Догматизм

Догмати́зм (от др.-греч. δόγμα «мнение, учение; решение») — способ мышления, оперирующий догмами (считающимися неизменными вечными положениями, не подвергаемыми критике) и опирающийся на них.

Для догматизма характерны некритичность по отношению к догмам (отсутствие критики и сомнений) и консерватизм мышления (неспособность воспринимать информацию, противоречащую догмам), слепая вера в авторитеты.

Термин «догматизм» применяется в сфере политики, религии и философии.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Резкую критику классического образа науки дал в 70-х гг. XX столетия, как известно, П. Фейерабенд. Эта критика была в свое время безусловно симптоматичным, как теперь любят говорить, знаковым событием, поскольку П. Фейерабенд был учеником Поппера, принадлежал к сообществу западных специалистов по философии, методологии и истории науки. Его выступление знаменовало ту тенденцию преодоления сциентизма и самокритики в этом сообществе, о котором шла речь выше. Фейерабенд отвергает непреложное для всего сообщества западных философов науки, начиная с логических позитивистов Венского кружка и кончая сторонниками т. н. критического рационализма, представление о науке как о носительнице свободного самокритического мышления, которая в силу этого заведомо имеет преимущество перед донаучными или вненаучными формами познания, например перед мифом. «Наука, – утверждает он, – гораздо ближе к «мифу», чем готова допустить философия науки. Это одна из многих форм мышления, разработанная людьми, и необязательно самая лучшая. Она ослепляет только тех, кто уже принял решение в пользу определенной идеологии, или вообще не задумывается о преимуществах и ограничениях науки»[22]. Действительная, а не выдуманная философами и методологами наука, по мнению П. Фейерабенда, пропитана духом авторитаризма и догматизма, тем более опасного, что он закамуфлирован под стремление к свободному самокритичному поиску истины. По-видимому, именно стремлением разоблачить этот камуфляж и определяется личностный пафос критического радикализма Фейерабенда, который был в значительной степени рассчитан на сознательное эпатирование читателя, воспитанного в духе благонамеренного рационализма и сциентизма.

В. С. Швырев, Рациональность как ценность культуры. Традиция и современность

Словом, вера не обрекает на спячку или бездействие за ненадобностью, не берет под подозрение философствующий разум, но ставит ему свою задачу, создает особый стимул для деятельности. Логически область веры начинается там, где останавливается разум, который. должен употребить все усилия, чтобы понять все, ему доступное. Грани разуму указуются не внешним авторитетом, но его собственным самосознанием, постигающим свою природу. Поэтому-то философия не исходит из догматов веры, но приходит к ним как подразумеваемым и необходимым основам философствования[254]. Поэтому тип религиозной философии есть критический догматизм или, что то же критический интуитивизм. Только истина освобождает, и разум, постигший свою природу, свой естественный догматизм, становится способен понять и оценить надлежащим образом и свою свободу Поэтому критический догматизм религиозной философии есть, точнее может и должен быть самою свободною и самою критической, философией.

Сергей Булгаков, Свет невечерний. Созерцания и умозрения, 1917

[10] Философия – это строгая наука, аналитика, проясняющая и объясняющая всеобщую схему видов деятельности и их языки. Анализ – это своего рода разрешение (греч. analisis – разрешение) мышления и познания от внутренних трудностей, проблем и бремени методологических вопросов и формальных тонкостей, требующих внешнего – здесь: философского, метафизического – вмешательства. Особенностью философии является отнесение аргументов не только к предмету обсуждения, но и к самим основаниям размышления (исследования). Такое само- отнесение в логике называется рефлексией и служит началом критического ума. Философия, по своей природе, есть способность критического ума подвергать сомнению основания существования (так называемое доказательство права на существование), действия (право на действие), мышления (воля к мышлению), познания (воля к истине). Здесь необходимо различать догматизм, принимающего основание или волю без анализа, скептицизм, подвергающий разрушающей критике любое основание, и критицизм, применяющий сомнение для нахождения положительного основания, очевидного.

Сергей Лобанов, О природе философии

Интерпретация церковных Д. коренным образом отличается от такого явления, как догматизм светской мысли, то есть абсолютизация, антиисторический подход к историчному, ограниченному человеческому знанию. Изучение религиозной догматики в рамках религиозной философии – это попытка сохранить вечное, богооткровенное в меняющемся, подверженном «порче» «тварном» мире.

