Мораль

Мора́ль (лат. moralitas, термин введён Цицероном от лат. mores «общепринятые традиции») — принятые в обществе представления о хорошем и плохом, правильном и неправильном, добре и зле, а также совокупность норм поведения, вытекающих из этих представлений.

Иногда термин употребляется по отношению не ко всему обществу, а к его части, например: христианская мораль, буржуазная мораль и так далее. В тех языках, где, как, например, в русском, помимо слова мораль употребляется слово нравственность (в немецком — Moralität и Sittlichkeit), эти два слова чаще выступают в роли синонимов или каким-то образом концептуализируются для обозначения отдельных сторон (уровней) морали, причём концептуализации такого рода носят по преимуществу авторский характер. Мораль, принятая и преобладающая в том или ином обществе, называется общественная мораль. Мораль изучает отдельная философская дисциплина — этика.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Мораль имеет свои специфические черты, выступая в качестве одной из основных внутренних детерминант человеческого поведения на разных уровнях социальной жизни. На общественном уровне, где человек формируется и проявляет себя как представитель различных социальных групп, мораль действует прежде всего в виде такого средства регулирования, как нравы. Нравы представляют собой относительно устойчивую совокупность традиций, обычаев, суждений о должном, норм и оценок поведения, которые сформировались на уровне обыденного сознания и функционируют посредством механизмов общественного мнения, долга и совести. На государственном уровне, где человек формируется и проявляет себя как представитель определенной формы государственности, ее структурных образований, нравственные ценности являются важной составляющей государственной идеологии, находят отражение в юридическом законодательстве, а также могут быть представлены в виде самостоятельных кодексов поведения человека, санкционированных государством. На личностном уровне, где человек развивается и реализует себя как уникальное духовное существо, способное осознанно и по своей воле принимать решения и нести за них персональную ответственность, мораль получает наиболее полное выражение в качестве самостоятельной личной системы жизненных установок и убеждений, своего рода внутреннего морального законодательства.

О. А. Павловская, Духовно-нравственные ценности в формировании современного человека, 2011

Можно так или иначе снимать высказанные возражения, чем и занимаются сторонники сохранения традиционной антропологической парадигмы. Например, явно несправедливым выглядит обвинение в догматизме, так как именно философская антропология обратила внимание на открытость человека миру, на его динамизм и стремление к самоизменению. Вместе с тем нельзя отрицать то обстоятельство, что сегодня философия перешла в новую постантропологическую эпоху, для которой характерен отказ от идеи человека как высшей, ориентирующей общественное развитие ценности. Он связан так или иначе с успехами биологии, которая определяет человека как цепь молекул и генетических кодов; с открытиями социологии, которая эффективно объясняет мораль и мировоззрение как надстройки над базисными социальными и экономическими институтами; с претензиями этнологии, которая указывает на неуниверсальность человеческого. Однако главным мотивом тезиса о смерти человека являются трудности прежде всего философского характера, которые вынуждают сомневаться в абсолютных идеях и ценностях, выступавших прежде в качестве незыблемых оснований, обеспечивающих возможность построения философии как строгой науки. Кризис антропологической парадигмы необходимо расценивать как часть общего процесса, который наиболее интенсивно выражен в критике христианской морали и абсолютных ценностей. Ницше говорил о смерти Бога, теперь говорит о смерти человека и даже самой философии. Мы живем не только в постантропологическую, но и в постметафизическую эпоху, в которой традиционная философия имеет разве что антикварную ценность.

Б. В. Марков, Политическая антропология. Учебник для вузов, 2017

Интуитивное познание, а точнее своеобразный «нравственный инстинкт», интуитивное воспроизведение индивидами моральных норм – неотъемлемое и необходимое качество всякого общественного нравственного сознания. Этим, в частности, мораль как особая форма общественного сознания отличается, скажем, от науки или даже философии. «Сама мораль есть синтез… чувственного и рационального, конкретного и абстрактного. Это такое чувственное, где есть своя логика, не менее «железная», чем формальная. Это такое рациональное, которое само оперирует эмоционально-волевыми ансамблями. Интуиция здесь выступает в единстве чувственного и рационального моментов, как способ ускоренной, непосредственной ориентации в мире социальных ценностей».[93] В этом плане следует признать, что претензии японских исследователей, подчёркивающих достоинства моральных установок японского народа, не лишены оснований: «нравственный инстинкт» японцев на самом деле необыкновенно силён, впечатляет их способность угадать и прочувствовать тонкости самой деликатной ситуации. Это качество может составить гордость японской нации, её действительно характеристическую черту в мировом сообществе. Но отсюда совсем не следует, что японцы обладают каким-то особым моральным «типом мышления», неизменно сохранявшимся во все времена. В ходе становления и развития капитализма в Японии там вступили в силу и общие закономерности моральной регуляции. Поэтому японская общественная мораль, несмотря на попытки националистически настроенных идеологов представить её вечной, неизменной, одинаковой для всех японцев и независимой от социальных условий, претерпела и продолжает претерпевать значительные изменения.

