф? — обратилась она к нему, улучив свободную минуту. — Вы ходите как приговоренный к смерти.

— Да разве это жизнь! — воскликнул он.

— То есть что жизнь?

— Видеть вас постоянно только в толпе.

— Вы ревнуете?

— Я, к сожалению, не имею права. Но мне тяжело думать, что те дивные минуты, которые я проводил с вами в вашем будуаре, может быть, никогда не повторятся.

— Отчего же? Если вы искренно о них жалеете.

Княжна остановилась.

— Вы сомневаетесь? — с упреком сказал он.

— Нет, граф, я не сомневаюсь. Я дам вам ключ от садовой калитки, и если после двенадцати сегодня вы свободны, то мы поболтаем в моем будуаре. Дверь в коридор из сада не будет заперта.

Граф Иосиф Янович не успел поблагодарить княжну, как она уже отошла от него к другим гостям. При прощании, когда он взял ее руку, чтобы поцеловать, он ощутил в своей руке ключ. «Это, быть может, тот же ключ, которым пользовался Никита!» — мелькнуло в его уме, но он поспешил отогнать от себя эту злобную мысль. Он постарался, напротив, настроить себя на более веселые мысли.

Ключ, лежавший в его кармане, не открывал ли вместе с калиткой сада княжны Полторацкой и ее сердца? Если бы она не чувствовала к нему расположения, с какой стати стала бы она заботиться о свиданиях с ним с глазу на глаз да еще в позднее ночное время?

«А если это ловушка?» — вдруг возникла в его уме роковая мысль.

Ему вспомнились слова княжны:

— Я не способна на такую мелкую месть.

— А что, если она теперь задумала месть более крупную? Если она позовет людей и объявит, что он, граф, ворвался к ней ночью, без ее воли? Произойдет скандал на весь город. Он будет опозорен.

Холодный пот выступил у него на лбу при одном этом предположении, но доводами рассудка он еще до приезда к себе домой сумел убедить себя в полной нелепости подобных мыслей.

«Зачем ей делать это? Какую пользу принесет ей этот скандал? У нее много завистников, которые готовы перетолковать все не в ее пользу и охотно поверят ему, что она сама дала ключ от калитки и оставила дверь в сад отпертой. Нет, это не то! Просто ей самой приятно провести с ним часок-другой наедине, ей льстит его восторженное ей поклонение, несмотря на то что он знает все… Наконец, его страсть к ней так велика, что должна быть заразительна».

Она находит отзвук если не в ее уме, так в ее сердце… Кроме того, ей хочется еще некоторое время помучить его, ранее нежели сделаться к нему благосклонной… Эти свидания наедине дадут ей широкий простор продолжать этот его временный искус.

Граф твердо надеялся, что это именно только искус, и непременно временный, что молодая девушка тоже любит его и, не затей он эту глупую историю с разоблачениями, она давно была бы его женой. При ее, наконец, эксцентричности и при странных выходках, о которых с злорадством шумели ее враги — женщины — мужчин врагов у княжны Полторацкой не было — назначение такого позднего свиданья, при такой таинственно-романтической обстановке, было совсем неудивительно. Успокоив себя таким образом, граф Иосиф Янович с нетерпением стал ждать полуночи.

Время тянулось, как всегда при ожидании, томительно долго. Наконец, часы показали одиннадцать часов, и граф вышел из дому. Надо было волей-неволей идти пешком, так как кучер был бы нежелательным и опасным свидетелем ночного визита к девушке и, конечно, истолковал бы его со своей кучерской точки зрения. Нельзя было ручаться, что он не сболтнет своим собратьям, а те понесут это известие по людским, из которых оно может легко перейти и в гостиные. Княжна Полторацкая будет окончательно скомпрометирована. Это было далеко не в намерениях графа Свянторжецкого, глубоко убежденного, что она долго ли, коротко ли, а будет его женою.

Стояла темная, октябрьская ночь.

Граф, впрочем, хорошо знал дорогу и мог бы найти ее с завязанными глазами. Петербург спал, не говоря уже о предместьях, которые казались уже совершенно необитаемы.