Г. Г. Кириленко, Краткий философский словарь, 2010

Согласно М. Даммиту, аналитические философы сделали еще один шаг в этом же направлении, осознав, что поскольку мышление неразрывно связано с языком[6] и структурируется им, то метафизика возможна лишь как анализ того, как мы говорим о реальности. Но означает ли это, что метафизик, рассматривающий реальность через «призму» языка, обречен иметь дело только с миром, изначально организованным и оформленным концептуальной схемой этого языка, и поэтому вопрос о том, какова реальность сама по себе, независимо оттого, с помощью какого языка мы ее описываем, просто утрачивает смысл? Означает ли это, что лингвистический подход к онтологии предопределяет кантианскую позицию аналитических метафизиков? Как мы увидим, онтологические концепции, предложенные в рамках аналитической философии, не позволяют дать однозначного ответа на этот вопрос. Более того, на наш взгляд, данный вопрос образует главный «нерв» аналитической метафизики. Утвердительный ответ на него ведет к идеализму и релятивизму, отрицательный – к догматизму. Поиски решения, преодолевающего эти крайности, и определяют направление развития этой метафизики.

Л. Б. Макеева, Язык, онтология и реализм, 2011

В целом философия Возрождения была направлена против теоцентризма, догматизма и схоластики, поэтому она выступала в трех ипостасях: как философия природы и человека; как философия, избегающая догм; как философия, опирающаяся на опыт.

Коллектив авторов, Философия, 2015

Отношения точной науки к теории познания неравноправны. В позитивизме, как системе наук, и в ограничении компетенции науки между движением и сознанием открывается характер научного миропонимания, как миропонимания догматического. Приведением в систему данных науки не исчерпываются вопросы бытия. Наука оказывается фундаментом, извне утверждающим или отрицающим то или иное философское построение, изнутри независимое. Те или иные ценности в науке являются следствием правильного умоприложения к предмету опыта научных методов. Критическая же философия рассматривает трансцендентальные основания этих методов. Критика основоположений науки ставит науку в отношения, подчиненные к теории познания. Синтез между наукой и философией не существенен, а формален. Это есть временно наводимый мост между данными внешнего и внутреннего опыта для уяснения границ. Основная положительная сторона всякого синтеза и заключается в уяснении границ. Соединение науки и философии в нечто однородно смешанное только словесно. От такого синтеза получается «ни то ни се». Наука теряет строгую определенность. Мысль стесняется научными рамками. Все подсекается в корне. Уяснение границ между наукой и теорией познания важно еще в том отношении, что здесь проводится параллель между выражением данных внешнего опыта в формах внутреннего и обратно. Отчетливей уясняется тогда научный догматизм. Мы переживаем подобную эпоху.

Андрей Белый, Критицизм и символизм, 1904

В. И. Ленин раскрыл значение практики в процессе познания как основы и цели познания, как критерия истины, показал, что точка зрения жизни, практики должна быть первой и основной в теории познания, что она неизбежно приводит к материализму. В своей книге В. И. Ленин указывал, что истинность марксизма подтверждается всем ходом развития капиталистических стран за последние десятилетия. В наши дни истинность марксистской теории подтверждается не только развитием классовой борьбы в странах капитала, но и практикой строительства социализма и коммунизма в странах мировой социалистической системы. Ревизионисты, как прежние, так и современные, стремятся фальсифицировать практику общественного развития и оправдать ревизию марксизма. Разоблачив попытки пересмотра основ марксистской теории, Ленин одновременно показал важность борьбы против догматизма, необходимость творческого подхода к марксизму. «Единственный вывод из того, разделяемого марксистами, мнения, что теория Маркса есть объективная истина, – писал он, – состоит в следующем: идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи» (стр. 146). Все содержание книги «Материализм и эмпириокритицизм» является глубоким обоснованием возможности объективного познания законов природы и общества, проникнуто убеждением в могущество и силу человеческого разума. Разработка В. И. Лениным научной, диалектико-материалистической теории познания является блестящим образцом творческого развития диалектического материализма.

В. И. Ленин, Полное собрание сочинений. Том 18. Материализм и эмпириокритицизм, -1