Елена Скворцова, Духовная традиция и общественная мысль в Японии XX века, 2014

Исследователи этой сферы, чаще всего философы, пытались обосновать нравственные правила поведения человека, исходя из доктрины разума, общим рациональным подходом к природе и обществу. Это привело к появлению новой модели человека, который следует правилам нравственности, исходя из собственной выгоды, полагая, что эти правила создадут ему условия для благополучного существования. Следовательно, нравственность была включена в общую систему удовлетворения потребностей, достижения благосостояния. Этот аспект особенно ярко проявился у философов, которые соприкасались с экономическими проблемами (Д. Локк, Б. Мандевиль, Б. Франклин, Д. Юм). Такое толкование этики представляется более гуманным, чем чисто религиозное. Оно не навязывает человеку норм морали, которые находятся вне его собственных потребностей, интересов. Такая мораль ориентирована на достижение счастья отдельным индивидом за счет его собственных усилий. В отличие от эпохи Возрождения толкование природы человека становится более демократичным. Если для философов и общественных деятелей XIV–XV вв. толкование природы человека включало явно завышенные требования к его творческому потенциалу, то теперь все больше имеется в виду самый обычный средний человек с его потребностями, желаниями и страстями. Толкования природы человека ориентируются на реально существующего обывателя, а не на образец творца, гения и т. д.

И. Г. Чаплыгина, Экономическое мышление: философские предпосылки. Учебное пособие, 2005

Таким образом, главные общественные функции морали и политики совпадают. Политика, как и мораль, имеет основание претендовать на защиту общего блага и социальной справедливости, хотя очень часто она далека от выполнения этих гуманных задач. Политика возникает вследствие регулятивной недостаточности морали как ее специфическое дополнение. Не случайно, отражая этот факт, мыслители древности рассматривали политику как одну из ветвей этики. Разделение политики и морали и учений о них впервые произвел лишь в конце XV – начале XVI вв. Н. Макиавелли.

Василий Пугачёв, Политология, 2010

К. Гиллиган провела экспериментальное исследование связи между суждением и действием в ситуации морального конфликта [50]. В философии и психологии в силу объективных причин веками была представлена в основном мужская точка зрения. К. Гиллиган же попыталась выявить, в чем состоит различие в моральном развитии мужчин и женщин, и пришла к убеждению, что и Ж. Пиаже, и Л. Кольберг, изучавшие в основном нравственное развитие мальчиков, неправомерно распространили свои выводы на другую половину человечества. По мнению К. Гиллиган, мужчины в своем моральном развитии идут по пути морали прав и долга, женщины же – по пути морали ответственности, обязанностей и сострадания. «Мораль прав отличается от морали ответственности скорее акцентом на обособлении, чем на единении…» [50, с. 367]. Тем самым Гиллиган по-своему снимает противоречие между собственными интересами и поступком в пользу другого человека: «Для женщин моральная проблема рождается скорее из столкновения обязанностей, чем из конкуренции прав», «Эта концепция морали, связанная с проявлением заботы, сосредоточивает моральное развитие вокруг понимания ответственности и взаимосвязей точно так же, как концепция морали справедливости связывает моральное развитие с пониманием прав и норм» [50, с. 300].

П. Н. Устин, Добро и зло в этической психологии личности, 2008

Следующая интерпретация понятия «мораль» была дана представителями эволюционной этики. Смысл морали, по их мнению, заключается в обеспечении биологически целесообразной деятельности, а органический мир включается в сферу нравственных отношений. Так, П. А. Кропоткин рассматривал принцип общительности (или «закон взаимопомощи» в животном мире) как исходное начало появления таких моральных норм, как чувство долга, сострадание, уважение к соплеменнику и даже самопожертвование.