Благополучно дошел Иосиф Янович до сада княжны Полторацкой, нащупал калитку и вложил ключ в отверстие замка. Не без волнения — надо быть правдивыми — повернул ключ в замке. Замок щелкнул. Калитка отворилась.

«Запереть или оставить открытой?» — мелькнуло в уме графа.

Ему вдруг стало совестно перед самим собою за это колебание. Он вынул ключ из замка, затворил калитку, запер ее изнутри и положил ключ в карман.

В саду было еще темнее, нежели на улице, от довольно густо росших деревьев. Уже положительно ощупью отправился граф искать маленькую дверь, ведшую в дом из сада. Дверь была найдена и оказалась действительно незапертой.

Граф вошел и очутился в передней, из которой вел коридор во внутренние комнаты. Сняв с себя верхнее платье, граф Иосиф Янович, не без продолжавшихся царить в его уме сомнений, которые он тщетно старался отогнать, вступил в этот коридор и достиг двери, закрытой портьерой. Он откинул последнюю. За ней оказалась стеклянная дверь будуара княжны. Днем она была незаметна, так как заставлялась вышитой шелком и золотом ширмой. Княжна сидела на диване и поднялась, увидев его около двери. Он отворил дверь. Портьера опустилась.

— Милости просим, — спокойно сказала княжна Людмила Васильевна, как будто в этом его визите не было ничего необычного.

Она подала ему руку, которую он почтительно поцеловал.

— Садитесь… — указала она ему на диван, а сама не торопясь подошла к двери и заперла ее.

Несмотря на то что теплый, пропитанный духами воздух будуара приятно действовал на графа, особенно после дальней ночной прогулки, звук запираемого замка снова заставил его сердце сжаться каким-то предчувствием.

«Боже, неужели я такой трус!» — мысленно воскликнул он и даже вспыхнул при этом брошенном им самому себе оскорблении.

Княжна между тем спокойно села с ним рядом и смотрела на него своими смеющимися, очаровательными глазами.

— Давайте беседовать… Я очень рада, что вы у меня… Вы, конечно, пришли?

— Как же иначе?.. Не мог же я приехать и таким образом сделать свидетелем этого визита кучера.

— Я забыла сказать вам об этом и беспокоилась…

— За кого вы меня принимаете?

— Но это ужасно, в такую ночь и идти так далеко…

— Для того чтобы вас видеть, можно пройти путь в десять раз длиннее…

— Вы неисправимы… Вы так расточаете всем любезности, что трудно догадаться, кому и когда вы говорили правду…

— Поверьте, что вы не принадлежите к числу тех, которым я говорю светские любезности.

— Мне бы очень хотелось вам верить.

— Уверяю вас.

— Этого мало.

— Чем же я должен доказать вам?

— Вы — ничем.

— Как это понимать?

— Это покажет время.

— Время понятие растяжимое… И час, и день, и год — все время.

— Ужели меня не стоит подождать?

— Кто говорит об этом… Если только можно дождаться?

— Мы еще молоды, граф!

— Но молодость и есть время любви.

— Скоро проходящей, время страсти, поправлю я вас.

— Пусть так. Но что за любовь без страсти?

Он хотел было завладеть ее руками, но она быстро отодвинулась от него.

— Граф!

— Простите.

— Если вы хотите, чтобы наши свидания повторялись, то будьте благоразумны.

— Я буду само благоразумие.

— Расскажите мне, что вы поделываете?

— Думаю о вас.

— И только?

— Это наполняет всю жизнь.

— Нет, оставим это, кроме шуток, расскажите мне что-нибудь поинтереснее.

— Что может быть интереснее вас?

— Это скучно, граф, я могу раскаяться, что пригласила вас.

Это было сказано таким серьезным тоном, что граф не на шутку перепугался.

Он пересилил себя и стал рассказывать княжне какую-то светскую сплетню с довольно пикантными подробностями. Княжна оживилась и слушала с видимым интересом. Незаметно в этой чисто светской болтовне прошло более часа.

— На сегодня довольно! — заметила княжна и выпроводила гостя.

«Она играет со мной! — думал граф, шагая в непроглядной тьме по берегу Фонтанки. — Пусть, когда-нибудь доиграется!»