«Постмодернистская» теология вступает в противоречие с одним из важнейших положений постмодернизма – отрицанием самотождественности субъекта[82]; то, что сторонники дихотомии «субъект-объект» полагали субстратом духовного развития, на самом деле, считают постмодернисты, есть не что иное, как функция от переменных условий социальной и культурной жизни, а следовательно, никакое внутреннее состояние (убеждение, вера, моральная ориентация и т. п.) человека не может и не должно считаться чем-то неизменным, определяющим его идентичность. Напротив, и в познании, и в практической деятельности, и сфере духовных переживаний человек ведет себя в соответствии с теми условиями, какие его окружают и делают возможным само его поведение, чтобы оно было эффективным для достижения каких-то нужных ему результатов. Меняются интересы, вслед за ними меняются и оценки действий, вытекающие из меняющихся же понятий. Аморфность «субъективности» – не недостаток, а достоинство, способствующее адаптации к действительности, и средство избавиться от проблем, возникающих из бессмысленного упрямства в стремлении эту действительность переделать под собственные представления о том, какой она должна быть. Именно это упрямство – причина современного культурного кризиса, считает Кюнг. Но в его, упрямства, основе – слепая убежденность в универсальности критериев рациональности (которые, разумеется, каждый понимает по-своему). Взамен теолог рекомендует сочетание плюрализма, релятивизма, историзма и базисного консенсуса в отношении определенных человеческих ценностей. Эта рекомендация относится и к религии. Она должна отойти от догматизма, отказаться от репрессивности, открыться иным мировоззрениям (в том числе иным религиям!): «Переход к постмодернизму ни в чем так ярко не проявляется, как в возвращении религиозной культуры, носящей амбивалентный характер»[83].

Коллектив авторов, Научные и богословские эпистемологические парадигмы. Историческая динамика и универсальные основания, 2009

Теперь обратим внимание на другую программную работу раннего Флоренского, а именно на речь «Догматизм и догматика», читанную 20 января 1906 г. на заседании философского кружка Московской духовной академии (МДА). В ней раскрывается концептуальный философский горизонт культоцентрической мысли о. Павла. Кроме того, она показывает пафос его поисков, связывая их с контекстом эпохи, в частности, как с освободительным порывом того времени, переживаемым Россией, так и с философско-литературным движением символизма, которые, кстати, переплетались между собой. Суть предложенной в ней Флоренским программы преобразования богословия состояла в том, чтобы напомнить о живой опытной основе догматики, деградировавшей в XIX в. до догматизма и переставшей привлекать умы и сердца тех, кто серьезно относился к христианству. Флоренский выдвигает тезис, согласно которому к построению новой догматики надо идти от личного духовного опыта, от «непосредственных переживаний» Бога человеком. Только в таких переживаниях, подчеркивает он, «Бог может быть дан как реальность»: «Только стоя лицом к лицу пред Богом, просветленным сознанием постигает человек правду Божию»[124]. Суть предложенной Флоренским программы состоит в том, чтобы от субъективности переживаний перейти к их объективной структуре. «Переживания молитвы, – говорит он, – слишком летучи, слишком порхающи… Необходимо оформить переживания, к живущей плоти их придать сдерживающий ее костяк понятий и схем»[125]. Понятия и схемы, объективирующие религиозный опыт, считает Флоренский, неведомого Бога индивидуального мистического переживания сделают ведомым Богом богословско-философской науки, систематически развитого культоцентрического учения.

В. П. Визгин, Лица и сюжеты русской мысли, 2016

Принцип методического сомнения, предложенный Декартом для поисков истинного знания, направлен против всякого догматизма (а догматизм антидиалектичен по своей сути) и обладает серьезным диалектическим потенциалом. Декарт был также пионером эволюционного взгляда на Вселенную, хотя и признавал, что мир изначально создан Богом. Идея развития, вера в возможность познания явлений природы, «видя их постепенное возникновение», а не «рассматривая их как совершенно готовые», стали как бы наказом Декарта формирующейся классической науке.

Я. С. Яскевич, Философия и методология науки. Вопросы и ответы. Полный курс подготовки к кандидатскому экзамену, 2007

Свою эволюционистскую программу Тулмин изложил в ряде историко-научных работ: «Концептуальные революции в науке», «Человеческое понимание» и др. Их содержание обнаруживает ограниченность эволюционистской модели развития науки. В ней отсутствует идея объективной направленности развития научного знания. Проблему истины Тулмин решает с позиций прагматизма и инструментализма. Это дает основания его критикам для обвинений в релятивизме и субъективизме. Положительными чертами концепции Тулмина является антиабсолютистская направленность, требование конкретно-исторического подхода к рассмотрению развития науки, разносторонность анализа научного познания с использованием данных социологии, психологии, истории науки и других дисциплин. Он является одним из самых решительных критиков догматизма, превращения тех или иных критериев рациональности в универсально значимые.