С. Г. Давыдов, Этика. Шпаргалка, -1

Как отмечает В. С. Нерсесянц, исторически право возникает с целью дополнения морали, усиливая регуляцию общества формально определенными и заранее известными санкциями во всех сферах жизни общества.[44] Более того, на современном этапе развития общества можно уже говорить о взаимодополняемости права и морали. Большинство преступлений общественным сознанием оценивается как безнравственные деяния. Многие аморальные проступки порицаются и правом. Однако право и мораль не могут подменять друг друга. Как отмечает Р. Б. Головин, право и мораль являются продуктом естественного развития социума и их нельзя разделять по сферам действия, так как они регулируют одни и те же общественные отношения.[45]

С. В. Тасаков, Нравственные основы норм уголовного права о преступлениях против личности, 2008

С точки зрения подхода к праву как коммуникативному интерсубъективному взаимодействию право (как и мораль, религия, политика) есть способ нашего бытия в мире как бытия с другими людьми. Право конституируется отношением между «Я» и «Другими», и это отношение осуществляется в рамках общего (интерсубъективного) жизненного мира. Именно поэтому нельзя просто ввести тот или иной закон и полагать, что тем самым уже создается право. Необходимо, чтобы текст закона соответствовал условиям жизненного мира членов данного общества, необходимо, чтобы он был интерпретирован как ценностно значимый (легитимный), чтобы он вошел составной частью в правовую коммуникацию. Только в этом случае возникает феномен права.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

Категория МОРАЛЬ является центральной в любом духовном учении, во всех типах мировоззрения. Сами моральные нормативы возникли вместе с обществом, так как там, где есть два и более человека, уже нужны какие-то нормы регулирования отношений. Эти нормы исторически менялись вместе с изменением социальных связей и отношений, человеческих ценностей и культурных потребностей. Мораль – сложный феномен, структура которого помогает осознать его сущность. Основными структурными компонентами феномена мораль можем считать ценностные ориентации, сами нормы коммуникаций, мотивы, совесть и долг.

С. Б. Кондратьева, Профессиональная этика, 2016

• Мораль (от лат. moralis – нравственный) – это область сложившихся ценностных ориентиров, которые носят характер аксиом и признаются каждым взрослым человеком. Объем и содержание морали меняется с течением времени и может быть различным в разных культурах. Но при этом сохраняется общая направленность морали как системы ценностной ориентации на обеспечение совместной жизни людей, их общежития, где каждый ограничивает себя в удовлетворении своих потребностей признанием и принятием жизненного права другого человека через соотношение добра и зла, парной категории морали.

И. И. Кальной, Философия права, 2006

Это приводит нас к положению, основополагающему для понимания позиции индивида в средневековом обществе, его этических взглядов касательно экономической деятельности, как они выражались не только в доктрине католической церкви, но и в светских законах. Мы следуем в рассмотрении этого вопроса Р. Г. Тоуни, поскольку его нельзя заподозрить в попытке идеализировать или романтизировать средневековый мир. Базовых утверждений по поводу экономической жизни имеется два: «Экономические интересы подчинены настоящему делу жизни, которым является спасение души; экономическое поведение есть аспект личного поведения, для которого, как и для всего прочего, обязательны правила морали».

Эрих Фромм, Бегство от свободы, 1994

Будучи приверженцем позитивистской методологии, Э. Дюркгейм попытался доказать, что в обществе имеется особая социальная реальность, которая существует объективно и не зависит от воли отдельно взятого человека, оказывая на него свое особое воздействие. Социальное, утверждал он, необходимо объяснять социальным, т. е. особой социальной реальностью. В качестве такой реальности выступают социальные факты, позднее названные им институтами, – это искусство, церковь, право, мораль, традиции, приемы хозяйственной деятельности, государство и т. д., иначе говоря, все то, что вновь родившийся человек застает уже в готовом виде. Поэтому социальные факты существуют объективно (как «вещи») и принудительно воздействуют на человека, заставляя принять их и действовать в соответствии с ними.

А. Н. Данилов, Социология, 2014

Краеугольным камнем между этими двумя стремлениями становится воспитание, оно дает возможность человеку справляться с примитивными желаниями, насаждая пусть менее сильное, но все же желание соответствовать ожиданиям окружающих людей. В то время как индивид подчинен стремлению получить удовольствие (или избежать неудовольствия), та среда, в которой он находится, сдерживает или подавляет эти стремления, используя такие формы социального контроля, как закон, табу, обычаи, традиции, мораль, нравы и т. д. З. Фрейд условно называет две противоборствующие силы – сверх-я и оно. Сверх-я в структуре личности отвечает за социальные ограничения и принципы, глубоко усвоенные индивидом под влиянием реальности. Оно означает животное начало, свойственное каждому человеку.

Т. И. Гусева, Психология личности: конспект лекций, -1

Обнаруживая это, мы замечаем, что наука всегда находилась в органичной взаимосвязи и с другими формами общественного сознания – моралью, правом, искусством. Более того, это признак вовсе не незрелости науки, а как раз ее здорового, естественного развития (за что ей так долго приходилось оправдываться). Признание такой взаимосвязи еще до недавнего времени ограничивалось влиянием (победным) науки на все другие области культуры. Между тем обратное влияние не только существует, но они неразделимы. Так, религиозно – аксиологические и эстетические соображения, правовые и этические аналогии сыграли значительную роль в формировании гелиоцентрической системы Коперника – развенчавшей в итоге религиозно-догматическую картину мира; становление антропного принципа, одного из ключевых в современной науке, в равной степени обусловлено как внутренней логикой развития науки, так и переплетением ведущих тенденций всей современной культуры, в котором возрастает роль этического и телеологического (вновь) компонента.

