Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что
же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то
это клевета, ей-богу клевета.
Это выдумали злодеи мои;
это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Как
же вы
это так допустили?
Голос городничего. Как
же это вы? прямо так на перекладной и едете?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в
это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков. Да зачем
же?.. А впрочем, тут и чернила, только бумаги — не знаю… Разве на
этом счете?
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу всем
этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Аммос Федорович (в недоумении расставляет руки). Как
же это, господа? Как
это, в самом деле, мы так оплошали?
А нам земля осталася…
Ой ты, земля помещичья!
Ты нам не мать, а мачеха
Теперь… «А кто велел? —
Кричат писаки праздные, —
Так вымогать, насиловать
Кормилицу свою!»
А я скажу: — А кто
же ждал? —
Ох!
эти проповедники!
Кричат: «Довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! — учись! трудись...
Г-жа Простакова. Батюшка мой! Да что за радость и выучиться? Мы
это видим своими глазами в нашем краю. Кто посмышленее, того свои
же братья тотчас выберут еще в какую-нибудь должность.
Софья. Подумай
же, как несчастно мое состояние! Я не могла и на
это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое чувство.
— И так
это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю как!"За что
же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели
же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении
этого слова и"хозяином города"полагалась лишь в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об
этом праве и задумался еще слаще.
Только когда уж совсем рассвело, увидели, что бьются свои с своими
же и что сцена
этого недоразумения происходит у самой околицы Навозной слободы.
И, сказав
это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та
же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им
эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
Он не без основания утверждал, что голова могла быть опорожнена не иначе как с согласия самого
же градоначальника и что в деле
этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так как на столе, в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и английская пилка.
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при
этом неслыханно, в особенности
же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Но происшествие
это было важно в том отношении, что если прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с
этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того
же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал в уездном училище. Сам
же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".
При первом столкновении с
этой действительностью человек не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но в то
же время еще надеется, что злодейство, быть может, пройдет мимо.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или
же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то
же время всем и каждому наказал хранить по
этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Этого мало: в первый
же праздничный день он собрал генеральную сходку глуповцев и перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды на администрацию.
Только на осьмой день, около полдён, измученная команда увидела стрелецкие высоты и радостно затрубила в рога. Бородавкин вспомнил, что великий князь Святослав Игоревич, прежде нежели побеждать врагов, всегда посылал сказать:"Иду на вы!" — и, руководствуясь
этим примером, командировал своего ординарца к стрельцам с таким
же приветствием.
— Погоди. И за те твои бессовестные речи судил я тебя, Ионку, судом скорым, и присудили тако: книгу твою, изодрав, растоптать (говоря
это, Бородавкин изодрал и растоптал), с тобой
же самим, яко с растлителем добрых нравов, по предварительной отдаче на поругание, поступить, как мне, градоначальнику, заблагорассудится.
Разумеется, все
это повествовалось и передавалось друг другу шепотом; хотя
же и находились смельчаки, которые предлагали поголовно пасть на колена и просить прощенья, но и тех взяло раздумье.
Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел, как обыватели вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Некоторые из них до того осмелились, что даже подходили к нему, хлопали по плечу и в шутку называли свинопасом. Всех
этих смельчаков помощник градоначальника, конечно, тогда
же записал на бумажку.
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии
же оказалась сестрою Марата [Марат в то время не был известен; ошибку
эту, впрочем, можно объяснить тем, что события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько лет спустя.
От
этого самого господин градоначальник не могли говорить внятно или
же говорили с пропуском букв и слогов.
— И будучи я приведен от тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как
же, мол,
это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас
же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря
этому обстоятельству избежали смешения языков.
Но сие
же самое соответствие, с другой стороны, служит и не малым, для летописателя, облегчением. Ибо в чем состоит, собственно, задача его? В том ли, чтобы критиковать или порицать? Нет, не в том. В том ли, чтобы рассуждать? Нет, и не в
этом. В чем
же? А в том, легкодумный вольнодумец, чтобы быть лишь изобразителем означенного соответствия и об оном предать потомству в надлежащее назидание.
С таким убеждением высказал он
это, что головотяпы послушались и призвали новото́ра-вора. Долго он торговался с ними, просил за розыск алтын да деньгу, [Алтын да деньга — старинные монеты: алтын в 6 денег, или в 3 копейки (ср. пятиалтынный — 15 коп.), деньга — полкопейки.] головотяпы
же давали грош [Грош — старинная монета в 2 копейки, позднее — полкопейки.] да животы свои в придачу. Наконец, однако, кое-как сладились и пошли искать князя.
— То-то! уж ты сделай милость, не издавай! Смотри, как за
это прохвосту-то (так называли они Беневоленского) досталось! Стало быть, коли опять за то
же примешься, как бы и тебе и нам в ответ не попасть!
Действовал он всегда большими массами, то есть и усмирял и расточал без остатка; но в то
же время понимал, что одного
этого средства недостаточно.
Я
же, с своей стороны, изведав
это средство на практике, могу засвидетельствовать, что не дальше, как на сих днях благодаря оному раскрыл слабые действия одного капитан-исправника, который и был вследствие того представлен мною к увольнению от должности.
«Он
же, — говорит по
этому поводу летописец, — жалеючи сиротские слезы, всегда отвечал: не время, ибо не готовы еще собираемые известным мне способом для сего материалы.
Она решила, что малую часть приданого она приготовит всю теперь, большое
же вышлет после, и очень сердилась на Левина за то, что он никак не мог серьезно ответить ей, согласен ли он на
это или нет.
— Хорош! — смеясь сказал Степан Аркадьич, — а меня
же называешь нигилистом! Однако ведь
это нельзя. Тебе надо говеть.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились
этот час в одном и том
же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
— Как
же, вы спасли
этого Левина от неприятности.
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего разговора, как она была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так
же, как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в
эту минуту.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял
это и, еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас
же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
Он говорил то самое, что предлагал Сергей Иванович; но, очевидно, он ненавидел его и всю его партию, и
это чувство ненависти сообщилось всей партии и вызвало отпор такого
же, хотя и более приличного озлобления с другой стороны. Поднялись крики, и на минуту всё смешалось, так что губернский предводитель должен был просить о порядке.
И, так
же как у сумасшедшего, чувства
эти проходили неожиданно.
«Если не я, то кто
же виноват в
этом?» невольно подумал он, отыскивая виновника
этих страданий, чтобы наказать его; но виновника не было.
— Только я не знаю, — вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, — какое
же твое прошедшее могло его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой?
Это бывает с каждою девушкой.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас
же подумал об
этом, но, несмотря на
это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к
этой девушке. Домашняя
же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Вронскому, бывшему при нем как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами русские удовольствия. Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что
же еще, или только в
этом и состоит весь русский дух?
— Откуда я? — отвечал он на вопрос жены посланника. — Что
же делать, надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый раз, и всё с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что
это стыдно; но в опере я сплю, а в Буффах до последней минуты досиживаю, и весело. Нынче…
— Через неделю. Ответ
же ваш о том, принимаете ли вы на себя ходатайство по
этому делу и на каких условиях, вы будете так добры, сообщите мне.
Прежде (
это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об
этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь
же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
— Славу Богу, — сказал Матвей,
этим ответом показывая, что он понимает так
же, как и барин, значение
этого приезда, то есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению мужа с женой.