Я. С. Полякова, Общие проблемы философии науки, 2011

Но если эстетический мистицизм, благоприятствуя индивидуализму, и представлял собою законную реакцию против искусственного и плохо понятого догматизма академической схоластики, то все же он свое сделал и в настоящее время отжил. Он проигрывает по сравнению с более относительным и лучше понятым догматизмом, пропитанным истинно историческим и критическим духом современности, т. е. по сравнению с правильным пониманием методов эстетического исследования, согласно которому правила, идеал, норма представляют собою лишь извлечение из образцовых произведений искусства. Ценностью своею правила эти обязаны именно художественным произведениям, а не тому, что отвлеченный разум a priori вменяет их в обязанность, налагает их, как узду, на деятельность современных художников и их будущих творений. Тем самым нормы эти становятся подвижными, гибкими, приложимыми на практике; они постоянно эволюционируют, не приобретая однако иррационального оттенка наподобие неисповедимого откровения, – суеверие, не менее пагубное для искусства, чем суеверие академическое.

Шарль Лало, Введение в эстетику, 1912

Мы очень далеки от того, чтобы разделить эту вкратце нами охарактеризованную тенденцию современной философии. Повышение значимости и достоверности тех или иных идей в зависимости от требований непосредственной жизни кажется нам лишь видоизменением того старого порока мышления, которому имя догматизм. Кроме того, оценка идей и построений разума с точки зрения того, а не другого жизненного принципа представляется нам необходимо связанною с более или менее явным произволом. Каждый мыслитель с одинаковым, по-видимому, правом аргументирует в пользу наиболее близкого ему жизненного принципа. Бесстрастная и уравновешенная натура апеллирует к сознанию долга. Философ, проникнутый отвращением к пошлой и дряблой современности, поклоняется мощной красоте. Мыслители, стремящиеся больше всего к утилитарной достоверности, доходят до подчинения мышления тем же принципам, которые лежат в основании паровых машин и всякого рода технических сооружений. Все они правы, поскольку в стремлениях к нравственному благу, красоте и пользе видят некоторые первичные жизненные начала человеческой природы, естественным образом координирующиеся с деятельностью разума. Но они впадают в преувеличение, когда этими началами они думают заместить или как бы восполнить такое же первичное и ни на что не сводимое сознание истины и стремление к ее достижению; стремление это никогда не может быть удовлетворено или восполнено чем-либо посторонним самой истине, хотя бы то были принципы бесконечного достоинства и высоты.

В. В. Сапов, Манифесты русского идеализма, 2009

Начиная с XIX в. русское правоведение постепенно приходит к мысли о невозможности ограничить общую теорию права лишь выявлением наиболее общих рациональных знаний о праве, понимаемом как система норм, установленных государством. Потребность во всестороннем научном познании права вынудила обратиться за помощью к другим гуманитарным наукам, и в первую очередь к социологии и психологии. Таким образом, к правовому этатизму добавились социологическое и психологическое направления в теории права. Но они опирались лишь на эмпирический материал, не позволяющий делать выводы об идеальной, сверхэмпирической стороне права и его ценностной природе. Решению этой задачи были подчинены формировавшиеся в России в начале века различные неоидеалистические (в том числе – рационалистические и религиозно-метафизические) и феноменологические концепции права, стремящиеся в духе неклассической науки понять его как сложное многоаспектное явление. Эту тенденцию в российском правоведении, в частности, выражало течение «возрожденного естественного права». Его сторонниками в той или иной мере являлись Н. А. Бердяев, Б. П. Вышеславцев, В. М. Гессен, И. А. Ильин, Б. А. Кистяковский, С. А. Котляревский, К. А. Кузнецов, И. В. Михайловский, П. И. Новгородцев, Е. В. Спекторский, Е. Н. Трубецкой, А. С. Ященко[22] и др. Исходя подчас из различных методологических предпосылок, ученые были солидарны в критике различных позитивистских теорий права и указывали на такие их недостатки, как формализм, догматизм, релятивизм и этатистская направленность.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

Религиозные сообщества создаются отнюдь не для философствования. Более того, большинство из них вначале негативно относится к «умствованиям», полагая, что одной веры вполне достаточно. Однако потом в среде религиозных интеллектуалов, специалистов по священным текстам появляются мало- помалу теоретические проблемы философского характера. Эти проблемы рано или поздно конституируют свое, автономное сообщество, делающее своей профессией обсуждение и прояснение отношений человека и Бога. Подобные теоретические наработки, вначале исключительно конфессиональные, подвергаются абстрагированию и рефлексии, становясь в дальнейшем предметом обсуждения последующих поколений богословов, уже живущих по законам функционирования интеллектуальных сообществ: борьбы за парадигму, явного догматизма и скрытой конкуренции, ревнивой цеховщины и стремления монополизировать выдачу лицензий на занятия подобными родами деятельности. Возникает религиозная философия, особая субкультура в религиозной культуре, характером своей деятельности приближающаяся к сообществам светских философов, вследствие того становящаяся «философией в религиозном контексте». Этот-то процесс мы и намерены обсудить.