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

Не менее трудно проводить и исторические параллели. В самом деле, где тот общий критерий, руководствуясь которым можно было бы определить нормальное и патологическое поведение людей, живущих в разные исторические отрезки времени? Если сегодня один человек убивает другого, то он является преступником в глазах общества и его судят по установленных законам, ибо его поведение коренным образом расходится с общепринятыми нормами дозволенного. Но можно ли, ссылаясь на эти нормы, осуждать человека далекого прошлого за то, что он заживо съел представителя другого племени? С точки зрения цивилизационной эпохи, это – варварство, преступление, патология. С точки зрения же людей того периода, это – обычное, рядовое, нормальное явление. Более того, для члена племени, в котором людоедство представляет собой установленную норму «хорошего» поведения, не есть человека означало бы проявлять «дурной тон», выражать свое несогласие с общепринятой моралью. Такого человека в данном племени объявили бы не иначе как «больным», поскольку, что может быть более человечным, чем акт пожирания своего противника! Только безумный способен отказаться от такой приятной трапезы!

В. М. Лейбин, Психоаналитические идеи и философские размышления, 2017

Так или иначе, мораль и экономика олицетворяют собой лишь частные, хотя и социально значимые, подходы к определению ценности права. Чтобы получить оценку более универсальную, следовало бы найти обобщающий контекст, в который могут вписаться обе эти ценностные системы. Если задаться вопросом о той сфере, по отношению к которой и мораль, и экономика, и право представляют собой составные части, то таковой выступает культура. Поэтому экономическая, моральная и другие возможные оценки права могут быть синтезированы в понятии «социокультурная ценность».

Р. А. Ромашов, Право – язык и масштаб свободы, 2015

Важно отметить следующее: в класс преступных попадают не все деяния, имеющие потенцию, содержание, характер и иные квалифицирующие признаки преступления. С одной стороны, общественное сознание не готово к их криминализации, с другой – еще не готова сама социальная практика. Реактивное поведение в контексте потока социальных изменений, в том числе имеющее негативные социально значимые следствия, не всегда является девиантным. Например, экологическое право возникло исторически недавно, а уничтожение всей совокупности окружающей среды варьировалось общественным сознанием от триумфа антропоцентризма до состояния моральной упречности, но никак не в качестве преступного деяния. Методика формирования первоначального капитала в условиях постсоветского пространства и сегодня, осужденная не позитивным правом, но судом истории, также не входит в число деяний, подпадающих под определение преступных. Никакой девиантности в большинстве аналогичных процессов, явлений и отдельных социальных фактов нет – есть осознание (или нет) степени опасности их как для человеческой морали, так и для жизни человека, конкретно-исторической формы собственности и самосохранения самой социальной системы.

В. И. Карасев, Коррупция как механизм социальной деградации, 2005

Следует подчеркнуть, что после распада СССР наиболее остро происходящие перемены ощущались в духовно-нравственной сфере. Несколько поколений людей, воспитанных в советском духе, вынуждены были самостоятельно, практически в одиночку адаптироваться к новым «рыночным» условиям жизни. Как выяснилось в ходе трансформационных процессов, теоретически разработанная и активно пропагандируемая «модель» социалистического общества с присущим ей комплексом преимуществ и достоинств не учитывала происходящих изменений в социальной практике, отдалялась от конкретной жизни трудящихся с их трудностями, проблемами, противоречиями. Со временем все более отчетливо стало выявляться противоречие между идеализированным содержанием общественной морали и реальной нравственной жизнью людей. Это вело, с одной стороны, к девальвации социалистических моральных ценностей (люди перестали им верить и соответственно не руководствовались ими в жизни), с другой – к дестабилизации существующих нравственных отношений (усиливалось смыкание проявлений аморализма с нарушением правовых норм). В общественной практике все чаще приходилось сталкиваться либо с явно выраженным конформистским поведением людей, основу которого составляло формальное усвоение моральных норм, приверженность к стереотипам, пассивность, приспособленчество, либо с отклоняющимся поведением лиц, открыто не принимающих и нарушающих требования социалистической законности и нравственности. Деформации морального сознания выразились в общественном масштабе в распространении иждивенческих настроений, скептицизме в оценках современной действительности, в снижении трудовой и общественно-политической активности, в стремлении лишь к материальному благополучию, ограниченности духовного мира, извлечении нетрудовых доходов, росте пьянства и алкоголизма.

Коллектив авторов, Молодежь в зоне риска. Социально-культурные основы профилактики пьянства и алкоголизма, 2015

Предметом социологии кар и наград П. Сорокина являются «основные формы общественного поведения и морали», к которым он относит «преступные» и «услужные акты», выделяющиеся на общем фоне нормального законопослушного поведения большинства людей своей общественной значимостью (соответственно, отрицательной и положительной). В трактовке этих актов П. Сорокин следует за И. Бентамом, Р. Йерингом, Р. Деля-Грассери. Так, например, последний писал: «Другое право,… право симметричное с правом пенальным и неизвестное как криминалистам, так и криминологистам,… это есть право премиальное. Преступлению или нарушению права должен быть противопоставлен героизм или необязательная добродетель, выходящая из границ (нормальной или обязательной) добродетели. (…) Это есть уже преизобилие… альтруизма, тогда как преступление есть не что иное, как изобилие эгоизма»[8]. «Услужные» акты П. Сорокин называет ещё «рекомендуемыми» и выступает за признание «премиального», или наградного, права, за выделение его в особую отрасль, кодифицированную по образцу права криминального. Эту идею в России поддерживали также Л. И. Петражицкий и Н. А. Гредескул.

А. Н. Малинкин, Награда как социальный феномен. Введение в социологию наградного дела, 2013

Дюркгеймовская дихотомия сформировалась, в частности, под влиянием тённисовского разделения типов обществ. Но если Тённис с печалью наблюдал прогрессирующее разложение «общности» и воцарение нового типа отношений, полагая, что безвозвратно утрачиваются элементы необходимого человечеству духовного богатства, то Дюркгейм подходил к оценке соответствующих процессов более оптимистически, или, может быть, следует сказать, более трезво, считая острые современные моральные проблемы временными, обусловленными распадом традиционной морали и еще не сформированностью новой. «Наш первейший долг в настоящее время, – писал он, – создать себе нравственность. Такое дело невозможно осуществить путем импровизации в тиши кабинета; она может возникнуть только самопроизвольно, под давлением внутренних причин, благодаря которым она становится необходимой. Рефлексия же может и должна послужить тому, чтобы наметить цель, которой надо достигнуть»[7].

Л. Г. Ионин, Восстание меньшинств, 2013

Именно поэтому справедливость никогда нельзя мыслить лишь из перспективы нравственной философии. Мысля справедливость подобным образом, мы превращаем ее в оптическое искажение, фантазматический мираж. Собственно, именно в перспективе морали справедливость предстает как историческая оболочка права, точнее, как содержание наиболее формальных сторон конкретных социальных взаимодействий и общественной взаимосвязи самой по себе.

А. Ю. Ашкеров, По справедливости: эссе о партийности бытия, 2008

Принцип активизма предполагает в качестве своего другого (лат. alter ego) принцип конкуренции, ведущий, так или иначе, к принципу превосходства. Отчасти последнее провоцируется природой самой философии: философия – это дело предельного, превосходящего все другие, обобщения, возвышения ума. В данном месте важно следующее: иногда под философией понимается форма интеллектуального превосходства. Это – ложное понимание философии, делающее из неё прибежище невежества, лентяев (лат. asylum ignorantiae), внешнего подражания величию прошлого философии и примерам современного мышления, получение выгоды от такого подражания, например в виде утверждения «высоты» своего ума и положения за счет умения пользоваться трудами других, которые оцениваются подобными «философами» низко. Немецкий философ Макс Шелер (1874–1928), рассматривая явление конкуренции и связанную с ней мораль, назвал таких людей подло оценивающими8.

С. Д. Лобанов, О природе философии, -1

Надо иметь в виду, однако, что эти две заповеди можно сопроводить рядом замечаний. Например, попробуем спроецировать «Не убий» и «Не укради» в сферу политики: до какого момента человек не должен убивать или не должен брать чужое? Этот вопрос широко обсуждался еще в древности и остается дискуссионным до сих пор. Фома Аквинский, например, много размышлял над этой проблемой и выделил в ней вопрос определения грани, до которой следует терпеть противный человеческой морали политический режим, а за которой следует восставать против него. В сущности, было достигнуто соглашение о том, что можно нарушать эти принципы в случае возникновения угрозы основам жизни (так, вполне законна самозащита индивида или народа, подвергшегося агрессии, и т. д.): следовательно, бывают моменты, когда эти заповеди из абсолютных становятся относительными, хотя в целом, за исключением экстремальных ситуаций, их необходимо соблюдать. Кроме того, не существует особых различий между тем, как эти два принципа – «Не убий» и «Не укради» – трактуются монитором отклонения и природным порядком.