В. И. Красиков, Озарение трансценденцией, 2014

Задачей этой диалектики, во-первых, было разрушить метафизические «концептуальные рамки» социологического знания, мумифицированные понятия и застывший на уровне предшествующих научных уровней методологический инструментарий. Принципиальное призвание социологии состоит в борьбе против догматизма, связанного с заранее принятой философской или научной позицией[501]. И во-вторых, такая диалектика должна была позволить «схватить» непосредственный опыт социального бытия, его отдельные моменты и интегрировать их в целостную картину. Третьей и самой трудной задачей методологической доктрины мыслителя было найти такой инструментарий, который бы сделал возможным постоянную коррекцию этой целостной картины бытия, ее динамичную адаптацию к непрерывно обновляющимся данным непосредственного опыта.

М. В. Антонов, Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича, 2013

М. Хоркхаймер (не без влияния К. Корша и Д.Лукача) активно выступал против натуралистического догматизма во взглядах Ф. Энгельса и претензий догматического марксизма на роль абсолютной истины. По ряду позиций работы франкфуртцев уже выходят за рамки классического марксизма. Они положили начало развитию течения, которые позже получили название «западного марксизма» и «неомарксизма».

В. В. Бурматов, Современные революционные технологии. Стратегия, технология и тактика «цветных» революций, 2011

Влияние Хайдеггера несколько отличается от того влияния, которое оказали на феноменологическую психиатрию Гуссерль и мюнхенцы. Если феноменология Гуссерля заложила основания феноменологической психиатрии, то осмысление экзистенциальной аналитики в пространстве психиатрии привело к акцентированию проблем и своеобразному продолжению уже начатого курса. Само влияние при этом оказалось различным. У Минковски, Гебзаттеля, Штрауса, Ван Ден Берга экзистенциальная аналитика составит общий феноменологический базис, лишь дополнив его. Для Бинсвангера это влияние станет определяющим и приведет к созданию нового направления, в основе которого будет лежать своеобразная и авторская трактовка, и эти приоритетно хайдеггерианские идеи продолжат его последователи. У Босса экзистенциальная аналитика превратится в «букву закона», и этот догматизм скорее будет ограничивать теорию, чем способствовать ее развитию. С полным правом настоящим продолжателем Хайдеггера в клинике можно назвать только его, поскольку все остальные психиатры использовали экзистенциальную аналитику достаточно свободно.

О. А. Власова, Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы, 2010

Как мы надеемся хотя бы в небольшой мере показать ниже, образ человека, утверждаемый православной антропологией, замечателен по своей многомерности и пластичности, по сочетанию в нем твердости духовных основ и абсолютной чуждости всякому отвлеченному догматизму, всякой рассудочной нормативности. Человек предстает здесь как динамичное целое, недробимое и в тоже время сложносоставное и многообразно активное, истинный характер которого совершенно непередаваем ни механическими, ни органическими моделями (коим чрезмерно доверяются столь многие антропологические концепции); как уникальное во всей картине реальности «онтологическое орудие», находящееся в движении к полноте бытия, несущее в себе непостижимую способность и тягу к преображению: к тому, чтобы, таинственно собрав в себе здешнее бытие в некий единый фокус, достичь его актуальной онтологической трансформации, претворения в иное бытие, свободное от ига конечности и смерти. По высоте задания, как и по реалистической полноте охвата, такой образ человека, хотя и сформировавшийся в основных чертах полтора тысячелетия тому назад, по сей день остается скорее уж впереди нас, нежели позади. Он остается, таким образом, не только нераскрытым, но также еще и не устаревшим, непревзойденным – и потому не утрачивает способности оказаться нужным и ценным для современной мысли, современных духовных поисков, всей духовной ситуации наших дней. И в свете этого, тема антропологии православного подвижничества оказывается далеко не академической и не исторической. Это – тема о нераскрытых возможностях, о неисчерпанных ресурсах православного миросозерцания, которые могли бы сыграть плодотворную роль в решении духовных задач современной эпохи. Могли бы – кто знает – оказаться вестью, заветом древней православной традиции современному сознанию…»2

Коллектив авторов, Антропологические матрицы XX века. Л. С. Выготский – П. А. Флоренский: несостоявшийся диалог – приглашение к диалогу, -1

Ренессанс характеризуется развитием промышленности и торговли, мореплавания и военного дела, что способствовало росту внимания к развитию техники, естествознания, механики и математики. Вследствие этого возникла необходимость освободить человеческую мысль от догматизма схоластики и «повернуться лицом» к естественнонаучному знанию.

Т. П. Ритерман, Философия и история философии, 2010