Антонио Менегетти, Система и личность, 2007

Различие данных подходов кроется в том, что в последнем случае не отражается фактор осознания человеком потребности действовать определенным необходимым образом. И. В. Коршунова, по нашему мнению, ближе продвинулась к осмыслению сущности моральной обязанности. Для понимания смысла данного явления следует учитывать: а) осознание индивидом потребности действовать определенным образом; б) формирование в обществе определенных императивов необходимого поведения, соответствующих представлениям, сложившимся в обществе, о том, что есть добро, а что – зло; в) моральную обязанность как обременение и долг, основанные на оценке общественной морали как системы правил общественного поведения; г) обеспеченность моральной обязанности внешним эмоционально-нравственным воздействием силой общественного мнения. Перечисленные положения позволяют раскрыть, по нашему мнению, сущность моральной обязанности.

А. Н. Жеребцов, Общая теория публично-правовой обязанности, 2013

Главное из этих обстоятельств состоит в том, что учебник «Психология личности» изначально был замышлен как метапсихология личности, то есть учебник, претендующий на раскрытие глубинных оснований различных культур мышления, стоящих за различными видениями человека в нескончаемо спорящих между собой направлениях человекознания. Жанр метапсихологии, стремление двигаться «поверх барьеров» (Б.Л. Пастернак), решать «метафизические вопросы», искать «точку опоры» прежде всего предполагает необходимую во все эпохи и особо востребованную в эпоху перемен возможность «…выходить за рамки и границы любой культуры, любой идеологии, любого общества и находить основания своего бытия, которые не зависят от того, что случится во времени с обществом, культурой, идеологией или социальным движением. Это и есть так называемые личностные основания (выделено мною. – A.A.). А если их нет, как это случилось в XX веке? Как вы знаете, одна из драматических историй (в смысле наглядно видимого разрушения нравственности и распада человека, распада человеческой личности) – это ситуация, когда по одну сторону стола сидит коммунист, а по другую – тот, кто его допрашивает, – тоже коммунист. То есть представители одного и того же дела, одной и той же идеологии, одних и тех же ценностей, одной и той же нравственности. И если у того, кого допрашивают, нет независимой позиции – в смысле невыразимой в терминах конкретной морали, то положение ужасно. Можно выдержать физические мучения, а вот человеческий распад неминуем, если ты целиком находишься внутри идеологии и ее представляет твой же палач или следователь.

А. Г. Асмолов, Психология личности. Культурно-историческое понимание развития человека, 2007

Религия, как и искусство, и мораль, принадлежит к древнейшим (первичным) формам общих «специализаций» в душевной самореализации, появившихся еще на заре времен из изначального синкретизма мифа. Эти «специализации» порождают, вновь и вновь, во всяком поколении, яркие своеобразные манифестации исторически-конкретных религиозных, этических и эстетических чувств. Как бы ни прогрессировали знания и технологическая практика, эти архаичные формы будут вновь и вновь воспроизводиться в новых оболочках. Они столь же органичны нам, как и базовые чувства: любви, ненависти, страха, умиления, любопытства и пр. Вероятно, это потому, что древние формы душевности являются каждый раз историческими, социокультурными формами канализации этих чувств, т. е. общеприемлемыми и нормативными в разные времена религиями, искусством, моралью. Особенность подобных первичных специализированных (по склонности) манифестаций в том, что они имеют сложносоставной характер и могут «произрастать» из одного и того же общего душевного материала. В одних характерных типах личности из этого общего материала «вырастет» религиозность, в других – искусство либо обыденное морализаторство. Всеприсутствие в антропологическом репертуаре каждый раз богатства типажей приводит к тому, что любая эпоха всякий раз рождает своих религиозных гениев, мудрецов и художников. Однако эпоха эпохе рознь: по характерным социокультурным обстоятельствам, политическим судьбам и экономической причинности. Соответственно, внимание общества захватывают, т. е. оказывают определяющее воздействие на формирование систем ценностей и норм, те или иные, более востребованные общим ходом дел, типы личностей. Это рождает «эпохи» религии, искусства, философии или же науки.

В. И. Красиков, Озарение трансценденцией, 2014

Каждая новая ступень в развитии общества сопровождается поиском и утверждением адекватной ему системы ценностей. Иначе говоря, каково общественное устройство – таковы и его ценности, имеющие объективную основу в материальном мире. Говоря словами К. Маркса, основой ценности выступает общественное бытие предметов и явлений объективного мира. Решающим фактором духовной жизни при переходе от античного (рабовладельческого) общества к феодальному (средневековому) явилось коренное переосмысление всех общественных ценностей: от преобладания интереса к земному и материальному общество обращается к системе морали и религии. Высшей реальностью стали считать потусторонний мир, в земном же существовании – видеть лишь подготовительную ступень к царству небесному. Такая система духовной ориентации с наибольшей ясностью проявилась в христианстве и повлияла на все стороны практической деятельности людей: материальное производство не рассматривалось как самоцель и не находило оправдания в богатстве; производственный идеал – самообеспечение, создание условий для «достойного» с сословной точки зрения существования человека, и в этих пределах трудовая активность оправдывалась и даже возводилась в этическую ценность. Богатства в условиях феодального общества ценились прежде всего благодаря своей знаковой функции: их следовало тратить, дарить приближенным и вассалам, жертвовать на постройку церквей и т. д. Богатство становилось знаком щедрости, широты натуры, гостеприимства феодала, престиж и влияние которого повышались. Так поддерживалась рыцарская честь – главная ценность в моральном кодексе господствующего класса.

В. А. Сапрыкин, Ценности социализма. Суровая диалектика формационно-цивилизационной смены и преемственности системы общественных ценностей, 2014

Моральные и нравственные ценности. Они формируются на базе понимания и решения проблемы соотношения добра и зла и направлены на нравственное совершенствование личности путем оценки ее поступков. Их перечень и интерпретации исторически и культурно обусловлены, они могут выступать и как реальность жизни, и как идеалы. Например, известно золотое правило морали – «не делай другому того, чего не желаешь себе, и делай то, чего себе желаешь». Или императив И. Канта – «делай, что должно, и будь, что будет».

Александр Селиванов, Развитие объектов. Наука управления будущим, 2016

В социогуманитарных науках наиболее обобщенное представление о фреймах как интерпретационных схемах понимания реальностей дано в книге И. Гофмана. Он пишет: «Основное различие между природной и социальной системами фреймов заключается в роли, исполняемой, в частности, индивидами. Если речь идет о природном взгляде на реальность, индивиды, как и любые другие действующие лица, не обладают никаким особым статусом, они подчиняются детерминистскому способу существования, не зависящему от чьей бы то ни было воли и не имеющему никакого отношения к морали. Если же мир рассматривается через социальную систему фреймов, индивиды ведут себя иначе. Они определяются в терминах самодовлеющей активности (self-delermined agencies), они знают, что можно делать, а что нельзя, и несут моральную ответственность за свое поведение» (Гофман, 2003, с. 254).

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

Наконец, наука, как сообщество личностей, является неотъемлемой частью общества, а потому для нее важны как общечеловеческие, так и специфические для данной культуры (исторической, национальной, географической и т. д.) моральные правила. Уже в силу этого мораль и наука тесно взаимосвязаны, хотя их соотношение не просты и не однозначны.

С. С. Антюшин, История и философия науки. Учебное пособие для аспирантов юридических специальностей, 2013

Сами по себе новые философские идеи не могли, конечно, изменить повседневную жизнь, тем более что либералы никогда не были в обществе в большинстве, а народным массам жестокие телесные наказания импонировали. Но динамичная и индивидуализированная жизнь буржуазного общества не могла развиваться в рамках феодального права и морали. Речь шла не столько о смягчении наказаний, сколько об изменении их целей и смысла и, как следствие этого, о выборе других, более разнообразных и тонких средств и методов. Эмпирическая история этого процесса описана во многих книгах, самую глубокую философскую его интерпретацию дал французский философ Мишель Фуко в своей знаменитой книге «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (1975 г.).

И. С. Кон, Бить или не бить?, 2012

Критическая ситуация (атомная катастрофа, эпидемия чумы и т. д.), по убеждению А. Маслоу, коренным образом изменит общественную жизнь и заставит вспомнить о законах джунглей. Соответственно возникнет вопрос о поведении человека в новых обстоятельствах. Откровенный ответ автора не только раскрывает его представление о гуманистических ценностях, современном состоянии человечества (и позиционирование себя как типичного его представителя), но и не предполагает стремления к улучшению нравственного состояния людей. «Как я должен поступать в ситуациях подобного рода? Лично я представляю это себе очень ясно. Если у нас есть сто человек, а пищи хватит только на десятерых. Очевидно, что остальные будут обречены на голодную смерть и я сделаю все от меня зависящее, чтобы не оказаться в числе жертв голода. В данной ситуации мои мораль, этика и т. п. неизбежно претерпят самые разительные метаморфозы и, утратив свое былое содержание, соответствовавшее общему благополучию, придут в соответствие этой дикой ситуации»[148].

К. И. Голубев, История менеджмента. Тенденция гуманизации, 2003

Решению задачи системного анализа структуры сознания нацелена представленная ниже таблица, названная по аналогии с известной таблицей периодической с целью демонстрации возможности осуществления убедительной, корректной и наглядной классификации и группировки различных взаимосвязанных проявлений человеческого сознания по двум направлениям: интеллектуальному и духовному. Следует учесть, что такое разграничение является условным, осуществляется в основном с целью теоретического анализа. В реальности они проявляются как симбиоз ценностей и антиценностей, как единое интеллектуально-духовное свойство человека, только для адекватности анализа выделяемые в качестве своеобразных форм проявления и функций сознания. Одним из оснований для такого разграничения может служить общеизвестное положение И. Канта о трех взаимосвязанных задачах философии, состоящих в выяснении того: 1) что я могу знать? (метафизика); 2) что я должен делать? (мораль); 3) на что я смею надеяться? (религия); а также то, что два его главных произведения – «Критика чистого разума» и «Критика практического разума» – посвящены: первая – развернутому анализу интеллектуальной формы человеческого сознания, вторая – морали как его духовной формы проявления.

Х. А. Барлыбаев, Истина и справедливость как системообразующие ценности, 2014

Идеи свободы, равенства и братства разрушили традиционное общество, заявив о приоритете культуры и торжестве разума. Если традиционное общество апеллировало к авторитету веры, то эпоха модерна как эпоха формальной рациональности, подорвав традицию, разрушила не только веру в Бога, но и веру в абсолютность нравственных норм. Мораль перестала играть роль стабилизирующего фактора общественной жизни. Она стала частным делом индивида. Место морали занимает право с его способностью рационализировать регламент общественных отношений, сделать общество абсолютно прозрачным. Свобода объявляется высшей ценностью эпохи модерна, а право обретает атрибутивно-императивный характер, где атрибутивность представлена набором возможных диспозитивных норм, а императивность – обязательностью и санкциями по их исполнению. Право заявляет о себе как мера порядка и мерило справедливости.

Коллектив авторов, Гражданское общество. Истоки и современность, 2006

Глобализационные процессы ставят перед человечеством вопросы морали. Моральные нормы воспроизводятся повседневно силой массовых привычек, велений и оценок общественного мнения, воспитываемых в индивиде убеждений и побуждений (4.с.270). В современном обществе моральные авторитеты того или иного лица связаны с какими-либо официальными полномочиями, реальной властью, общественным положением, степенью материального благополучия и являются авторитетами духовными. Это приводит к установлению моральных принципов, главной целью которых является физическое благополучие, т. е. приобретение богатства и власти, достижения материального комфорта, получение физического удовольствия. Общечеловеческие нормы морали, такие как религиозные системы ценностей, гуманизм отходят на второй план. Это свидетельствует о глобальном кризисе моральных устоев, о смещении нравственных ценностей в сторону удовлетворения физических потребностей. Перед лицом глобальных, угрожающих самому существованию человечества опасностей ответственное отношение к морали, признание приоритета общечеловеческих ценностей является единственно возможным выбором.

Н. В. Рассадина, Культурно-историческая концепция непротиворечия научных и религиозных истин, 2013

Античный мир в большинстве гуманитарных и естественнонаучных исследований выступает как точка исторического отсчета, от которой идет непрерывный прогресс цивилизации западного типа. При этом в идеализированную модель античности как истока науки, искусства, философии и права плохо вписываются особенности сексуального поведения, поэтому в большинстве случаев гуманитарии предпочитали либо обходить их стороной, либо критиковать в рамках морали своего времени, как, например, историки XIX в., либо снисходительно относиться, ссылаясь на давность лет. К таким особенностям сексуального поведения относятся педофильная гомосексуальность и проституция. Эти феномены были широко распространены во всем Древнем мире, но они оставались в тени и не носили институционального характера, как в Древней Греции. Кроме того, они были интегрированы с другими социальными институтами, а именно: педофилия с воспитанием, образованием и воинским искусством, проституция с государственной экономикой и политикой.[203]

Н. А. Исаев, Сексуальные преступления как объект криминологии, 2007

Понятие «культура» приобретает очень широкий объем и смысл, воспринимаемый как сам процесс «улучшения», «возделывания», а также как его предметные и идеальные результаты: языки, нормы, морали, знания и т. п. у Джамбаттиста Вико (Giambattista Vico) (1668 – 1744). Он впервые отчетливо указывает на составляющие элементы культуры, а также на всеобщие логические принципы культуры, пытается определить их как исторические. Отделяя культуру от «лесного существования» дикарей, Вико связывает культурное состояние человечества с тремя его установлениями, которые служат ее основанием. Первым человеческим установлением он считает регулирование брачных отношений и брачные церемонии, вторым – обряды погребения, а третьим, самым существенным – религию. Развиваясь в истории, эти исходные установления приобретают новые формы, закрепляются в традиции, и всегда остаются присущими признаками культуры.

Е. П. Борзова, Сравнительная культурология. Том 1, 2013